Литературный институт

Однако это не мешало мне любить свое побочное занятие и своих хоть и внештатных, но все-таки коллег..

* * *

Например, в моей памяти навсегда остался заведующий отделом спорта Юрий Федорович Дерфель.

Бывший спортсмен, великолепный журналист, глубоко культурный (без всяких шуток!) человек, виртуозный матерщинник и страстный любитель жизни

Однажды он попал в больницу.

В те советские еще времена продолжалась привычка навещать больного сослуживца.

Тем более, что в тот момент завотделом расстался с одной из супруг и был лишен женской заботы.

Одна из молодых сотрудниц – корреспондент отдела писем, неимоверно фигуристая девушка Ирина К. – взялась организовать визит, позвонила в стационар, сумела вызвать Дерфеля к сестринскому телефону и спросила:

– Юрий Федорович, мы в вам собрались; чего вам вкусненького принести?

– Да ничего не надо приносить,

– ответил матерый журналист.

– От твоей попки откушу кусочек, мне будет достаточно!

И был 1 000 раз прав: то место Ирины К. казалось аппетитнее, чем даже торт «Прага» в исполнении ресторана «Метрополь».

А однажды я встретил его на улице с известным уфимским журналистом Лазарем Дановичем, который собирался куда-то отъезжать, – то ли в Москву, то ли вообще в Израиль.

– Какие новости, Юрий Федорыч?

– привычно поинтересовался я.

– Да вот он уезжает наконец,

– Дерфель кивнул в сторону своего коллеги, не только еврейской национальностью, не только тем же самым именем и сходной фамилией, не только харизматической усатостью, но и еще чем-то неуловимым вызывавшего ассоциацию с легендарным Лазарем Моисеевичем, наркомом путей сообщения СССР, имя которого до конца 50-х годов носил Московский метрополитен.

– Будет там Кагановича играть без грима!

* * *

Работа при редакции – где я почти сразу получил красную книжечку с золотым названием газеты! – дала мне очень много.

В период 1985-1995 я опубликовал около полутора сотен материалов на самые разные темы.

Как журналист был очень востребован; ко мне стояла очередь из героев разного плана, желающих увидеть материал о себе, написанный моим пером.

Как публицист – коим стал довольно быстро – нередко попадал на редакционную «Красную доску», что положительно отражалось на гонорарах.

Постепенно пройдя все детские болезни роста, я начал писать рассказы, многие из которых были опубликованы все в той же «Вечерней Уфе».

Правда, публикации эти были сильно урезанными, причем далеко не всегда по причине лимита строк.

Например, не только было вычеркнуты такие предложения из рассказа «Мельничный омут»:

Маленькая грудь ее оказалась неожиданно тяжелой. Она была холодная, шершавая от мурашек, с туго набрякшим соском,

– но и вообще из всех текстов убирались любые детали, касающиеся самых лучших мест женского тела.

(Хотя в том же «Омуте» я ничего не придумывал, а лишь описал собственные реальные впечатления от зрелища обнаженных женщин, купавшихся лунной ночью около реконструированной мельницы в Пушкинских Горах, на полдороги между турбазой и Михайловской усадьбой…)

* * *

В «Вечерней Уфе» мне выпал – пожалуй единственный за всю жизнь! – шанс утвердиться за счет своих окололитературных способностей.

Где-то в начале 90-х годов, когда началась полная чересполосица в СМИ, мне предлагали стать заместителем главного редактора этой газеты.

Прежний замглавного Шамиль Сафуанович Хазиахметов ушел в бизнес, открыв собственное издательство.

На освободившуюся должность не сразу нашли подходящего человека, и в какой-то момент вспомнили об мне.

Известном всему городу блестящем мастере быстрого пера к тому же имеющем без пяти минут второе высшее специализированное образование – в Литинституте мне оставалось учиться пару лет.

Намерение сделать меня вторым человеком в «Вечерней Уфе» было столь серьезным что кое-кто даже обратился к ректору Башкирского государственного университета с просьбой отпустить меня на газетную работу.

(Всерьез, будто отношение ко мне со стороны университетской администрации не было характерным к любому интеллигентному, культурному и образованному, но русскому человеку в башкирии.

Примерно такое, что испытывал на себе герой анекдота неуловимый Джо, который был нахерникомуненужен.)

От работы в газете я гордо отказался.

И в принципе о том впоследствии не жалел.

Ведь должность заместителя главного редактора в ежедневной газете – не литературная, а собачья.

А дальнейший карьерный рост для меня – представителя некоренной национальности – был весьма сомнителен.

Тем более, что я все-таки был не администратором, а художником слова.

* * *

Понятное дело, что сотрудничество с газетой в качестве прозаика не могло быть продуктивным, и в конце концов я пришел в Союз писателей СССР.

4

Местное отделение СП всех русскоязычных авторов, без разграничения жанров, объединяло в «русскую секцию».

Серьезных прозаиков в Уфе практически не было – как нет и по сей день… – в секции копошились поэты всех мастей.

Но среди них были и талантливые и хорошие люди.

Например, Роберт Васильевич Паль, который меня всячески поддерживал, выписывал вспомоществования как «молодому писателю» и так далее.