Лондон

Далее следовало помещение, где монеты считали – фартинги по четыре на пенни, серебряные пенсы и последняя новинка – особенные, редкие и тяжелые четырехпенсовики, называвшиеся гроутами. [34] Возможно, из-за жары, шума и непрерывного труда, а может быть, по причине изготовления столь любимых им денег Дионисий Силверсливз считал себя везунчиком в делах и счастливым человеком.

Лучше же прочего казалось то, что у него не было никаких забот, когда он покидал цеха. Для продолжения рода существовали два старших брата. Их семья была далеко не так богата, как несколько поколений назад, и оставила виноторговлю. Но для ухода за овдовевшей матерью средств в любом случае более чем достаточно.

34

Английское «гроут» пошло от французского «грош». Был введен в 1279 г. королем Эдуардом I. Гроут стал первой неполновесной английской монетой. Вес в разные периоды сильно колебался. Выпуск был официально прекращен в XVII в.

Поэтому вечерами Дионисий был волен заниматься делом, которое любил пуще иных: охотой на женщин.

Конечно, все они были шлюхами. Большинство прочих, хотя иногда он пробовал добиться расположения приличных девушек, на него не смотрели. Но в поиске первых он был неутомим. Ни в Бэнксайде, ни на Кок-лейн не осталось ни одного публичного дома, где бы его не знали. Даже в переулке на Уэст-Чипе, известном как Гроуплег-лейн, где обитали проститутки без права работы, он объявлялся ежемесячно – «как поганый репей», по мнению женщин.

Сегодня же Дионисий, как обычно, шел в Бэнксайд, однако вожделел кое-чего особенного.

Девственницу в «Собачьей голове».

Со стороны хозяина борделя послать ему сообщение было мыслью запоздалой, как Силверсливз и думал. Но это его не волновало. Он со смешком подался к клетке с разъяренным львом.

– У меня сегодня будет девственница, – сообщил он зверю. – Дело поинтереснее, чем ты. До скорого!

Он подумал, что та уж никакая не девственница, но ничего страшного. В конце концов, на что нужна новенькая монета, ни разу не ходившая в обращении? И вскоре он вышел из Тауэра по подъемному мосту и устремился к цели.

Стемнело. Ударил колокол, возвещавший наступление комендантского часа. Все паромные лодки переправили через реку и привязали на лондонском берегу – таково было правило, дабы воры из Саутуарка не проскользнули в город по воде. На Лондонском мосту выставили стражу, и город приготовился к очередной спокойной ночи под охраной королевских указов.

В «Собачьей голове» зажглись огни. При свете фонарей красная штукатурка казалась охристой, и деревянная вывеска поскрипывала на ветру, который поднялся с приходом Силверсливза.

Хозяин «Собачьей головы» успел забыть о Дионисии. Он стоял и грелся возле угольной жаровни посреди длинного помещения с низким потолком, где девушки встречали клиентов. Почти все уже удалились наверх, ибо на исходе дня прибыло много мужчин, включая двух приезжих парламентариев, – всем хотелось развлечься и урвать свое перед официальным закрытием заведения. Остались только две девицы, в том числе Изобел Доггет, сидевшая на лавке, когда Силверсливз вошел, огляделся по сторонам, осклабился и вопросил:

– Ну и где твоя девственница?

Хозяин неуверенно взглянул на Изобел, которая помотала головой.

– Простите, сэр, но она занята. И колокол бил. Вы слишком припозднились.

Это было серьезное соображение. После удара колокола и окончания паромной переправы клиентам полагалось оставаться с девушками до рассвета, чтобы не болтались по улицам. Если у Джоан был клиент, она потеряна на всю ночь.

– Может, возьмете другую, сэр?

Силверсливз окинул взором помещение:

– Из этих старых ведьм? Их я возьму, когда захочу. Я пришел за свежим мясцом, – ухмыльнулся он. – Вот что! Как только управится, скажи ее клиенту, чтобы брал любую бесплатно. Я заплачу. А мне выдашь ее. По рукам?

Но хозяин, помедлив секунду, вновь покачал головой.

Если бы не это кратчайшее колебание, если бы взгляд его на миг не метнулся к Изобел, Силверсливз, наверно, признал бы свое поражение. Но он заметил и навострил уши.

– Что за маневры? – воскликнул он. – Что ты скрываешь? Хочешь меня надуть?

Силверсливз бывал всяким, в том числе резким. Он шагнул к жаровне, возле которой стоял хозяин борделя. В мерцающем свете углей прыщи отбросили крохотные тени.

– Я могу устроить тебе неприятности, – сообщил он негромко, аккуратно взял того за бороду и чуть дернул. – Могу порассказать о твоей пирушке на той неделе.

Пирушка устраивалась для компании приезжих парламентариев. Девочек, ясно дело, тоже обеспечивали. Это незаконно, но хозяин забыл, что Силверсливз о том знал.

– Неприятности мне не нужны, – буркнул он.

– Еще бы – мне тоже, – отозвался Дионисий. – Так приведешь девушку или нет?

Хозяин пожал плечами. Он сам не знал, с чего ему казалось, что эта деваха, начавшая вполне неплохо, не станет работать, как остальные.

– Она уже не девица, – заметил он на случай новых осложнений. – Днем у нее был клиент.

– Не важно. Кто, кстати?

Хозяин борделя замялся, но решил больше не рисковать и не связываться с этим поганцем.

– Булл, торговец, – ответил он нехотя.

– Да ну? – Силверсливз хохотнул. – Старый кобель! Ну так ступай и приведи ее. Будь молодцом!

– Она больна, – заявила Изобел Доггет, желая помочь хозяину, и встала. Ее пронзительный голос напитался злобой. – Оставь ее в покое, прыщавый урод.

Силверсливз уставился на нее.

– А что с ней стряслось? И не хами, – добавил он, – а то епископ оштрафует.

– Поди к черту! Сказано тебе, что больна.

– Булл укатал? – осведомился он с издевкой.

– Не твое дело. Ты ее пальцем не тронешь. Оставь ее в покое! – крикнула она, на сей раз хозяину борделя.

Но тот был сыт по горло.

– Тащи ее сюда, – велел он девушке, а Силверсливз рассмеялся.

Когда Изобел вошла в маленькую мансарду, Джоан и Марджери Доггет были там. Джоан при свете лампы примеряла полосатый наряд Марджери, который собиралась надеть для завтрашней процедуры. Платье оказалось слишком длинным, и девица Доггет только что подрезала его, наскоро подколола и тем удовлетворилась.

– Мы будем гордиться тобой! – сказала она со смехом. И обратилась к нарисовавшейся Изобел: – А вдруг мы все найдем мужей на виселице!

Однако едва Изобел поведала о беде, случившейся внизу, Марджери выругалась, а бедная Джоан побелела как полотно.

– Я не могу, – сказала она, – только не после всего, что было.

– Погоди, ты его еще не видела, – уныло добавила Изобел.

– Надо что-то придумать, – сказала Марджери.

Сестры уселись рядышком на матрас и уткнулись подбородком в руки. Джоан показалось, что те просидели в молчании вечность. Но вот они принялись перешептываться. Чуть позже прозвучали хриплые смешки. Потом опять бормотание. Затем они жизнерадостно вскинули голову.