Литературная Газета 6335 (№ 31 2011)

– Мировосприятие русского человека и китайца сильно разнится. На ваш взгляд, происходят ли процессы «ментального сближения» наших народов?

– Китайское мировосприятие сильно отличается не только от русского, но и вообще от западного, куда я включаю и арабо-мусульманское, и индийское. Китай вместе с подвергшимися его влиянию сопредельными странами представляет собою один из двух главных полюсов человеческой цивилизации и поэтому демонстрирует самые полярные альтернативы всем привычным нам развитым формам культуры. Настоящие антиподы для нас не американцы или австралийцы, а китайцы. Эта полярность имеет очень глубокие антропологические и психолингвистические, а не только социальные и историко-культурные корни. Она выражается в различии психотипов («левополушарного», алфавитного, аналитичного и «правополушарного», иероглифического, синтетичного) и, возможно, отражает разные варианты сапиентации (развития человека животного в человека разумного) в двух различных и достаточно удалённых друг от друга точках земного шара. Китайский вариант – это предельно развитая культурная позиция здравомыслящего и социализованного «нормального» человека. Западный – парадоксальное отклонение от «нормы», своего рода «извращение ума», основанное на «стремлении к невозможному» и «вере в абсурдное».

В отношениях с китайцами у России, как всегда, особый путь. Само русское слово «Китай» фонетически и этимологически принципиально отличается от западных аналогов, производных от названия первой централизованной империи Цинь (IIIвек до н.э.). Оно восходит к наименованию киданей (народа, близкого монголам или тунгусам), образовавших в X–XIвеках государство на северо-востоке Китая, и свидетельствует о том, что через них северным сухопутным путём примерно тысячу лет назад установили первый контакт друг с другом наши народы. В отличие от Запада, который установил контакты с китайцами на тысячелетие раньше, сначала – Шёлковым путём, а за последние пять веков – в основном морским.

Соответственно у нас и на Западе складывались разные образы Китая, в котором действительно очень существенно различие между Севером и Югом, из-за чего они представлялись как две разные страны. В XIIIвеке русские и китайцы вообще оказались подданными единой монгольской державы, правители которой держали в пекинской гвардии русский полк. По наблюдению одного из крупнейших синологов П. Кафарова, «китайцы вообще менее предубеждены против русских, чем против других наций». В начале XXвеке прежде всего благодаря великому проекту КВЖД вся Маньчжурия стала зоной активнейшего русско-китайского взаимодействия, Харбин был практически русским городом, и публицисты активно обсуждали тему Желтороссии.

Почти синхронно начавшиеся в наших странах революционные события привели к ещё большему сближению, вплоть до «великой дружбы», «братства навек» и даже постановки вопроса о соединении в единое Советское государство. Эта гротескная реанимация событий XIII века ныне литературно обыгрывается синологами, пишущими под псевдонимом Ван Зайчик, в детективах о фантастическом государстве Ордусь.

Так или иначе Россию и Китай связывают ближайшее географическое соседство, десятилетия глубокого взаимопроникновения культур и века взаимного изучения. Естественно, всё это находило отражение и в творчестве русских писателей. В 2008году в Москве даже вышла специальная антология «Китай у русских писателей». Величайший русский писатель Л.Толстой считал китайскую духовную культуру одним из высших достижений человечества, изучал и переводил таких её корифеев, как Конфуций и Лао-цзы, полагая вполне возможной интеграцию их идей в разрабатывавшееся им экуменическое учение. В наши дни значительное число китайцев постоянно живёт в России, немало русских – в Китае, что само по себе требует «ментального сближения». Ещё больше на это настраивают грандиозные планы грядущего экономического взаимодействия, связанные с поставками энергоносителей, прокладкой дорог…

– В советское время пели «Русский с китайцем – братья навек». А кто мы сейчас друг для друга – братья, соседи, партнёры, потенциальные противники? На ваш взгляд, насколько серьёзна угроза «китаизации» Дальнего Востока и потери Россией части приграничных с Китаем территорий?

– Начну с процитированной вами строки о братьях из эпохи «великой дружбы» 1950-х годов. В нашем языковом контексте она означает равенство двух сторон, поскольку отношение братства – симметрично. По-китайски же оно асимметрично и выражает неравенство, ибо всякий брат – старший или младший. Соответственно в своё время Мао Цзэдун готов был признать себя младшим братом Сталина, но не Хрущёва или Брежнева.

Этот субъективный фактор во многом способствовал превращению «великой дружбы» в чреватую непредсказуемыми последствиями военную конфронтацию к концу 1960-х годов Возможно, боевое столкновение на Даманском в 1969году побудило руководство КНР радикально изменить вектор стратегических взаимодействий с Запада на Восток, т.е. от СССР к США. И таким образом изменило всю политическую конфигурацию в мире, сделав его таким, каков он сейчас, когда «бумажный тигр» американского империализма стал главным потребителем китайских товаров, а социалистический Китай – основным держателем его долговых обязательств и долларов.

Ныне, слава богу, все наши политико-идеологические конфликты урегулированы, и только что мы отметили 10-летие основополагающего договора между двумя странами как стратегическими партнёрами. Поэтому никакое отторжение территорий со стороны КНР нам не грозит.

Во-первых, Китай сам – огромная страна, не испытывающая недостатка в территории, и у него есть ряд внутренних проблем, связанных прежде всего с Тайванем, Тибетом и Синьцзяном, и внешних – на границах с Японией и Индией.

Во-вторых, он всегда был миролюбивым государством и ставил гражданское начало выше военного. По выражению К. Маркса, только китайский император не облачался в военный мундир. Генеральная стратегия Китая – выигрывать битвы без бое­столкновений, отдавать предпочтение «мягкой силе» и распространять своё влияние «невидимыми руками» экономики и культуры. Его самоназвание – Центральное государство (Чжун-го) – официально признано в мире. А согласно традиционной дипломатической доктрине вся мировая периферия в зависимости от своей удалённости от Центра так или иначе подчиняется ему именно как централизованная периферия и потому не требует физического завоевания.

С моей точки зрения, при теперешнем состоянии дел нам в большей степени интересен Китай, чем мы ему. На месте наших начальников я бы широко открыл границу для китайских трудовых армий, которые бы в исторически короткие сроки преобразовали не только наш Дальний Восток, но и всю страну, решив, наконец, извечные проблемы дорог и жилищ, выстроив современную инфраструктуру, как у себя на родине.

При государственном подходе этому легко придать организационные формы, никак не изменяющие привычную нам культурную атмосферу, в отличие от происходящего теперь стихийного проникновения интернационала гастарбайтеров. Очевидна и выгода для Китая, имеющего значительный избыток трудовых ресурсов. Гораздо сложнее наладить интеллектуальное взаимодействие между нашими странами. Но эта задача, быть может, ещё более важная, и для её решения у нас пока ещё есть духовный потенциал, накопленный за три века развития отечественной китаистики. Правда, для коренного изменения нынешней печальной ситуации нужна высшая политическая воля.

– Какое-то время в XX веке мы были для Китая «старшим братом». А кем являемся теперь? Как воспринимаются в этой стране наши идеологическо-государственнические поражения, развал СССР?

– Вернёмся к вопросу о друзьях и братьях. С руководителями ранее противостоявших нам государств наши лидеры общаются на «ты» и называют их друзьями, чего совершенно не наблюдается в отношении бывших китайских братьев. Здесь позиции не определены, и, кажется, самое тесное сближение сделает нас уже младшим братом.

Несмотря на истерию и враждебность в наших официальных взаимоотношениях 60–70-х годов, китайцы очень сочувственно относятся к судьбе СССР, поскольку чаще вспоминают о предыдущей весьма плодотворной дружбе, а не о «культурной революции», которая и для них самих была тяжёлым испытанием. Они даже вежливо общаются с нашими оголтелыми пропагандистами, которые раньше под руководством ЦК КПСС палили по КНР из идеологических пушек, а теперь перелицевались в завзятых синофилов.

Кроме того, в нашей катастрофе «лихих 90-х» китайцы от противного видят подтверждение правильности собственного пути постепенных экономических реформ под идейно-политическим контролем господствующего режима. После малоуспешных попыток реализации противоположной модели, основанной на ликвидации советской власти, «демократическом» разоблачении коммунистической идеологии и «либеральном» освобождении рыночной стихии, мы с тридцатилетним опозданием пришли к повторению задов реформ Дэн Сяопина. Поэтому, кстати, китайцам очень симпатичны наши нынешние высшие руководители, которые выглядят его хорошими учениками.

– Во время вручения вам Государственной премии вы упомянули, что со времён Петра I российская синология была под особым покровительством государства. А как обстоят тут дела сейчас?

– Научные основания нашего постижения китайской культуры, как ни странно, становятся всё более зыбкими. Количество научных кадров сократилось в разы, нет ни одного вуза, НИИ, музея, журнала, аудио- или видеосми, специально и всецело посвящённого Китаю. Хотя таковые были в прошлом, и аналогичные структуры по изучению России обильно представлены в Китае. Мы не создали и ничего подобного организуемым КНР за рубежом и хорошо финансируемым институтам Конфуция, которых в России уже действует около двух десятков.