Литконкурс Тенета-98

— Спасибо, — немного покраснел адвокат.

Они постучали в дверь. Из нее вылетел счастливый Фабио, и, в мгновение, разглядев Александру, кинулся ей на шею. Она немного покружила его.

— Ну вот, видишь, как хорошо быть просто малышом, — тот уткнулся в золото ее волос.

На пороге появился Марчелло Синти. Он улыбался, но при виде Хенинкса лицо его изменилось, однако голос Джонатана Пирса, донесшийся из глубины дома, успокоил его:

— Не стоит вспоминать прошлое. Господин Хенинкс — блестящий адвокат и еще послужит миру во благо, не так ли, Самуэль?

— Я постараюсь, — ответил тот скромно, — и еще, я прошу мне простить мою преданность господину Макфинли.

— За что ж извиняться, — ответила Лючия, — каким же вы были бы профессионалом, если бы не выполняли требований клиента? Но забудем об этом, у нас сегодня праздник. Проходите в дом.

Когда все расселись за столом, Александра, подняв бокал шампанского, сказала:

— Возблагодарим Господа за то, что Он позволяет нам исправлять Его ошибки.

"Но, кто же я, что могу их исправлять?" — подумала женщина, делая глоток.

Ужасный грохот раздался снаружи над долиной сразу после этого. Испуганные люди выбегали из своих домов и в изумлении смотрели, как над одной из вершин, в вечернем воздухе тает образ необычной женской фигуры.

— Господи! Это еще что? — воскликнул ошеломленно Хенинкс.

— Насколько я понимаю, — ответила загадочно Александра Пирс, это — Египетская богиня …

— … Изида? — изумленно выдохнул адвокат, глядя на исчезающие контуры.

— Вот именно! — раздалось в ответ.

Никаких комментариев у Самуэля больше не нашлось. — ВМЕСТО ЭПИЛОГА-

ИЛИ

ПОСЛЕДНИЙ СОН АЛЕКСАНДРЫ.

Колокол….

Вода заливает уши и рот. Я барахтаюсь изо всех сил, как лягушка, попавшая в кувшин с молоком. Водоворот тащит меня на дно, но я не хочу туда: там нет света, нет жизни, нет сознания.

Сознание размыто и сейчас, и есть только одно, неотвязчивое, вопящее желание — воздух! Вокруг меня проносятся какие-то предметы, люди, эпохи, а я тянусь мимо них к одному лишь глотку чистого воздуха. Я вижу, но не помню кажущегося многообразия этих предметов, слышу, но не понимаю сотни разно говорящих об одном и том же людей, сравниваю и поражаюсь схожести сменяющихся эпох, и я задыхаюсь в этом монотонном многоличии.

Сколько осталось сил для борьбы с бесконечным потоком иллюзий? Откуда прибывают эти силы, когда я, уже готовая пойти на дно этого вязкого в своей бессознательности хаоса, вдруг ощущаю отклик моим молитвам, идущий откуда-то сверху. Тогда в голове вспыхивает свет, проблески сознания возвращаются, и, пронзенная волевой мощью неведомых энергий, я устремляюсь на поверхность как торпеда.

Не соображая еще, что произошло, дышу. Дышу полной грудью и вопль радости переполняет меня: свободна!

И тут я уже отчетливо слышу два удара колокола: бо-ом, бо-ом. Будто, кто приветствует меня — еще одного путника, сумевшего преодолеть жизненный омут. Но — нет! Колокол призывает меня к осознанию реальности, вырывая меня из мира иллюзорной свободы. Еще бы: я по-прежнему мало что вижу вокруг, все застилает густой туман, а я стою по горло в болоте, утопая ногами в вязком иле.

Воздух свободы, которого я так страстно желала, оказывается липнущим к горлу ядовитым газом болот. Но в голове немного проясняется и паническое желание жить и дышать, ставшее достигнутой мечтой, падает в свой омут, а я пытаюсь идти в сторону берега, с отвращением выдергивая ноги из скользкого, топкого дна. Я иду, но конца болоту не видно. Меня знобит, а порой кидает в пот и жар, когда кто-то под водой поглаживает меня по ногам и, слегка так, исподволь тянет под воду. В один из таких моментов я оступаюсь в яму, и тот, кто ненавязчиво увлекал меня до сих пор, теперь дергает вниз изо всех сил. Я снова хватаю воду ртом и вижу перед собой лицо юноши, который когда-то (я уж и не помню, в какой из жизней!) ухаживал за мной. Его глаза холодны и пусты, но на лице гуляет блудливая улыбка, как и у многих здесь. "Он не холоден и не горяч, но тепл", в нем нет искры ни от Бога, ни от Сатаны. Но я-то знаю теперь, что наличие любой из искр — залог подлинной жизни, а не ее тени, и я отталкиваюсь изо всех сил ногами от моего «ласкового» ухажера и пробкой вылетаю на поверхность, чтобы сделать глоток такого мерзкого и одновременно необходимого воздуха.

Что-то изменилось вокруг, когда я прихожу в себя. Туман начал рассеиваться, и я вновь бреду измученная и опустошенная, понимая, что назад уже никогда не смогу вернуться. Напрягаю все силы, чтобы искать то неведомое, для которого теперь живу, и забыть то прошлое, которое вижу, будто жизнь в мрачной норе без света и воздуха. Неопределенность поисков тяготит меня и откалывает кусочки воли, порождая сомнения и вопросы: кто я? куда?

Туман нехотя растаял, но солнца по-прежнему не видно. Тяжелые тучи покрывают горизонт, но радость и надежда переполняют меня, когда я наконец-то вижу берег. Я иду-плыву, натыкаясь постоянно на кого-то, но у них там, под водой нет даже и половины тех сил, которые есть теперь у меня, и они не могут противиться моему движению вперед.

Неожиданно я вижу чью-то голову на поверхности. Приближаюсь. Передо мной раскосые глаза на желтоватом лице и слипшиеся черные волосы. До меня доносится голос:

— Пожар, что ли?

Сбитая с толку нелепым вопросом, я долго соображаю, но потом до меня доходит его ирония, и я хриплю потрескавшимися губами:

— Хочу побыстрей добраться до берега.

— Зачем? — уже без прежней усмешки скрипит в ответ.

— Чтобы быть свободной, — изливаю я сокровенное.

— Свободной от чего? — снова раздается вопрос, который ставит меня в тупик, и я несу околесицу:

— От общества, от прежней жизни…

— Так ведь это — эгоизм, — щурятся и без того узкие глаза.

— Почему? — удивляюсь я.

— Потому что ты бежишь от всего ради себя самой, забыв про остальных.

Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не обернуться назад, на остальных. Оглядываться нельзя, это — проявление слабости и сомнений, это — зыбкий путь между прошлым и будущим, на котором никто не застрахован от падений в омут отработанных иллюзий. И я догадываюсь, почему встреченный мной человек до сих пор не на берегу, но все же говорю:

— Почему я должна помнить про них, если они только и делают, что тянут меня на дно?

— Хм! — голова восхищена моей глупостью, — так значит ты еще и слаба, если не можешь удержаться на поверхности!

— Возможно, — задумчиво отвечаю я, — и именно поэтому хочу побыстрей выбраться отсюда. Прощай! — кидаю я напоследок и собираюсь плыть дальше, когда в моей голове неожиданно возникает вопрос, — а давно ты здесь стоишь?

Глаз почти не видно:

— Эоны!

— Почему?

— Учусь держаться на поверхности, — после этих слов я чуть топором не иду ко дну, но потом стремглав молочу руками по воде и через несколько минут отказываюсь у кромки берега, вдалеке от застрявшего в развитии китайца. Но, Бог мой, Ведущий меня к Себе, здесь нет ничего, кроме зарослей терновника, и насколько хватает глаз колючий, переплетенный кустарник тянется вдоль всего берега.

Я уже стою лишь по щиколотки в иле, и как только моя нога касается сухой земли, слышу три удара колокола. Может, я и не научилась еще плавать, как следует, но стоять тысячелетиями по горло в болоте, как это делает оставленный позади китаец, я не намерена. С другой стороны, глядя на заросли, протянувшиеся передо мной, я понимаю, что нужно быть не совсем в своем уме, чтобы сунуться вперед, но внутренний голос настаивает, что другой дороги нет. Однако в тот миг, когда я делаю первый шаг в сотканную из ежовых иголок стену, меня останавливает громкий возглас: