Литературная Газета, 6538 (№ 01-02/2016)
Шрифт:
Уже мало кто помнит, что в 60-е годы ХХ века, когда началась публикация мемуаров писателя в журнале «Новый мир», это было чрезвычайное культурное событие. Воспоминания Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь» стали окном в неизвестную многим жизнь человечества. Трёхтомный труд писателя – конечно, один из самых ярких мемуарных шедевров прошлого века. Эренбург не пугал своих сограждан лагерями, не придумывал статистику о сотнях миллионов расстрелянных, не славил предательство генерала Власова. Он писал о прекрасных людях, которых знал по жизни, с которыми десятилетия дружил, встречался в СССР и за рубежом. А знал он многих – от Модильяни и Пикассо до Эйнштейна и Диего Риверы, Марины Цветаевой, Осипа Мандельштама, Эрнеста Хемингуэя, Бориса Пастернака, Максимилиана Волошина, до сотен других выдающихся творцов человечества. Такую судьбу, какая выпала Эренбургу, невозможно придумать.
Многие не могли ему простить того,
При всём при том он был человеком бесстрашным – поддерживал в самые тяжкие годы Цветаеву и Мандельштама, помогал безвестным просителям со всех концов страны. Даже Надежда Мандельштам, суровая, непреклонная и язвительная хранительница памяти Осипа Мандельштама, об Эренбурге отзывалась с неожиданным для неё теплом.
О жизни и творчестве Эренбурга написаны десятки книг, но ни одна из них не смогла в полной мере отразить личность этого невероятного гения. Более того, чуть ли не через полвека после смерти писателя с ним пыталась сводить счёты мелкая человеческая сволочь. Например, в предисловии к книге французской исследовательницы Евы Бернар «Бурная жизнь Ильи Эренбурга», небезупречной из-за многочисленных неточностей, автор предисловия бывший советский диссидент Ефим Эткинд, осевший в Париже, не утруждая себя угрызениями совести, по простому – по-профессорски! – пишет, что «Илья Эренбург был посредственным писателем и слабым поэтом, его многотомную автобиографическую книгу, работе над которой он посвятил последние годы жизни, никак нельзя назвать образцом жанра, она носит следы спешки и не даёт чувства удовлетворения читателю, который находит там больше вопросов, чем ответов, множество слишком эскизных портретов, легковесных суждений, необоснованных сомнительных выводов, заставляющих порой усомниться в честности и добросовестности автора». Это, так сказать, за упокой. Далее начинается почти славословие… И пишет Е. Эткинд об Эренбурге ни много ни мало как о «сыне двадцатого века», который – обратите внимание! – «писал романы один за другим, но они не были макулатурой и однодневками, они – свидетельство проницательного наблюдателя, неутомимого путешественника, настоящего бойца, страстно отстаивавшего свою правду. …Как свидетель и очевидец Илья Эренбург не имеет себе равных». А в конце своего «исследования» Эткинд крайне положительно оценивает воспоминания «Люди, годы, жизнь», на которые накинулся за три страницы до этого… Но именно начало статьи не самого известного слависта, где выплеснулась на писателя немотивированная злоба профессора-эмигранта, как раз даёт повод усомниться в честности и добросовестности самого г-на Эткинда. Кто он такой? Сколько звонких евро он получил за своё сомнительное разоблачение Эренбурга? Сто? Или сто пятьдесят? Вряд ли больше…
Думаю, что в первом фрагменте из предисловия к одной из биографий отражены все комплексы, которые до сих пор вызывает Эренбург у так называемой «передовой интеллигенции», в том числе эмигрантской: жгучая зависть к чужому успеху и ослепительная ненависть к чужому таланту. Эти чувства преследовали Илью Григорьевича всю его блистательную и нелёгкую жизнь.
Его можно было назвать любимцем судьбы – ещё в конце 20-х годов вышло в свет десятитомное собрание его сочинений. В послевоенные времена он стал автором пятитомного собрания, а в 1961 году начало публиковаться девятитомное собрание произведений писателя, в которое вошли десятилетиями не переиздававшиеся книги: «ХХ», «Трест Д.Е.», «Рвач», «Лето 1925 года», «В Проточном переулке», а главное – его мемуары, хотя и сильно урезанные цензурой, но всё равно открывающие окно в мировую культуру, в которой так нуждались советские люди. Это было последнее прижизненное собрание писателя, и счастье, что он сумел увидеть его при жизни. В 1991-м, на самом излёте советской власти, начался выпуск нового восьмитомника. Здесь впервые за много лет появилась «Детская книга» Ильи Эренбурга, романы «Хулио Хуренито» и «Рвач» без цензурных сокращений, а главное – полный текст мемуаров писателя. Но время уже изменилось кардинально – читателям было не до шедевров не то что бы забытого, но нечасто вспоминаемого писателя…
А ведь когда гроб с телом покойного Ильи Эренбурга был выставлен для прощания в ЦДЛ в 1967 году, власти ждали чуть ли не народных волнений. Оцепление, уличные заграждения, милиция, тайные службы… В последний путь Эренбурга провожали коллеги, московская интеллигенция, его читатели. По приблизительным подсчётам, мимо гроба в траурном безмолвии прошло от 40 до 50 тысяч человек.
В 2011
году в Музее Цветаевой, где вспоминали 120-й день рождения писателя, собралось полсотни человек. В основном на поминальном вечере звучали стихи Эренбурга, выступающие как-то стыдливо обходили вниманием его мощную прозу и общественную деятельность. Что же, это тоже веяние времени… Здесь мне довелось в последний раз обменяться мыслями об Эренбурге с Бенедиктом Сарновым (кстати, автором интересной книги «Случай Эренбурга») и ещё несколькими знакомыми литераторами.Интересно, сколько человек почтит память о великом советском писателе и гражданине, если провести памятный вечер сегодня?
А главное – можно ли вернуть в активный культурный обиход великие книги, которые создавались на протяжении десятилетий Ильёй Эренбургом и другими выдающимися писателями СССР? Наверное, можно… Вот только для этого надо заново научить Россию просто читать книги.
Сергей МНАЦАКАНЯН
Трёхкнижие-1
Трёхкнижие-1
Книжный ряд / Библиосфера
ПРОЗА
Антология малой прозы литературной группы «Белый арап»: книга рассказов, ред. Олег Краснов: Кишинёв, 2015. – 480 с.
Русская литература в бывших республиках после распада Советского Союза переживает не лучшие времена – иногда кажется, что она вообще исчезла. Но оказывается – нет, не просто не исчезла, а живёт вполне полнокровной жизнью. Именно об этом свидетельствует книга со странным названием – «Антология белых арапов». Книга, где собраны лучшие русскоязычные современные авторы Молдавии – Олеся Рудягина, Михаил Полторак и другие.
Это небольшой сборник удобного формата, который можно положить и в сумку, и в карман. Но ни в коем случае не чтиво для досуга – слишком разные, непохожие друг на друга авторы собраны в нем. Разнообразие стилистики, художественных приёмов позволит каждому читателю выбрать именно то, что лично ему по вкусу, – от рассказов Вики Чембарцевой, написанных в лучших традициях прозрачного реализма (хотя и с неким перекосом в натурализм), до творчества Татьяны Орловой.
Тексты Орловой привлекают неожиданностью сюжетных ходов, умением перевести читательское сознание в плоскость сюрреализма – причём сделано это так незаметно и изящно, что требуется некоторое усилие, чтобы понять, что произошло.
Замыкающие книгу два рассказа Сергея Узуна отличаются бытовой точностью и в то же время фантастичностью сюжета. То есть описанные ситуации могут происходить – да и происходят – в том или ином виде практически в любом дворе, но довести их до психологической наготы, граничащей с абсурдом, нужно уметь.
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАМЯТНИКИ
Сузо Генрих. Exemlar / Изд. подг. М.Ю. Реутин. – М.: Ладомир: Наука, 2015. – 599 с. – 1500 экз.
Истории о служителях-мужчинах в женских монастырях всегда были неиссякаемым источником для анекдотов. Тем не менее в истории существовали легендарные личности, чьё появление в женских монастырях было ожидаемым и благодатным.
Генрих Сузо – самый настоящий проповедник и духовник, чьи выступления пользовались большим спросом среди насельниц женских монастырей. Его проповеди вышибали слезу из монашеских глаз и подталкивали к ещё более строгому соблюдению обрядов, постов и молитв.
Если смотреть на жизнь как на театр, то есть два возможных варианта – смотреть на действо и в нем участвовать. Смотреть – приятно, безопасно и увлекательно. Участвовать – может быть, тоже увлекательно, на далеко не безопасно, особенно в средние века.
Давайте вспомним, как это было: чумные эпидемии и экзальтированные толпы, поклоняющиеся мощам, инквизиция, боящаяся упустить более, чем пропустить, аскеза, которая была далеко не шуточным и не безобидным действом, а весьма кровавым и жестоким самоистязанием.
Ну и плюс ко всему – подробное, почти документальное описание германского быта практически всех существующих на тот момент сословий, сложные богословские поиски, в которых автору удалось перешагнуть своего учителя, Экхарта, и дать новую интерпретацию его неоплатоновской теологии. Именно поэтому она смогла приблизиться к богословию византийских паламитов XIV века и составила его полноценный западноевропейский аналог.