Лондон

Великий катаклизм 1381 года застал Джеффри Дукета врасплох. Впрочем, его наблюдали лишь очень немногие в Англии. Весна в том году прошла довольно спокойно. Флеминг ходил подавленный, но юноша, ничего не знавший об алхимических пристрастиях хозяина, мало о том задумывался. Он раз или два навестил Тиффани и слышал в доме Булла, что Силверсливза принимали там всей семьей, оказывая все большие почести.

Правда, до него доходили рассказы о недовольстве в глубинке. Возмутительный новый налог порождал беспорядки. Крестьяне рассвирепели и скопом уклонялись от уплаты, особенно в восточных графствах. Но все это не слишком заботило Дукета.

В марте налоговые сборы оказались неутешительными, и совет при мальчике-короле решил действовать более активно. Однажды утром Дукет услышал новости: «Сборщиков отсылают обратно в Кент и Восточную Англию». Богатый и стойкий Кент, близкий к столице, своими здоровыми нравами был во многом подобен Лондону. Однако в Восточной Англии, независимой издревле, подушный налог стал особенной проблемой. Если в большинстве графств у многих деревень имелся землевладелец, который из доброты сердечной или расчета помогал беднейшему крестьянству платить налог, то на востоке, где преобладали мелкие независимые хозяйства, таких благотворителей было меньше и крестьянство оказалось под серьезным ударом.

Апрель и май отличились сообщениями о деятельности сборщиков. Городу Норвичу пришлось тяжко: в одних его стенах сыскалось шестьсот разъяренных неплательщиков. В сельской Восточной Англии таких было выявлено свыше двадцати тысяч, и всех обязали платить – каждого десятого!

В начале июня вести стали более зловещими. «В Эссексе убили тех сборщиков». Днем позже: «Поднялось пять тысяч крестьян. Они отряжают гонцов в Кент». И до захода солнца по Чипу пронесся вполне надежный слух: «Кент восстает». Утром 7 июня Дукет услышал, что мятежники атаковали Рочестерский замок. Он не поверил, но позднее спросил у Булла, которого встретил на улице.

– Боюсь, что правда, – мрачно подтвердил купец. – Мне только сказали, что туда подалась половина крестьян из окрестностей Боктона. Они и вожака выбрали, – проворчал он. – Какой-то тип по имени Уот Тайлер.

Великое английское крестьянское восстание началось.

Покуда сбирались жители Эссекса и готовилась к бунту оставшаяся часть Восточной Англии, Уот Тайлер быстро провел своих людей по старой дороге в Кентербери. Архиепископа, которого обвиняли в подушном налоге, там не было, так что они разграбили дворец и распахнули двери тюрьмы. Затем Тайлер развернул свои отряды: настало время сквитаться с юным королем.

Поход на Кентербери не только дал Тайлеру возможность организовать людей, но и возымел другое важное следствие. Из архиепископской темницы был освобожден проповедник Джон Болл, давно пребывавший в разладе с Церковью из-за своих подстрекательских высказываний. Не будучи ученым, как ненавидевший его Уиклиф, он агитировал за радикальное реформирование всего королевства и являлся народным героем. С Тайлером во главе и Боллом в роли пророка все предприятие начало выливаться в крестьянский крестовый поход.

И Лондон дрогнул, ибо к нему стягивались настоящие полчища: с северной стороны эстуария Темзы наступали люди из Эссекса, с южной – отряды Тайлера. В каждой орде были десятки тысяч человек. Маленький король и его совет укрылись с перепуганным архиепископом в Тауэре, но не имели войск, способных справиться с таким количеством мятежников. Архиепископ – в душе безнадежно – взмолился о снятии его с канцлерской должности, и никто не знал, что делать.

Весть прилетела днем в среду, когда Дукет и Флеминг закрывали лавочку. «Они здесь. Эссексцы разбивают лагерь на Майл-Энд». Это всего в паре миль от ворот Олдгейт – входа в город. «Тайлер в Блэкхите!», то есть где-то на том же расстоянии на южном берегу Темзы. Весь торговый Уэст-Чип поспешил по домам, и бакалейщик последовал его примеру. На Лондонском мосту им сообщили: «Мэр приказывает поднять ночью здешний навесной мост». По всей Хай-стрит в Саутуарке заколачивали дома, а дама Барникель встретила их в «Джордже» с мрачным лицом. В руке у нее была здоровенная дубина. Они сложили товары, заперли и перекрыли вход во двор. Более ничего сделать они не могли. Дама Барникель проинспектировала свои владения и одобрительно кивнула.

– Где девчонка? – нетерпеливо спросила она.

Эми куда-то сбежала. Но через несколько минут объявилась, спокойно вошла в дом, и мать, удовлетворенно хрюкнув, забыла о ней. Но когда в кухне появился Дукет, его вдруг схватили за руку, дернули, и он очутился в углу лицом к лицу с Эми. Он осознал, что та необычно бледна.

– Помоги, – прошептала она. Когда же парень спросил, в чем дело, тихо расплакалась: – Бен! Не могу его найти. Боюсь, он попадет в беду.

– Я бы не стал беспокоиться, – утешал ее Дукет. – Он не может быть далеко. Да и мятежники еще не вошли в город.

Но Эми лишь покачала головой.

– Ты не понимаешь, – прошелестела она. – Не в этом дело! – Видя его замешательство, она пояснила: – Я думаю, он решил присоединиться к ним. Мне кажется, он в Блэкхите.

Дукет шагал с удовольствием. Дорога на Кент, забиравшая к юго-востоку, пологими уступами поднималась все выше, пока близ участка, где река выписывала большую южную петлю у селения Гринвич, не устремлялась по верхней гряде. Здесь, на широком открытом плато, которое простиралось на восток, раскинулась обширная пустошь Блэкхит.

По пути он влился в людской поток. Желая либо присоединиться к мятежникам, либо просто поглазеть, сюда стекались жители из всех окрестных деревень: из Клэпхема и Баттерси позади; из Бермондси и Дептфорда вниз по реке. Многие эссексцы с Майл-Энда воспользовались паромами, чтобы побрататься с пришельцами из Кента. Но у Дукета все равно захватило дух от Блэкхита.

Такой толпы он прежде не видывал и не мог сосчитать число – тысяч пятьдесят? Через пустошь на милю раскинулся огромный вольный лагерь, купавшийся в теплом свете раннего летнего вечера. Горели немногочисленные костры, стояли палатки, виднелись лошади и фургоны. Большинство крестьян, отмахав шестьдесят миль от Кентербери, сидели прямо на земле. Дукет видел широкие загорелые лица; многие не носили штанов. Повсюду стоял густой, приятный запах деревни. Но самым заметным был общий настрой. Он ожидал увидеть зловещую и лютую армию, однако оружие имелось лишь у немногих, и все казались жизнерадостными. Дукет подумал, что все это больше смахивает на праздник, чем на битву.

Он опасался, что вовек не сыщет Карпентера, но через четверть часа заметил его – тот разговаривал с какими-то кентскими мастеровыми. Дукет направился к ним в надежде, что этот мрачный субъект не обозлится преследованием.

Карпентер, казалось, искренне ему обрадовался. Он держался оживленнее, чем всегда. Представив ученика своим товарищам, он взял его за руку и повел к месту, откуда был виден всадник, отдававший распоряжения каким-то людям.

– Вот Тайлер, – сказал ремесленник, и Дукет уставился на крепкого человека.

Тот был одет в кожаный колет, а смуглое лицо уже исполнилось командного вида.

Когда Дукет деликатно заметил, что Эми волнуется, а дама Барникель готовится защищать таверну от повстанческих орд, Карпентер лишь рассмеялся:

– Ты не понимаешь, это добрый народ! – Он сделал широкий жест. – Все они преданные ребята, пришли спасать королевство. Завтра на переговоры приедет сам король. Раз он услышал нас, все будет в порядке! – Карпентер улыбнулся. – Разве не здорово?

Дукету это показалось маловероятным, и он бы поспорил, не зашевелись в тот миг южный фланг лагеря. Какие-то люди тянули открытую повозку. По всему лагерю пролетел шепот, и народ уже поднимался и шел к повозке, будто влекомый чьей-то незримой рукой.