Локаин
Шрифт:
Женщина выходит красная, в размазанной косметике. Мои руки сами обнимают её.
– Я просто вспомнила… дочь… Женю…
Усаживаю Ольгу на диван, кладу её голову себе на плечо, глажу по волосам.
– Она заболела… очень тяжело… и я её не спасла.
Ужасная боль из сердца женщины пронизывает и меня. Мне кажется, что моя физическая оболочка сейчас порвётся от дикого ощущения пустоты…каково же смертной?
– Я очень виновата, – Оля снова плачет. – Поэтому пью, пытаюсь с кем- то познакомиться… чтобы забыться… хотя бы на день. И Илья прав… я мамаша века просто…
– Нет… – прижимаю женщину
Со стыдом оборачиваюсь на свою биографию. В целом, и дети- то у меня были странные. Но это не отменяет того, что я был никаким отцом. И плохим мужем. Не уберёг, не спас, не предупредил, ввязал в ужасные события.
– Мои дети погибли из- за меня, – шепчу женщине.
Она прижимается ко мне сильнее, обнимает.
– Я знаю, Локи, – отвечает вполголоса. – Но ты не виноват. Ты же не мог знать…
Сидим дальше молча, чувствуя одно и то же: ненависть к прошлому.
8
– Так, дражайший, – смеётся Ольга. – Мне лишних свидетелей не нужно!
– Никуда теперь без меня, – требую наставительным тоном.
– Я буду на свидании с полицейским. Он меня защитит, если что.
– А от него тебя кто спасёт?
Она закатывает глаза. Но всё же берет кулон, приглашает внутрь, надевает украшение. Внутри прислушиваюсь к её пульсу, который становится особой симфонией для меня, обсидианового пленника. А Ольга – моя обсидиановая ведьма. Единственная, которая понимает меня и ни в чём не винит. Единственная, с которой у меня так много общего.
– Ой, что вы, Семён…
Ага, правоохранитель целует ей ручку. Вот как тебе нравится, Оля? Что ж… возьмём на заметку. Еще этот мужчина смеётся над её шутками. Ну ладно тебе, милейшая… Я тоже зубоскалю над твоими приколами. И сам тебя веселю. Ещё смертный дарит ей розы. И сердце женщины радостно замирает. А я терзаюсь холодной ревностью. Более того, она разрешает проводить себя домой и даже приглашает на чай.
– Оля, не совершай глупостей! – транслирую ей в голову. – Ты его совсем не знаешь… а уже впускаешь к себе!
– Ты ревнуешь? – она берёт кулон в руку.
– Нет, конечно! Я выражаю беспокойство!
Семён стучит в ванную.
– Оля, а с кем ты там?
– Я по телефону говорю. Извини.
Жестокая женщина снимает мою темницу с шеи, кладёт на полку и уходит. Утром смотрю на неё максимально осуждающе.
– Будешь омлет? – спрашивает обсидиановая колдунья.
– Ничего не хочу, – цежу в ответ.
– Ты обиделся?
– Нет.
– Ты обиделся.
Ольга делает вид, что прямо уж видит меня насквозь.
– Я не имею права тебя осуждать, – стараюсь поставить себя на место женщины. – Но это… это слишком…
Ну- ну, смертный… рано или поздно я сверну тебе шею. Пусть потом прилетают валькирии. Мне всё равно. Я не изменник. Но ревнивец.
– Ничего не было, – обрывает мои чёрные мысли Оля. – Хочешь – проверь.
Подаёт мне руку. Хватаюсь за её пальцы, жадно всматриваюсь в воспоминания. Семён полез целоваться к моей… к моей соседке… а она отвернулась от него.
– Прости, пожалуйста, – она проговорила серьёзным тоном.
– Да брось, – полицейский так и льнул, тискал её. – Мы взрослые люди.
– Но я…
просто… сложно объяснить.В этот момент Оленька вспомнила, что оставила меня в ванной, пожалела об этом.
– Что не так? У тебя кто- то есть?
– Не так, что бы есть… так… давний знакомый. Но думаю только о нём.
Семён шумно выдохнул, но отступил.
Когда воспоминание заканчивается, всё равно не отпускаю руку моей… колдуньи. Смущённо улыбаюсь.
– И вообще, как ты можешь меня в чём- то укорять? У богов- то, вообще, чёрте- те что с половыми связями! – Ольга всё же высвобождает ладонь.
– Эээ… это на Олимпе, – умничаю. – А в Асгарде всё относительно консервативно.
– Правда, что ты родил коня?
– Эм… ну дааа… но я был кобылой. Так что ничего противоестественного. Ещё я произвел на свет всех ведьм.
– Ух ты! И деканшу нашу тоже? – женщина становится веселее.
– Это, наверное, моя самая любимая дочурка.
Полгода… полгода в черноте без Ольгиного смеха показались мне веком.
9
– Ах да, что- то такое припоминаю, – слежу за тем, как моя обсидиановая колдунья наряжает ёлку. – Это Новый год? Праздник такой.
– Да. Угадал. Но это завтра. Сегодня ещё буду готовить.
– Кого- то позвала в гости?
Представляю, как к моей женщине опять приходит тот самый полицейский. Конечно, меня загонят в кулон и запрут в ванной.
– Некого мне звать, – откликается Ольга. – Родителей уже нет со мной… подруги все замужем… нормального мужчины нет рядом.
– А этот… – хочу выругаться, но нельзя. – А следователь?
– Да ладно тебе. Ещё припомни мне Владимира. Или Илью.
Внимательно смотрю на Олю. Постепенно открывал в ней очень смелую натуру, умную, весёлую, сильную, честную. Я её с трудом уговорил расплатиться с ипотекой с моей помощью. Ну, банки обманывают вас, смертные, почему бы не наколоть их немножко? С самого начала моя подруга запретила называть её такими словами, как "хозяйка", "госпожа" и всё такое. Хотя другие дамы с удовольствием слушали эти гадкие словечки из моих уст. Сама кличет меня "хорошим", "золотым", "Локушкой". Ты мою рожу видела? Какой я Локушка? Я хтоническое чудовище.
– Ну так… я вот ещё есть… не совсем, конечно, нормальный. Но за мужчину сойду, – сообщаю Ольге.
– Да почему же… – слышу смущение в её голосе. – Ты мужчина хоть куда.
Впервые меняю свой облик не для того, чтобы достичь какой- то своей цели. Хочу просто понравиться. Хочу походить на обычного человека. Хочу порадовать мою женщину. Убираю свои шрамы, откатываю три тысячи лет назад, стирая морщины, придаю нормальную форму своим зрачкам. Хорошо, сознаюсь… веснушки тоже чуть убавляю.
– Нет, Локушка, – смеется моя колдунья. – Верни всё, как было.
– Почему? Я, может, стесняюсь всего, что убрал…
– Вроде бы живёшь дольше меня, – рука смертной так ласково касается моей правой щеки, – и такой глупый. Разве внешность – это главное?
– А если я хочу пригласить тебя на свидание? На нормальное человеческое такое. В ресторане меня примут за бандита.
– Хорошо. Для ресторана побудь таким. Только морщины верни, пожалуйста. Хотя бы их. Иначе все решат, что я кручу роман со своим студентом.