Литературный институт

Я до сих пор пишу их именно так; я никогда не считаю слогов, ощущая стихотворный размер внутренним слухом несостоявшегося музыканта.

Неточность размера я вижу даже не проговаривая стихи, а читая текст.

Просодические ошибки бросаются мне в глаза, неверные рифмы режут внутренний слух.

Я полагал, полагаю и буду полагать, что в стихах главное значение имеет форма.

Стихи, не имеющие формы (при любом, хоть самом глубоком содержании!) – это не стихи.

Ведь даже дубовый рэп – современную усладу черни – можно пропеть мелодично. Но такой текст не является стихами; он умирает, будучи написанным для молчаливого прочтения.

Действительно великие поэты всегда следили за формой своих стихов; редкие исключения лишь подтверждают правило.

Ахматова очевидно случайно потеряла 2 слога в 8-й строке своей «Небывалой осени» – одного из лучших (если не лучших вообще!) своих стихотворений. Написанного тем изумительным 5-стопным анапестом с безударным слогом в окончаниях нечетных строк, каким были потом написаны и тот самый гениальный «1905 год» Пастернака и Рубцовские «Журавли», и лучшие песни Булата Шалвовича Окуджавы…

(И которому, кстати, за 40 с лишним лет стихотворчества то и дело обращаюсь я сам…)

То, что Анна Андреевна допустила ошибку именно случайно, говорит мне одна деталь: в третьей строчке «Осени» она ради соблюдения размера добавила один слог в слову «дивились», превратив его в просторечное «дивилися», совершенно чуждое в ее аристократических устах.

Но если поэт ничтоже сумняшеся пишет нечто, вызывающее впечатление о езде на телеге по булыжной мостовой, и всерьез именует это стихами… то с таким «поэтом» мне ясно все сразу и без слов.

* * *

Эта же не-Цветаева о размерах, судя по всему, понятия не имела вообще.

Но то не умаляло ее славы.

Звизда считалась звездой, признавалась почти гениальной и не просто была в фаворе, а являлась истиной в первой инстанции.

Мое положение осложнял еще и тот факт, что в более ранние времена я общался с нею на полудетском уровне, будучи с третьего по седьмой классы влюбленным в ее старшую сестру, мою соседку по парте.

Будущая Цветаева влюбилась в меня – студента мат-мех факультета ЛГУ – еще в школе.

Я взаимностью не ответил, имев по жизни иной тип женщин для любви; да я в те годы и не подозревал самой возможности сильных чувств в ком-то, кроме себя самого.

И можно себе представить деструктивную волну, которую обрушила на меня годы спустя ничего не забывшая отвергнутая женщина…

* * *

Хотя дело было не только в ней.

В те годы художники забыли о смысле художничества, а лишь рвали друг другу пейсы в бесконечных (и неконструктивных по самой своей сути!) идеологических баталиях, содержательностью своей напоминавших религиозные войны средних веков.

Все вращалось около одиозных в те времена антагонистических общественных организаций «Память» и «Мемориал» и напоминало древнегреческую пародию на «Илиаду», которая называлась «Батрахиомиомахия», то есть «Война мышей и лягушек».

Однако конфликты эти, шедшие во вред творчеству, были нешуточными по тому, насколько погрязали в беспочвенных взаимных оскорблениях умные и талантливые люди.

Даже с таким Художником с заглавной буквы, талантливым и мудрым гражданином мира, истинным светочем культуры, каким является Айдар Хусаинов в литобъединении мы тупо мерились не пойми чем вместо того чтобы проникнуться взаимным уважением.

Открыл человеческий взгляд друг на друга нам с Айдаром лишь Литинститут (куда он поступил года на два позже меня).

Об институте на Тверском бульваре, 23 написано в мемуаре «Москва – Санкт-Петербург».

* * *

Об Уфе же в моей писательской жизни сказать больше нечего.

6

Правда, некоторое время после окончания Литинститута я еще общался с остатками русскоязычной литературной гвардии СП.

* * *

Имел я и некоторое общественное признание своей литературной деятельности.

О чем говорят несколько интервью со мной в журнале «Уфа» и газете «Уфимские ведомости», опубликованные Лилией Зиминой – она приведены в мемуаре «Классик».

* * *

Организовал я две телевизионных передачи на Башкирском телевидении.

Одну провел как беседу у себя дома еще в Литинститутские времена.

Второй участвовал с опубликованной книгой «Ошибка» в рубрике «Книжный дом».

* * *

Один раз прошло интервью со мной по какому-то каналу радио.

* * *

Увы, все это ушло в Plusquamperfekt.

* * *

В очерке «Немного эмоций» из сборника «Отели Турции» я писал о том, что сегодня сменился фокус моего мировосприятия.

Да, все сменилось кардинально.

Десять лет тому я еще ощущал себя человеком: ездил на машинах, пил водку, играл на гитаре, пел песни и даже радовался своему отражению в женских глазах.

Пять лет назад уже нигде не отражался и ничему особо не радовался, но еще пил, пел и ездил.

В прошлом году уже и не ездил и не пел, но все-таки незнакомые люди не давали мне больше сорока лет.

В нынешнем я отворачиваюсь от всех попадающихся зеркал.

* * *

Мое мировосприятие сместилось еще и по естественной причине.

Страдая с детства плохим зрением, я видел неотчетливо и потому все вокруг казалось неизмеримо прекрасным.

В 2014 году я попал в серьезную автоаварию, после чего стал медленно, но верно слепнуть.

В 2017 я прооперировался, ко мне вернулось практически нормальное зрение – такое, о самом существовании которого я давно забыл.

Я стал видеть все очень хорошо и полноцветно… но боже мой, что я увидел!

До чего же омерзительным оказался на деле окружающий мир!

Какими тупыми и серыми сделались лица!

Сколь неизящными оказались женщины, которые прежде вызывали во мне бури желаний!

И как теперь я мог ходить по улицам, где не сделать двух шагов, не рискуя попасть в собачьи экскременты или выброшенный из окна использованный презерватив!