Лондон

– А как же стать мэром? – поинтересовался однажды Джеффри.

Вместо ответа Уиттингтон указал на прочное строение на Уэст-Чипе чуть ниже места, где некогда начинался еврейский квартал.

– Знаешь, что это?

Там, где когда-то жила семья Томаса Бекета, стояла красивая часовня в память о лондонском святом, выше виднелась ратуша.

– Здесь заседает гильдия торговцев тканями, – объяснил Уиттингтон. – Сначала становишься членом, потом, возможно, управителем уорда, а дальше – мэром. Все дело в гильдии.

И Дукет, взглянув на здание, подумал, что лучшая в мире доля – стать торговцем тканями, как Булл и Уиттингтон.

В возрасте семи лет Джеффри Дукета отдали в школу при церкви Сент-Мэри ле Боу. Он побаивался, но там его ждал приятный сюрприз. Хотя детей, конечно, обучали латыни, занятия теперь велись на английском языке.

Булл пришел в удивление. Тайком от мальчика он пожаловался Уиттингтону:

– В мое время были латынь и розги. Чем они провинились?

– Сейчас во всех школах переходят на английский, сэр, – рассмеялся молодой джентльмен. – В конце концов, по-английски говорят даже в судах.

Купца это не вполне убедило.

– Ну, для найденыша сойдет, – буркнул он.

И была девочка. Волнистая грива темных волос, бледное личико с довольно острым носом, красные губы, серо-голубые глаза. Священник торжественно нарек ее Теофанией, латинизировав имя. Однако с тех пор ее не называли иначе как только именем простым, английским – Тиффани. Булл обожал ее.

Дукет почти не обращал на нее внимания, пока ей не исполнилось пять и гостевание Уиттингтона не подошло к концу. В последующие годы мальчик часто разделял ее общество и, памятуя о доброте к нему Уиттингтона, старался быть в свою очередь добрым к ней. Да и приятно, когда тебе смотрят в рот и преданно идут за тобой, куда бы ты ни шел. Он даже жертвовал игрой в мяч и борьбой ради пряток, а то еще катал ее на шее туда и обратно по мосту, и это ей нравилось больше всего прочего. Иногда он брал ее на рыбалку, и они вытаскивали форель или лосося, которыми изобиловала река.

Самый же дерзкий и опасный подвиг совершался на Лондонском мосту. Однажды, когда Дукету было одиннадцать, Уиттингтон небрежно заметил:

– Завтра утром на реке можно будет увидеть кое-что интересное.

Это могло означать только одно. Никто уже очень давно не делал этого.

На следующие утро они с Тиффани стояли рука об руку возле большого окна наверху. День выдался погожий, и Темза радостно блестела, но в тридцати футах внизу вода нетерпеливо вихрилась у массивной каменной опоры и с ужасающим ревом срывалась в канал.

– С ним ничего не случится? – шепнула Тиффани.

– Конечно нет, – ответил Дукет.

Но втайне он не был уверен. «Может, не стоит ей на это смотреть», – подумал мальчик.

Там была лодка, а в ней – Уиттингтон с двумя приятелями. Молодой джентльмен стоял на корме и с беспечнейшим видом орудовал единственным веслом. Боже всемогущий, до чего же он отважен! Приблизившись, он вскинул глаза, улыбнулся и жизнерадостно помахал. На нем был голубой шейный платок. Уиттингтон хладнокровно направил лодку в середину проема и вплыл в стремнину.

Лишь в этот миг Дукет осознал, что позади них стоит Булл. Его большое лицо посуровело.

– Чертов болван, – пробормотал он, но Дукету почудилось одобрение. – Посмотрим лучше, жив ли он.

С этими словами Булл вывел детей наружу и пересек мост. Уиттингтона отнесло уже далеко, чуть не до Биллингсгейта. Он снял платок и торжествующе размахивал им над головой. Тиффани наблюдала за ним глазами, ставшими как блюдца. Девочка повернулась к Дукету:

– А ты так сможешь?

Он рассмеялся:

– Вряд ли.

– А ради меня? – не унималась она.

Дукет чмокнул ее и ответил:

– Ради тебя смогу.

Когда мальчику исполнилось двенадцать, Булл призвал его в большую комнату.

– Близится время твоего учения, – изрек он с улыбкой. – Подумай, чем хочешь заняться. Выбирай, что душа пожелает.

Судьбоносный момент! Тот ждал его годы.

– Но я уже знаю, – выпалил Дукет. – Хочу торговать тканями.

Как Уиттингтон. Как сам Булл. Он радостно смотрел на купца и лишь через несколько секунд удивился исчезновению улыбки.

Гилберт Булл был умным человеком. На миг он счел мальчика наглецом, затем сообразил, что тот просто не понимал. «Как я ему скажу?» – подумал купец и решил, что будет милосерднее сразу явить твердость.

– Это невозможно, – произнес он. – Гильдия торговцев тканями – она для купцов, людей с деньгами. Будь ты Уиттингтон или… – И чуть не сказал «Булл», но передумал. Правда была в том, что бедные ученики имелись даже в элитной гильдии торговцев тканями, но он не собирался посылать туда найденыша. – Пойми, у тебя нет денег, – заявил Булл резко. – Ты должен выучиться ремеслу.

И отослал мальчика – пусть подумает.

Дукет унывал недолго. Через несколько дней он прогулялся по городу, заглядывая в мастерские, – неизменно бодрый и любопытный.

– Бог свидетель, выбор богатый, – бормотал он под нос.

Перчаточники шили перчатки. Седельщики делали седла. Шорники – уздечки. Бондари – бочки. Гончары – деревянные чаши. Лучных дел мастера гнули луки. Мастера по изготовлению стрел – стрелы. Скорняки занимались мехами. Дубильщики выделывали кожи – вонь сыромятен отвратила Дукета от этого ремесла. Еще были лавочники – пекари и мясники, торговцы рыбой и зеленщики. Он мог представить себя кем угодно.

Вопрос, однако, разрешился совершенно иначе.

Юный Дукет смутно помнил, что друг Булла Чосер был ему крестным отцом, но редко думал о дани уважения. В конце концов, тот постоянно находился в отъезде. Но мальчик слышал рассказы купца о его серьезных успехах. Из мелкого служащего сын виноторговца, пройдя этапы становления молодого джентльмена при дворе, превратился в фигуру полезную и популярную. Последнее далось ему легко, ибо он был от природы веселого нрава.

– Поразительный малый. Никогда не падает духом, – отметил Булл.

– Монаха однажды поколотил, – деликатно напомнила жена.

– У студентов так принято, – отозвался Булл.

Чосер участвовал в нескольких сражениях, один раз был выкуплен. Потом изучил право и мог устроиться на любую должность. У него имелся и другой талант: на радость дамам и по торжественным случаям он умел складывать по-французски изящные вирши. В дальнейшем даже пытался изложить отдельные стихи на офранцуженном придворном английском – смелое новшество, которое в королевском кругу сочли очаровательным. Его включили в дипломатическую миссию для расширения опыта. Недавно же Чосер удостоился еще одной крупной награды.