Лондон

– Пусть остается как есть, – изрек он.

Почему? Было ли то изменой, как многие утверждали впоследствии? Бессмысленное обвинение. Страх перед чернью? Возможно. Но днем раньше трое других олдерменов побывали на Блэкхите и доложили, что Тайлер и его люди настроены верноподданнически и вполне безобидны. Очевидно, этого человека сумели убедить и он совершенно неправильно оценил ситуацию.

– Не надо их распалять! – сказал он. – Пусть проходят.

– Болван! – крикнул Булл, помчался назад в свой дом и принялся запирать двери и ставни.

Через считаные минуты движущаяся масса поглотила здание с семейством Булла внутри.

Дукет дважды надеялся остановить друга. По пути к «Джорджу» он высмотрел даму Барникель, грозно стоявшую с дубиной у двери. Он попытался направить Карпентера к ней, ибо она-то уж точно остановила бы его, но сзади вдруг поднажали, и их пронесло мимо. На Лондонском мосту колыхалась толпа в ожидании перехода, тогда как другие двинулись вдоль южного берега к Ламбету.

– Поворачивай, – упрашивал Дукет. – Быть беде!

Но Карпентер отказался.

– Да никакой беды не будет, – возразил он. – Вот увидишь!

И когда они вошли в город, Дукету почудилось, что так оно и есть. Тайлер строго-настрого приказал: никаких грабежей. Лондонцы держались настороженно, но дружески. Пришельцы из Кента растеклись по улицам, и Дукет, проходя мимо, видел, как они останавливались и расплачивались за еду. Основная масса прошла по Чипу, миновала собор Святого Павла и вышла через ворота Ньюгейт к Смитфилду, где на просторе и был разбит лагерь. Казалось, что вернулся добрый настрой вчерашнего дня. Поздним утром Дукет покинул своего товарища и пошел бродить по городу, исполненный любопытства. Ворота Олдгейт оказались открыты, и в них все еще втекали эссексцы с Майл-Энда. Был там и Чосер; взирая на них, он кривил лицо.

– Не знаю, почему ворота настежь, – сказал он. – Так или иначе, мои книги им не нужны. – И он глянул на просторные хоромы поверх ворот.

Дукет рассказал ему об увиденном и услышанном.

– Неужто крестьяне и впрямь победят?

– В других странах пробовали, – отозвался Чосер, – но всегда безуспешно. – Он улыбнулся. – Тебе не приходит в голову, что Тайлер сделается королем и его командиры станут новыми господами? Что касается дня сегодняшнего, – продолжил он, – будет буча.

– Откуда ты знаешь?

– Этим ребятам нечем заняться, – ответил поэт.

Его правота подтвердилась немного позже. С тех пор как Дукет покинул Карпентера на Смитфилде, прошел час, и толпа начала заводиться. Некоторые запели. Происходило и кое-что еще: к прибывшим присоединилась лондонская чернь. Среди нее встречались обычные подмастерья, но прочие были гаже. Вскоре зазвучали гневные возгласы. А дальше – либо по распоряжению Тайлера, либо по собственной воле – толпа вдруг сплотилась и потянулась к Вестминстеру. Чуть не дойдя до Чаринг-Кросс, она приблизилась к огромному, разросшемуся Савойскому дворцу – резиденции самого Джона Гонта. У нее появилась цель.

Савой охватило пламя. Грандиозному символу феодальных привилегий на Темзе суждено было вскоре превратиться в гору дымящегося пепла. Вопреки приказам Тайлера лондонское отребье перешло к грабежам. Дукет смотрел завороженно, но и печально, так как здание было прекрасно. Рядом стоял и тоже глазел Карпентер, оцепеневший, и время от времени бормотал: «Да, это правильно. Всему этому надлежит быть». Решив, что в толпе его другу ничто не грозит, Дукет немного прошел в сторону Темпла, где подожгли несколько домов, населенных юристами. А когда вернулся, то обнаружил, что Карпентер исчез. Он огляделся, нигде его не нашел и снова посмотрел на Савой.

Какие чары овладели плотником? Кто мог знать? Карпентер торжественно, будто во сне, входил во двор. Там сновали и другие, пытавшиеся выхватить из огня что под руку попадется, но мастеровой не последовал их примеру. Влекомый пламенем, он, как загипнотизированный, направлялся в одно из зданий. Героизм Дукета явился чистым инстинктом. Он не стал раздумывать и побежал.

Злая судьба назначила зданию рухнуть, едва он добрался до места. Он увидел, как Карпентер упал, и метнулся вперед – ухитрился вцепиться, вытащить, при этом сам изрядно обгорел. Карпентера ударило крепко, он был без сознания. С помощью какого-то парня Дукет сумел поднять его и унести прочь.

Через полчаса Карпентер пришел в себя, хотя и был потрясен да в ожогах; Дукет оставил его с доброй братией в больнице Святого Варфоломея и пошел к «Джорджу», дабы рассказать о случившемся Эми.

Джеймс Булл был не из тех, кто сдается. Да, за минувшие пять лет кузен его так и не пригласил. Да, год назад он послал Тиффани цветы, рассудив, что та уже достаточно взрослая для таких подношений, к ним он присовокупил неуклюжее стихотворение, так и не снискавшее признания. Но чем привлечь внимание кузена и заслужить одобрение?

Едва Джеймс Булл увидел, как в Лондон входят отряды Тайлера, он мигом понял, что делать. Большинство лондонцев ненавидели подушный налог. Многие симпатизировали жителям Кента. Иные присоединились к ним. Но Джеймс был далек от таких мыслей. Все это бунтовщики. Как поступать с мятежниками, он в глубине души знал всегда. Им нужно остановить. И этим он наглядно докажет, что является истинным Буллом. Держась на расстоянии, но следя за ними с глубочайшим подозрением, Джеймс дошел до Савоя. Там, взирая на происходившее, уяснил задачу.

Впоследствии он считал, что потрудился на славу. Вытащил из горящего Савоя трех вероятных мародеров и остановился, лишь когда понял настрой толпы: еще один подвиг – и его разорвут в клочья. Тогда Джеймс отправился за подмогой. Не найдя ни сержантов, ни каких-либо иных представителей власти, он поспешил обратно в сторону ворот Ладгейт, рассчитывая наткнуться на солдат. В конце концов, если он вознамерился прославить свое имя и произвести впечатление на кузена с Лондонского моста, ему придется совершить нечто исключительное и в присутствии свидетелей. Миновав пылавший Темпл и Ченсери-лейн, Джеймс увидел Силверсливза на его прекрасном коне.

– Отвезите меня в Тауэр! Нам нужна подмога! – крикнул Джеймс, но законник лишь молча взглянул на него и быстро уехал на запад, в обход Савоя на добрых полмили.

Поэтому Джеймс счел подарком судьбы одинокого мятежника, которого приметил, едва достигнув Лондонского моста. Ошибиться было невозможно: белая прядь, обожженные руки. Он бросился вперед, налетел на него, оба упали, и он вскричал: «Попался!» Да, ему благоволило само Провидение! Покуда задыхавшийся бунтарь тщился высвободиться, Джеймс увидел тучную фигуру своего кузена, приближавшегося к ним с моста, и завопил: