Литконкурс Тенета-98

Я двинулся к берегу, ощущая, как легко проникает воздух в легкие, как уже почти спокойно бьется сердце, или, быть может я заставлял себя думать, что это именно так и что выигрыш окончательно за мной. Ибо, как только я оказался на суше, первой проблемой, возникшей передо мной, было странное исчезновение зеленых птицероботов вместе с кусочком материи, представлявших, как известно, единое и неразделимое целое. Не затрудняя себя работой по поиску в бесчисленных травяных лабиринтах этого предмета одежды, я решил натянуть джинсы сразу, на голое тело. Но тут неотвратимо встала другая проблема, решение которой казалось мне еще более сложным. Дело в том, что к моим ногам пристало большое количество пляжного песка, и перед продеванием ноги в штанину, дабы не оказаться заложником противной песочной жижи, прилипшей к телу, ее было необходимо смыть. Но как это сделать, если песок налипает к чистой ноге мгновенно, стоит ее только опустить на земную твердь? Недолго думая, и это показалось мне предвестником полного выздоровления, я взял джинсы и решил провести операцию их надевания в воде. Стоя одной ногой, я тщательно задрал вторую, стараясь просунуть ее, но… Вот тут я вынужденно вспомнил о трех «девятках», рычаги управления которых вновь живо заработали в моем организме. Причем я даже представил себе эти три стоящие рядком и блестящие золотом цифры, воображение вдруг нарисовало первый лист красочного настенного календаря, радостно поздравляющий всех с наступающим новым годом. Сидя голым задом в тине невдалеке от берега, куда я, отчаянно размахивая руками, приземлился пару мгновений назад, я с легкой печалью обозревал мокрые скомканные джинсы в руках и мысленно жалел, что не могу продолжить пить пиво прямо здесь.

Но делать было ничего, кое-как облачившись в найденные остатки одежды и, хлюпая мокрой обувью, я двинулся прочь. Пройдя мимо проволочных ворот и взглянув на фонарь, светивший приятным легким светом на территорию, выложенную бетонными панелями, я принял принципиальное решение вернуться и посмотреть, что же всетаки происходит в сарае. — Вернее, — думал я, — не просто посмотреть… — тут я споткнулся о предательски оставленный кем-то кирпич, чуть не упал, и, сдерживая равновесие плохо подчиняющегося тела, случайно заметил освещенный фонарем красный силуэт «Таврии» Дмитрия Михайловича, — …а принять живое участие в происходящем… Да, а вот и он сам, — я увидел темную фигуру прислонившегося к калитке соседнего участка человека.

— Боб! Ты куда пропал, — простонал знакомый адвокатский голос.

— Я… Я никуда… А ты что здесь делаешь, — промямлил я, с удивлением обнаруживая, что и к языку пристало упертое непослушание.

— Мне так плохо, Боб… Я спать пойду… Ты знаешь, там Гриша такой торт принес…

Тут стало понятно, что окольными путями сладкое все же нашло свою очередную жертву, причем на этот раз расплата состояла отнюдь не в кариесе. Я пожалел Диму, крепко обняв его за плечо, пожалуй, я был единственным, кто мог понять его в эту трудную минуту. Однако я не стал делиться с ним подробностями своего купания и всех предшествующих приключений и, пожелав ему спокойной ночи, молча двинулся к сараю.

Уже на подступе к дому, светящемуся в ночи двумя яркорозовыми люминесцентными амбразурами окон второго этажа, я услышал громкие звуки народных инструментов, среди которых преобладала взвизгивающая гармонь, и слова веселой украинской песни. Подойдя еще ближе, я увидел, как вокруг громадного костра, облизывающего яркими золотистыми языками небо и с треском выстрелов рассыпающего снопы крупных искр, отплясывает масса людей. Лишь только разглядев зрелище, я понял, что костер удивительным образом висел над землей, наверное, он горел в мангале, а пляшущие представляли собой бойкую пеструю толпу жертв господина Балтикова.

— Ой, ты Галя, Галя молодая,

Пiдманули Галю, забрали с собою, — орали задорным украинским говором динамики двух громадных колонок, неведомо откуда появившиеся здесь, рядом с сараем. Толпа прыгающих и размахивающих всеми частями тела людей, отличалась на редкость большим разнообразием. Тут были и счастливые молодожены Валя с Юлей, причем если лицо последней проявляло полное блаженство, смешанное наполовину с глубоким внутренним спокойствием, то лицо первого озарилось выразительной гримасой пьянства. Тут был и Костя, одетый в элегантный костюм генерального директора фирмы и бойко подпрыгивающий в своих начищенных до блеска стильных ботинках. Он уже успел завладеть Ларисой, которая то ли от радости воспоминаний о Воронеже, то ли от кайфа возвращения к торжествующей «тусовке», бешено мотала головой, и ее чудесные длинные волосы клокотали и развевались. Тут были и пара черных от машинного масла байкеров, сверкающих в свете костра металлическими частями своих кожаных одежд и трясущих сосульками длинных, много дней немытых волос. Я увидел и фигуру размахивающего снятой курткой ликующего Кирилла, и бледное лицо Гриши, напоминавшее скорее белую тень этого лица, и массу других разнообразных персон. И все они в едином порыве, в едином ритме отплясывали вокруг объятого бушующим пламенем мангала под вопли украинской народной песни…

— Какое удивительное народное единение, — подумал я, подкрадываясь совсем близко. Но тут меня заметила Лариса и голосом, полным неразделенного счастья, закричала:

— Боб, ты куда исчез?! Мы не могли тебя найти! Иди скорее к нам! — ее голос был прерван приветствующими мое появление выкриками прочих, и мне пришлось присоединиться. Но, через пять минут я понял, что, во-первых, в абсолютно мокрых кроссовках танцевать не так удобно, а во вторых, и эта мысль была подкреплена несколькими глотками из разных бутылочек, которые в момент пляски мне подсовывали коварные соучастники, так вот, во-вторых, я четко представил, что могу легко упасть уже в пылающий мангал, что никак не будет способствовать доброму продолжению праздника.

Вынырнув из толпы, я буквально подлетел к входу и ухватился за толстый брус, служивший в этом доме обрамлением входа. Колоритная надпись на висевшей на стене предбанника неоновой вывеске "ЗАЛ ДОСУГА ПАССАЖИРОВ" мелькнула передо мной, отворяя дверь в комнату, я раскусил кабалистический смысл этой надписи, явно указывавшей мне на предстоящую поездку в спальном купе вагона. Я быстро пролетел мимо нескольких предметов обстановки и упал на диван, воткнувшийся в меня своими упругими вздутиями торчащих под обшивкой пружин. Повернувшись для удобства на спину, я широко зевнул и растянулся на скрипящих пружинах. Тут глаза мои поймали черный шелковый флаг на потолке сарая, на флаге белым цветом была изображена некая конфигурация из пальцев, столь любимая героями американских фильмов, а именно вытянутый средний палец при прочих загнутых, указывающий куда-то в неизведанную, но совершенно очевидную даль. Я уже почти успел проникнуться глубоким совершенством этого рисунка, как вдруг ктото толкнул меня в плечо.

— Привет! Меня Боцман зовут. Водку будешь пить? — на меня смотрело небритое лицо, призрачная серость которого отдавала не то, чтобы предсмертным отпечатком неизлечимой болезни, нет, скорее это была просто облысевшая волчья морда с человеческими глазами, внимательно изучающими меня. — "Ночной волк", — скользнула логическая догадка. Лицо выглядывало из толстых кожаных складок байкерской куртки и весьма располагающе оскалило редкие желтоватые зубы. И нет, чтобы отказаться от предложенной затеи, отвернуться и продолжить фантазировать на тему спального вагона, уносящегося по направлению, указанному пальцем на флаге, напротив, я перенял из лап человекообразного зверя крошечную рюмочку и, произнеся еле слышным голосом какую-то здравицу в честь санитаров нашей несчастной Родины ночных волков, отправил ее содержимое в рот. Мою глотку обожгло что-то маслянисто-керосиновое, к горлу подкралась тошнота, я даже кашлянул и затем, похрустев услужливо поданным мне соленым огурчиком, прикрыл глаза. Я оказался в громадном, быстро закручивающимся водовороте летящих вокруг меня цветных пятен, заливающихся смехом лиц, ядовито-зеленоватых зубчатых листьев и, спустя несколько мгновений, погрузился в полную темноту.

Я проснулся с тем поразительно гадким набором чувств, когда мерзкий привкус чего-то прокисшего во рту соседствует с неприятной ломотой во всем теле и полным непониманием того, где я нахожусь и каким образом меня угораздило попасть во всю эту ситуацию. Я лежал, съежившись на диване, поджав к себе ноги и пытался продрать слипшиеся глаза. Мой слух уже поймал досадный фыркающий храп поблизости, а немного раскрывшийся левый глаз уловил на соседнем диване источник этого храпа в виде странной кучи скомканных кожаных курток и куска грязного зеленоватого одеяла, напоминавшего скорее тряпку, из под которых проглядывали аккуратно перешнурованная тонкой тесемкой черная кожаная нога в грязном ботинке и прижавшаяся к верхней части этой ноги взлохмаченная голова Ларисы. Эта картина пробудила во мне благостные воспоминания о том месте, где я провел эту ночь, я сумел приоткрыть и второй глаз и, издавая почти слышимый легкий треск с трудом сгибающихся суставов, встал с дивана на пол. Мои почему-то голые стопы опустились на неприятную холодную слизь грязного пола, кроме того, я сразу почувствовал, как отвратительны не до конца просохшие и смешанные с песком штанины надетых по невиданной логике бытия на голое тело и почти расстегнутых джинсов. Моя память не хотела давать какие-либо бесспорные разъяснения на этот счет, а просохшая глотка требовала непременно что-то влить в нее, и, аккуратно застегнув все железные пуговицы ширинки, я начал осматривать сумрачную комнату.

В этой комнате было всего одно лишь наглухо сколоченное и не открывающееся окно, и слабые лучи солнечного света, проникающие в него, давали весьма хилое освещение, в котором едва проглядывали темные предметы сарайного интерьера. Интерьер этот состоял из двух уже описанных мною перпендикулярно расположенных старых диванов, стоявшей в огороженном кирпичной кладкой углу на трех ножках круглой чугунной печки с асбестовой трубой, уходящей на второй этаж и далее на крышу, столика, заставленного бутылками, магнитофона с раскиданными вокруг него на полу кассетами и ужасного и не поддающегося никакому предметному разбору ковру из мусора, покрывающему своей эстетически неприемлемой растоптанной массой прожженный линолеум пола. Я, однако, сумел сообразить, в чем дело, и увеличил подачу уличного света в помещение, отодвинув коричневую шторку из шелка, висевшую на окне. Тут-то я и приметил симпатичный кругляшок жестяной крышки на кончике бутылки из коричневого стекла, незаметно укрывшейся в углу, этот кругляшок свидетельствовал о ее несомненной девственности и, уже чувствуя внутренностями сладостный вкус приближающейся победы, я схватил эту прохладную, едва не покрытую рекламными капельками влаги бутылку. Мои жадные и ритмичные заглатывания этой чудесной жидкости вполне возможно пересилили по своему звуковому эффекту противный храп кожаных тел на диване. Я ощущал, как потоки этого несравненного напитка проникают в желудок, как они совершают свою чудодейственную функцию врачевания и как словно по мановению волшебной палочки свободно и легко начинают двигаться казавшиеся секунду назад неисправно больными суставы. Как резко повышается настроение, как ярко начинает светить солнце в окно, как сразу хочется совершить массу полезных дел.

Недолго думая, я поднял лежащий на полу веник и начал сметать завалы мусора. Скрупулезно засовывая веник под диваны и в прочие немыслимые щели, я выгребал всевозможные сигаретные пачки, пробки от бутылок, продырявленные бутыли из прозрачного пластика, рваные носки и другие тленные предметы человеческого обихода. Разложив на полу крупный кусок картона, служивший ранее коробкой для какого-то торта, и прилежно оформив на нем все собранное в большую кучу эллиптической формы, смысл которой оставался мне не совсем ясен, я украсил ее липкими на ощупь магнитофонными кассетами и отправил в широкие железные недра открытой печки. Эстетика домашнего уюта всегда по моему представлению должна была соседствовать с эстетикой духовной, а содержание этих слащавых даже по названиям кассет не вызывало у меня не тени сомнения. — "Ну, теперь либо их оттуда достанут, либо приятно проведут вечер у огонька", — мудро решил я, закрывая покрытую копотью дверцу печки и стирая выступивший на лбу пот. — "Самое время выйти на улицу и освежиться", — я просунул испачканные ступни ног во влажные кроссовки, случайно найденные мной в процессе наведения порядка в узкой щели, отделяющей диван от стены, и направился к двери.