Лондон – лучший город Америки
Шрифт:
– Эмми, ты в курсе, что я гей?
– Что, гей?
– Сейчас принято выражаться политкорректнее: американец нетрадиционной ориентации.
Я смущенно покачала головой. Мне не хотелось говорить о личном, и так хватало забот: Джош женится или не женится, Бэррингер и Селия стопудово скоро объявят о помолвке, Мэтт живет себе где-то в Нью-Йорке, Мерил ждет-не дождется рассказать мне о нем поподробней, а я еду в машине с другом детства, с которым не общалась с тех самых пор, когда сама села за руль. Из нас двоих только у Джастина хватило смелости быть честным.
– Я не знал, как тебе сказать, –
– Много говорю, когда мне становится не по себе? Да, а еще придумываю, что мне нездоровится.
– Когда возвращаешься домой, самое странное, что здесь все думают, будто хорошо тебя знают; им и в голову не приходит, что ты мог измениться. А я как будто должен подыгрывать. Там у меня совсем другая жизнь, но здесь приходится делать вид, что все осталось по-прежнему.
Я кивнула. Кому как не мне знать, что такое постоянное притворство. Однако, в отличие от меня, Джастин прекрасно понимал, что именно в его жизни изменилось, а я… Я знала, кем была, но кем стала? Чьей-то бывшей, несостоявшимся документалистом? О чем бы я ни стала рассказывать, все напоминало о том, что я одна и что я неудачница. Кому это интересно?
Я ответила Джастину:
– А твоя мама, похоже, не догадывается: они с моей явно пытались свести нас сегодня.
– Да. Мама предпочитает ничего не знать.
– Класс, я тоже хочу такую маму.
– Есть проблема. В Чикаго живет один парень. Классный парень. Он согласен переехать со мной в Нью-Йорк, но требует, чтобы я сначала рассказал обо всем домашним. Иначе он не приедет.
– Так расскажи.
– Точно. Возьми да расскажи. А то я сам не знаю, что нужно сделать. Как?!!
Я рассмеялась, вспомнив собственный список невыполнимых задач: закончить фильм, спокойно пережить эти выходные, помочь Джошу наладить его жизнь.
Джастин выключил зажигание. Мы стояли у киоска с мороженым.
– Ну, раз мы выяснили, что я не стану к тебе приставать, может, по мороженому? Банановому? Если, конечно, ты не спешишь.
– О нет, я не спешу, – улыбнулась я.
Он улыбнулся в ответ и стал выбираться из машины.
– Ха, американец нетрадиционной ориентации, классно я пошутил! – усмехнулся он, и тут я поймала его за руку.
– Стой, есть идея получше.
Джастин захлопнул дверцу и снова включил зажигание.
– Отлично. Куда едем?
– Вон туда, – махнула я в сторону единственного места, куда мне по-настоящему хотелось.
В Штатах более 24 тысяч магазинчиков «Севен-Илевен», но именно наш каждый год оказывался в пятерке или максимум шестерке лучших. Отчасти такой успех объяснялся тем, что по вечерам на парковке магазина всегда собирались старшеклассники. Приезжали на своих машинах, слушали музыку, курили, стреляли друг у друга сигареты. Большую часть этой жизни я пропустила. Весь выпускной класс я была не с друзьями, а с Мэттом, нам нравилось вдвоем. У нас было свое место – кафе на Центральной авеню, где продавали дешевое белое вино в бутылочках, шесть штук в упаковке. Мы
приезжали в это кафе, даже когда я поступила в Нью-Йорк и мы стали жить вместе. Обычно мы брали упаковку вина, две большие бельгийские вафли с сиропом – и так сидели весь вечер, не отрываясь друг от друга и болтая о том, о сем. Как давно это было.– Эмми, что мы здесь делаем? – пробормотал Джастин, подъезжая к парковке «Севен-Илевен».
Я смотрела в окно, вспоминая, как тут было раньше. Мы купим себе фруктовый лед, корн-доги и пачку «Парламента», сядем где-нибудь в углу, закурим и будем делать вид, что нам снова по шестнадцать.
При мысли об этом я улыбнулась. Впервые за день искренне улыбнулась, – если не считать Паскоага, когда мы с Грейс сидели у озера, но те мгновения остались далеко позади.
– Эмми, не хочу портить тебе настроение, я вижу, ты вся сияешь, но мой младший брат сказал, что здесь больше никто не тусует. Теперь все собираются у «Золотой подковы».
– У «Севен Вокс», за мусорными баками?
– Да, там поставили летник или что-то вроде того.
– Ну и пусть больше не тусуют. Мне все равно.
Какая разница, одни мы на парковке или нет. Можно представить, что никто пока не подъехал, потому что слишком рано или из-за праздников.
– Эмми, чего бы ты хотела, если бы тебе снова стало шестнадцать?
Я задумалась. Можно ли сделать все правильно? Если бы я вернулась в прошлое, я бы выбрала ту же жизнь или попробовала что-то изменить?
– Неплохая мысль. Только где же волшебное зелье? А то я бы выпила. Проснулась бы десять лет назад, как в «Чумовой пятнице», подбежала к зеркалу и заверещала.
– С какой стати? Внешне ты совсем не изменилась.
– Ну не совсем.
– Совсем не изменилась.
– Пускай. Я бы захотела вернуться назад в будущее, чтобы мы снова сидели с тобой в машине, чтобы и в прошлом все случилось, как случилось, – сказала я и в уме продолжила: «И на этот раз я больше не делала бы ошибок, и меня любили бы по-прежнему, и жили бы мы долго и счастливо». Заявить подобное вслух было слишком стыдно.
Джастин все равно догадался и крепко сжал мою руку. Потом выбрался из машины и пошел открывать мне дверь. Мы направились к магазину в обнимку.
– Знаешь, Эверетт, – сказал он. – Хорошо, что мы расстались. Похоже, ты просто не умеешь быть счастливой.
Наверное, у Джоша неприятности именно потому, что он такой же, как я. Интересно, что сейчас происходит дома? Честностью и собственным выбором там и не пахнет.
– Это у нас семейное. Зато теперь мне не так грустно, что ты меня бросил. А ведь ты даже не сказал почему.
– Можешь грустить и дальше. Я бросил тебя не из-за своей сексуальной ориентации. Честно.
– А из-за чего же?
– Ты не стала со мной целоваться.
Я смутно припомнила какую-то ситуацию, где Джастин стоял со мной на крыльце, но я не была уверена, что ситуация именно та или что это не плод моего воображения.
– Не помнишь? В школе у нас было правило, если хочешь войти в класс, нужно выполнить желание. В тот день ведущим был Питер Питерсон. Он сказал, чтобы ты меня поцеловала, но ты заявила, что скорее отбудешь два урока физкультуры у миссис Галахер, чем поцелуешь меня. В щеку.