Литературная Газета 6519 (№ 31 2015)

– В процессе вашей творческой жизни, возможно, были периоды, когда вы постигали жизнь через исполняемые образы, и, наверное, были периоды, когда вы в образы своих героинь привносили что-то своё. Расскажите, пожалуйста, об этом.

– Жизнь – очень сложная и интересная штука. Молодость и неопытность – такие недостатки, которые быстро проходят, и всё, что мы видим вокруг, всё, что читаем, всё, что слышим, всё-всё добавляет свои краски, свои штрихи и в наш житейский опыт, и в сценический. Любовь, жертвенность, служение, патриотизм – это мы, наше поколение впитало с молоком матери. В каждой роли можно что-то почерпнуть. Самое главное – искать человеческие мотивации и раскаяние. Конечно, образы Леди Макбет и Абигайль нельзя назвать положительными, но не бывает чисто отрицательных ни людей, ни персонажей. В каждом хоть что-то есть человеческое, и это надо отыскать, показать причину и следствие, преступление и раскаяние, любовь и ненависть.

– Были ли у вас личные открытия в роли? Если да, то какие?

– Патентов на идеи никто не выдаёт. А вот то, что все мои роли выстраданы мною, – это точно! Мало того, все мои образы рас­тут и даже видоизменяются в зависимости от идеи постановки и коллег. Ведь каждый певец – индивидуальность, со своими мыслями, своим темпоритмом, своей фактурой, и это привносит каждый раз новизну и в звуке, и во всём.

– Вокалисты, работавшие с Артуро Тосканини, рассказывали, что его мнение о певце было неоспоримым и самым авторитетным, и оно могло создать или загубить карьеру певцу. Есть ли сейчас в мире дирижёры, имеющие такой авторитет, какой имел Тосканини?

– Сегодня есть те, кто может загубить карь­еру, но очень мало тех, кто потянет на уровень самого Тосканини. Гениальные дирижёры учат и воспитывают молодых певцов. Я всегда благодарна моим учителям и дирижёрам: Евгению Иванову, Ярославу Ващаку, Риккардо Мути, Валерию Гергиеву, Джеймсу Ливайну, Зубину Мете, Джанандреа Гавадзени, Герберту фон Караяну, Маурицио Арене, Клаудио Аббадо. Помню урок Лорина Маазеля, когда он мог и хотел уничтожить меня по прихоти, не из-за моего пения, но не вышло… Я не раскисла, продолжала работать над собой и не стала ругать ЕГО, а стала копать В СЕБЕ, и он через несколько лет приглашал меня в свои спектакли, а я «имела наглость» гордо отказывать. И только шесть лет назад я согласилась петь с ним, это были спектакли «Аиды» в Фонде Тосканини и туре по Италии и Бразилии.

– Почему именно Тосканини имел такой непререкаемый авторитет?

– Авторитет имеет тот, кто его заслуживает, – это аксиома. Бывает, конечно, скандальная известность, или гламурная, но профессионалы всегда знают, кто есть кто.

– Может ли публика повлиять на выступление певца? Не только «забукивать», но как-то ещё?

– Не знаю… Хотя если публика тёплая и любящая, петь приятно. Просто купаешься в музыке и аплодисментах. Если публика враждебная, петь интересно. Как по острию ножа идёшь. Чувствуешь себя, как гладиатор на арене! В 1998 году я пела «Макбета» в Ла Скала на открытии сезона. Тогда исполнилось 45 лет со дня дебюта в этой роли, в этом театре, на этой святой сцене Марии Каллас. В те годы ещё не было так много интернета, но уже были разные провокации, собрания с предложениями, например, пойти и освистать постановку, Мути, певцов, но особенно ту, которая посягнула на святое. И вдруг после моего первого речитатива в первой арии раздались аплодисменты! В зале присутствовала очень искушённая публика, и убедить её – достойная победа!

Забукивание как протест уже изжило себя. Раньше в Ла Скала при первом «бу» выходил другой певец. Сегодня – всё тот же до самого окончания постановки. Даже если букают, это не влияет на замены… А режиссёры вообще обожают, когда их букают и разрастается скандал. Можно углубиться в книгу Нормана Лебрехта «Кто убил классическую музыку?», там много интересного, написано давно, но всё то, что он предрекал, сегодня в буйном цвете нам предстало.

К сожалению, сегодня певческий уровень не всегда тот, прежний, высокий, в том числе и из-за экономических проблем. Конечно, в спектаклях Ла Скала участвуют достойные молодые и даже очень талантливые певцы, но на поколение певцов с именем трудно найти возможности. Я очень рада, что в этом великом театре всё больше и больше наших замечательных певцов!

– Как вы справляетесь с эмоциями, когда поёте очень сильные произведения или в очень трогающей душу обстановке? Например, на концерте в Ереване, посвящённом 100-летию геноцида армян.

– Это самое важное – эмоции! Я наполовину армянка, и все мои родные счастливо спаслись во время геноцида. Они бежали из Вана, столицы Древней Армении, столицы Ванского царства – древнейшей армянской земли. Петь в этот день, на этом святом месте, перед президентами и высокими гостями – большая честь! Природа решила испытать меня на «вшивость» – температура воздуха была всего плюс семь градусов. Сказать «холодно» – ничего не сказать, даже меховой палантин не спасал. Было холодно дышать. Но спеть там – самое малое, как я могла показать своим предкам, тем, кто выжил, и тем, кто был сожжён заживо или зверски уничтожен, что я сильная и что я всё помню. Спасибо всем, кто признает этот геноцид. Без признания не будет покаяния. А вот на Украину за премией «Человек года» не поехала. Брезгую дышать одним воздухом с теми, кто уничтожает свой народ. Не могла бы подать руку убийце-президенту и его сообщникам. Никогда не любила политику. Знала, что дело грязное, а теперь знаю, что грязное и кровавое.

– За последние 3–5 лет какие события стали для вас главными и почему?

– Я поняла смысл жизни. Смысл СВОЕЙ жизни.

– Вы работали в жюри вокальных конкурсов, а в начале карьеры сами в них участвовали. В связи с этим вопрос: что самое трудное для члена жюри? А для участника?

– Для честного члена жюри, у кого нет специального интереса, самое трудное – понимать, что прошли не те… А для участника самое трудное, но самое полезное – не победить и потом всю жизнь доказывать, что ты есть, а сохранить уверенность в себе, в случае если не вошёл в число лауреатов. Очень часто бывает, что первые премии получают те, кто потом никак себя не проявляет, а те, кто слетел или получил не самые высокие награды, делают большую карьеру, потому что если певец – личность, то он всё равно добьётся успеха.

– Что самое привлекательное для вас в участнике конкурса?

– Индивидуальность.

– Как вы считаете, почему такое распространение получил режиссёрский вандализм в оперных постановках? И почему театры принимают такие постановки?

– Не хочу никого обижать, но думаю, что в «осовремененных» постановках много всего не оперного и не театрального, а иногда некомпетентность, иногда распил бюджета, иногда экономия. Майки-«алкоголички», шорты, комбинашки, пальто серого цвета типа шинель используются и в хвост и в гриву. Часто такие постановки вызваны фобиями режиссёра или желанием вызвать скандал. Сейчас в большинстве зарубежных театров вандальных постановок – процентов восемьдесят. Но есть 20% золотых спектаклей – тех, где используются современные средства и новым языком рассказывается старая история более выпукло, более глубоко.

– Если ваше видение роли не совпадает с режиссёрским, как вы поступаете?

– Я – не первая и последняя инстанция. Есть либретто, есть композитор. Есть наше всё – партитура, её нельзя менять! Я всегда спокойно пытаюсь расспросить и понять идею. Если идея понятна, то мне как актрисе интересно её воплотить, и если идея основана на том, что написано авторами оперы, но что-то вдруг открывается новое, это просто удача в жизни! У Филлиды Ллойд в «Макбете», который я спела в трёх театрах – в Париже, Лондоне и Барселоне, – когда все менялись, кроме меня, было много нового и интересного, неожиданного. У Франческо Негрина в Монте-Карло пришлось танцевать в «Макбете» – проживать весь балетный номер – у Верди написан балет минут на 25–30! Бывает, что в постановках нет балета, но бывает и с балетом, правда, с профессиональными танцовщиками, а у нас было продолжение дум, чувств, снов, мечтаний леди Макбет. Так здорово!

– Елена Образцова говорила, что Франко Дзеффирелли очень любит певцов, да и постановки у него восхитительные. А есть ли сейчас в мире режиссёры его уровня и есть ли значительные оперные режиссёры, которые любят певцов? Если да, то в чём эта любовь проявляется?

– В каждом времени свои Дзеффирелли… Так, как он, сегодня не ставят – дорого! Слишком красивые и дорогие костюмы и декорации. Но вот недавно в Генуе я пела в постановке Дэвида Ливермора – это гений! Он бывший певец и поэтому любит певцов, понимает специфику и уважительно относится к опере, к профессии и к каждому артисту. Люблю работать с Филлидой Ллойд, Адрианом Ноблом, Франческо Негрином, Жаком О"Брайаном, Паоло Миччике, Иллайджей Мошински, хотя с ним первая постановка – «Пиковой дамы» в Метрополитен-опера – прошла «на ножах»: я ругалась и из-за образа Лизы, и из-за её костюма.

– В чём цель искусства вообще и оперного искусства в частности?

– Нести свет, радость, энергию! Если постановщики и исполнители заронили мысли, эмоции и заставили задуматься – это высшая цель искусства!

– Существует ли ответственность искусства?

– Естественно, существует! Каждый постановщик, или художник, или писатель должен понимать, чем он наполняет души: бальзамом или ядом.

– Что такое зло в искусстве?