Литературная Газета 6335 (№ 31 2011)

Когда думаешь об этом проекте, невольно вспоминаешь исследование Николая Евреинова, который, проанализировав множество своих портретов кисти разных художников, пришёл к парадоксальному выводу: художники пишут самих себя. Это автопортреты.

Но проект Зарипова заставляет увидеть в многочисленных портретах одной личности ещё и нечто иное, характерное именно для нашего времени всеобщей разобщённости и торжества «коммерческого» подхода к искусству. В портретах ощутима художническая жажда «идеального» человека, друга, соратника, поверенного, чудака, мага. Огромное тяготение к артистической творческой общности, к дружеской среде, к вниманию и пониманию. К задушевному разговору на «своём языке» или вообще без слов. И «харизматическая» личность художника, коллекционера, мецената, человека бурного восточного темперамента Анна Зарипова пришлась тут как нельзя более кстати. Иначе как объяснить, что пишут его по собственной охоте, без заказа? Пишут из года в год, изменяя манеру и находя какие-то новые средства выразительности. Изображают запойно, обращаясь то к маслу, то к карандашу, то к камню. Как же Зарипова видят художники?

У Василия Шульженко в работах разных лет, стилизованных под академизм, он предстаёт то мудрым и темпераментным Кентавром, то философом-суфием, то и вовсе ренессансным патрицием в кругу семьи – тем благородным Меценатом, по которому так истосковалась артистическая душа («Зарипов-кентавр», 2007; «Философ», 2009; «Портрет семьи Зариповых (подражание венецианцам)», 2010).

В таком же величественном духе, несколько подражая позднему Малевичу с его замечательным автопортретом в костюме венецианского дожа, изображает его и Игорь Макаревич («Портрет Аннамухамеда Зарипова», 2010). Но лицо не мрачно-сосредоточенное, как у персонажа Малевича, а неожиданно весёлое, с узкими щёлочками смеющихся глаз. Ведь это игра «с переодеванием», игра со стилем, игра со зрителем.

В рисунках Кирилла Мамонова возникает более непосредственный вариант диалога. Почти везде есть момент озорства и лёгкого хулиганства. На разлинованной в клеточку цветными карандашами бумаге возникает гривастый профиль художника с очками на лбу и с трогательным аленьким цветочком в руках («Анна с цветочком», 2006). Двое задумавшихся художников, стоя напротив друг друга, соприкасаются бокалами. И надпись: «С днём рождения Анна!» (В подписи запятая перед именем поставлена, а на рисунке всё ясно и так.)

В это раскованное действо внесли свою лепту и сами представители семейства Зариповых – Зарипов-старший и Зарипов-младший. В альбоме-каталоге представлена целая серия автопортретов Анна, причём они или дают несколько романтизированный, а иногда даже инфернальный образ художника (что соотносимо с «магическими» штудиями его друзей), или же выдержаны в шутливо-ироничных тонах. Положим, на раннем «Гурзуфском автопортрете» (1980) образ художника строится на контрастном сопоставлении черноты ночи, скрывающей фигуру художника, и выхваченной из этой черноты и данной в тревожном жёлто-красном колорите части лица. Романтический пейзаж с диском жёлто-красной луны за спиной художника и светящаяся вертикальная полоса с левого бока добавляют полотну романтической недосказанности. Тут явно не хватает самоиронии, которой в избытке в таких работах, как «Лечу в бездну!» (1995) и «Четыре автопортрета» (1999). В них потеряна та самая портретная «похожесть», о которой спрашивал персонаж рисунка Мамонова, но зафиксированы какие-то критические моменты авторского самоощущения, приправленные юмором.

Композиции юного художника Саши Зарипова, в сущности, ничем не уступают работам представленных в альбоме мастеров-профессионалов. Мальчику, кажется, вовсе не мешает то, что он изображает «папу». Он не теряет ни свободной раскованности, ни юмора, ни художнической «хватки». В особенности хочется отметить недавние штудии в технике компьютерной графики, которых не было на предыдущей выставке. Саша Зарипов изображает различные психологические состояния своей модели – удивление, раздражение, задумчивость, весёлость, работая с ярким локальным цветом, размытыми пятнами и линиями. («Папа в розовом», «Папа удивлён», «Папа в жёлтом» – 2010). Детская непосредственность и взрослая мастеровитость тут счастливо совпали.

Но есть ещё один тип портрета, о котором мне хочется сказать под конец: это работы, где представлено просто лицо Зарипова. Впечатление такое, что современный художник, который вообще отвык от изображения, на примере Зарипова как бы заново начинает постигать этот феномен человеческого лица. Отсекается всё лишнее, портреты почти монохромны, фон нейтральный (а в портрете Н.Акимова нет не только фона, но даже срезана часть лица по краям), потому что художникам важно вглядеться в лицо без всяких помех и отвлекающих деталей. Эти портреты редкостно серьёзны (К. Худяков, «Художник Аннамухамед Зарипов»; И. Колесников, С. Денисов, «Аннамухамед»; О. Тыркин, «Аннамухамед Зарипов», все – 2010). Честно говоря, когда смотришь на лица, изображённые на этих портретах с некой въедливой «фотографической» пристальностью, они представляются изображениями разных людей. В них, как ни странно, очень мало характерного и узнаваемого. Такими видятся фаюмские портреты – образ человека перед лицом космоса и вечности. Они достоверны и непохожи, пристальны и обобщены. Художники подбираются к тайне лица и одновременно словно бы к тайне космоса, потому что каждый человек – космос. Вот на какие размышления навёл художников весёлый игровой проект Зарипова.

А в целом по мановению этого проекта – волшебной палочки мага Анна – современная жизнь повернулась не своим деловым прагматичным лицом, а карнавальным ликом, полным причуд и странностей, артистического легкомыслия и творческой собранности.

Вера ЧАЙКОВСКАЯ

Статья опубликована :

№34 (6335) (2011-08-31) 5

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 3 чел. 12345

5

/publication/218/

Комментарии:

Пленник времени

Искусство

Пленник времени

КНИЖНЫЙ

РЯД

СтаросельскаяН.Д. Кирилл Лавров . – М.: Молодая гвардия, 2011. – 357с.: ил. – (Жизнь замечательных людей. Малая серия: Сер. биогр.; вып. 19). – 3000экз.

Писать о Лаврове очень сложно. Он не просто наш современник. Для многих читателей он даже больше чем любимый артист, он – символ утраченного времени, и его творчество для них в какой-то мере является частью их собственной жизни.

Актёрская биография Лаврова ярка и насыщенна настолько, что перед автором в полный рост встаёт мучительная проблема выбора. Рассказать хочется едва ли не о каждой роли и как можно подробнее, ведь б'oльшая часть творческой жизни Кирилла Юрьевича связана с БДТ – театром, единственным в своём роде, занимающем совершенно особое место не только в советской, но и в мировой театральной истории. И в этом отношении книга Натальи Старосельской, известного театрального критика, невольно выламывается за границы жанра и из «чистой» биографии превращается в серьёзное театроведческое исследование. Впрочем, в этом исследовании нет ни грана тяжеловесной «научности». Следовать за автором хочется и потому, что увлекаешься динамикой «сюжета» и лёгкостью слога, и потому, что у читателя есть возможность вести с ним диалог, сравнивая собственные впечатления от сыгранных Лавровым ролей с точкой зрения повествователя. Если и можно о чём-то пожалеть, так это о том, что за пределами рассказа остаётся многое из того, что в жизни артиста касалось отношений с друзьями и близкими, увлечений.

Тем не менее о Лаврове-человеке автору удалось сказать главное. Сказать с предельным тактом и бесконечным уважением к Личности своего героя. В Лаврове не было того, что сегодня особенно ценится в обществе, – протеста против существовавшей системы, и Старосельская в «виртуальном» споре с многочисленными оппонентами отстаивает его право на собственные убеждения. Большинство персонажей Лаврова, особенно в кинематографе, были зримым воплощением морального кодекса строителя коммунизма: честные, бескорыстные, прин­ципиальные, отдающие все силы на благо любимой Родины. Для десятков, да что там, сотен тысяч благодарных, взволнованных зрителей он и был Андреем Башкирцевым из «Укрощения огня», и никого другого они в Лаврове видеть не хотели. В этом смысле он действительно был заложником времени: «Люди верили в людей; в то, что, вступив в партию, можно улучшить её на одного честного человека, а чем их будет больше, тем больше фальши уйдёт из нашей жизни. Верили в то, что, помогая кому-то, делаешь этого человека выше, свободнее, чище. Верили в то, что название книги Юрия Германа «Я отвечаю за всё!» – не пустые и звонкие слова, а девиз, путеводная звезда, которая непременно приведёт страну к счастью, потому что, только будучи за всё в ответе, можно строить новую жизнь. Люди умели верить и хотели верить».

Лавров и сам верил, пока была такая возможность. Трижды (!) он сыграл роль Ленина – только вступающим в жизнь в картине «Защитник Ульянов» Л. Виноградова и М. Ерёмина и вождём мирового пролетариата в фильме В. Трегубовича «Доверие» и «Двадцатом декабря» Г. Никулина, но ни о какой конъюнктуре речь не шла. Ему был интересен человек, сумевший так вписать своё имя в историю, при том он не мог не отдавать себе отчёта, что это, возможно, «сломает» его карьеру, лишив права на острохарактерные и отрицательные роли. Так оно и произошло. И автору пришлось максимально бережно вторгаться в тончайшую сферу актёрских терзаний, невидимых постороннему взгляду: «…именно кинематограф в значительно большей степени, нежели театр, сделал Лаврова заложником, усилив многократно врождённое чувство ответственности, чувство долга перед теми, кто внимает тебе… Кирилл Юрьевич Лавров осознавал это слишком хорошо и совершенно сознательно пожертвовал многим из того, на что был способен, к чему был предназначен самой актёрской профессией».