Литературные портреты

«Дрожащая в небе точка» (жаворонка или далекого ястреба), серебристый ковыль, похожий на воду, «гудовень» насекомых, дорожная пыль столбом… какие это все мастерские штрихи, как метко задевают они зрительные, слуховые ощущения, сливающиеся в одном эстетическом чувстве степной красоты! Во всяком случае, природа дает поэту оптимизм. Конец стихотворения «Поэту» (1853) гласит:

Пойми живой язык природыИ скажешь ты: прекрасен мир!

Оптимистически-философское чувство близко к религиозному экстазу и незаметно переходит в последний. Философская дума поэта граничит с его молитвою – пантеистического склада, как у большинства истинных лириков. Пантеистическое чувство Никитина непосредственно и наивно, как у ребенка; недаром он в грациозной идиллии «Лесник и его внук» (1854) с большим сочувствием описывает пантеизм мечтательного ребенка, возбужденно повествующего деду:

Вдруг зашумели березы, орешник, и лепет, и говорПо лесу всюду пошел, словно гости пришли на беседу…

При этом мягко и ласково звучит рационалистическое возражение деда:

Ох ты, кудрявый шалун, наяву начинаешь ты грезить!Ветер в лесу зашумел – у него это чудо большое!..

Вообще, Никитин довольно редко возносится в высоты мистического экстаза. Его философские думы чаще всего ограничиваются областью морали. Мораль эта носит ярко выраженный стоический характер. В стихотворении «Н. Д.» (1849) он проповедует культ страдания, очищающего сердце человеческое:

И если бы от самой колыбелиСтрадание досталося тебе,Как человек, своей высокой целиНе забывай в мучительной борьбе.

Стоицизм у Никитина берет верх над унынием. Никитин не умеет плакать в минуты тоски: он сердится. Любопытно сравнить элегический «Дуб» Мерзлякова («Среди долины ровныя») и байронический «Дуб» Никитина (1850); финальный куплет этого стихотворения гласит:

Не знает он свежей прохлады,Не видит небесной росыИ только – последней отрады –Губительной жаждет грозы!

В стоическом стихотворении «Тайное горе» (1850) скрытный поэт воспевает «молчаливое горе» и «гордое горе»:

Участье – жалкая отрада.К чему колени преклонять?Свободным легче умирать.

Легче ли жить, будучи «свободным индивидуалистом», – в это наш русский стоик не вникает: он боится смерти. Одно из предсмертных, очень известное стихотворение Никитина «Вырыта заступом яма глубокая» (1860) – могучий, заключительный аккорд, достойный всей стоической морально-философской лирики поэта. Как герой стихотворения «Портной», поэт роет себе могилу еще заживо, но только в воображении, и в последний раз прощается с природой и любимыми своими птицами:

Гостья погоста, певунья залетная,В воздухе синем на воле купается,Звонкая песнь серебром рассыпается.

К людям же обращается с гордыми и отчасти брезгливыми словами:

Тише! О жизни покончен вопрос!Больше не нужно ни песен, ни слез!

Причем в этих же словах слышатся и моральная строгость к самому себе (не нужно «песен»), и великое благоговение к божественной силе рока, ставящей пределы человеческому существованию…

Если никитинская лирика созерцаний природных и морально-философских дум и грез высокохудожественна и прекрасна, то чисто любовная лирика Никитина слаба и малоинтересна. Поэт слишком много рассуждает и слишком мало чувствует наедине с женщиной. В стихотворении «Не повторяй холодной укоризны» (1853) он представляет любовь с одной социальной ее стороны и жалуется… на свою бедность. Никитину свойственен своеобразный тон любовной лирики: вздохи бобыля по невозможному для него семейному счастью. В стихотворении «У него нет думы» (1856) он рисует себе картину счастья семьянина:

Сядет он усталыйС милою женою,Отдохнет в беседеСердцем и душою.На дворе невзгода,Свечка нагорает…На полу малюткаВесело играет.

И мрачно думает про свою бобыльскую долю:

Облаку да ветруГоре перескажешьИ с подушкой думатьС вечера приляжешь.

Отчасти в неуспехах своей сердечной жизни виноват сам поэт; он сознается в своей эгоистической скрытности (в стихотворении «День и ночь с тобою жду встречи», 1856):

Такова моя отрада;Так свой век я коротаю:Тяжело ль – молчать мне надо,Полюблю ль – любовь скрываю.

Гражданская лирика Никитина затрагивает темы политического и общественно-культурного значения. Никитин – патриот. Его прославило стихотворение «Русь» (1851), в котором он восхищается не только своей родиной, но и отечеством во всей совокупности и целостности его природных и исторических судеб. Он в восторге от разнообразия климатических условий. Несмотря на наивность отдельных публицистических идей, все стихотворение свидетельствует об искреннем и сильном патриотическом чувстве поэта. Никитин любит крепко централизованную Россию; его идеал «империалистический», не без примеси «уваровщины» (самодержавие как абсолютизм; православие как монопольно-государственная религия; народность в смысле послушания полицейскому режиму). Никитин ясно видел связь великой внутренней политической разрухи после севастопольского разгрома с крепостным правом и относился к последнему с брезгливым отвращением, которое чувствуется, например, в стихотворении «Староста» (1856). Гроза крестьян – староста на барщине – обрисован Никитиным резкими и мерзкими штрихами. Не забыты и гаремные повадки старосты (по примеру помещиков), и наказание им чернобровой непокорной бабы. Заключение самое благополучное… для помещика. Недовольство аграрным бесправием чувствуется и в стихотворении «Соха» (1857), особенно в заключительных строках:

На меже трава зеленая,Полынь дикая качается;Не твоя ли доля горькаяВ ее соке отзывается?Уж и кем же ты придумана,К делу навеки приставлена?Кормишь малого и старого,Сиротой сама оставлена.

Из всех явлений русской социальной неурядицы всего больнее для Никитина бедность, да притом честная, выбивающаяся из сил работою бедность; он воспел трудовую бедность в стихотворении «Уличная встреча» (1855) – в образе золотошвейки Аринушки, про которую рассказывает ее мать:

Работала, работалаДа лишилась глаз.Связала мои рученьки:Ведь чахнет от тоски;Слепа, а вяжет кое-какНосчишки да чулки.Чужого калача не съест,А если и возьметКусок какой от голода,Все сердце надорвет.И ест, и плачет, глупая,Журишь – ответа нет…Вот каково при бедностиС детьми-то жить, мой свет!

Всего мучительнее для поэта видеть трудовой «пот бедности». Вспомнив о своем беззаботном детстве в стихотворении «Помню я, бывало, няня» (1856), он рассуждает:

Видишь зла и грязи море,Племя жалкое невежд,Униженье, голод, горе,Клочья нищенских одежд,Пот на пашнях за сохами,Пот в лесу за топором,Пот на гумнах за цепами,На дворе и за двором.

Самые наболевшие и вдохновенные, прямо из сердца, строки посвящены поэтом российской бедности во вступлении к стихотворению «Портной» (1860):

Пали на долю мне песни унылые,Песни печальные, песни постылые.Рад бы не петь их – да грудь надрывается.Слышу я, слышу, чей плач разливается:Бедность голодная, грязью покрытая,Бедность несмелая, бедность забитая!Днем она гибнет, и в полночь, и заполночь,Гибнет она – и никто нейдет на помочь;Гибнет она – и опоры нет волоса,Теплого сердца, знакомого голоса…