Лондон

– Почему же – может, я полагаю, – ответил Мередит со смешком, – ибо Богу возможно все. Но Он не подает. Поэтому вам незачем волноваться.

Однако Обиджойфул разволновался еще сильнее. «Не есть ли вся его наука, – подумал он, – и все его Королевское общество с обсерваторией все те же происки дьявола?» В конце концов, Рен был астрономом. Карпентеру стало больно при мысли, что Мередит, которого он считал славным человеком, нечаянно свернул на тропу, ведущую в ад.

Коварство сэра Кристофера Рена раскрылось во всей полноте летом 1679 года. Тогда Карпентер усердно трудился над кафедрой для старой церкви Сент-Клемент Дейнс, которую восстанавливал Рен, и часто возвращался домой мимо собора. Однажды он задержался перемолвиться словом с каменщиком – тот работал в восточной части – и обнаружил, что фундамент уже целиком готов и мало того – вырастают стены.

– Не считая западной оконечности, он строит собор единым блоком, – подтвердил каменщик. – По крайней мере, так нам кажется. Не знаю почему.

И тут Обиджойфул вдруг понял почему. Он только подивился, что не додумался раньше.

– Он строит так, – с горечью произнес резчик, – чтобы ко времени, когда люди поймут, что это такое, было уже поздно. Ему либо дадут достроить, либо снесут все начисто и начнут заново.

И он не мог не восхититься умом архитектора, хотя и злым.

– И что же это будет? – спросил каменщик.

– Подожди несколько лет, – ответил Карпентер. – Еще увидишь.

С учетом известного Обиджойфул нисколько не удивился тому, что на осенней сессии палата общин проголосовала за отвод католика Якова, а палата лордов отклонила билль и приняла решение в его пользу. Он отлично знал, как ярко и убедительно в ожесточенных дебатах отстаивал короля и его брата новоявленный граф Сент-Джеймс.

Заговор пустил глубокие корни. Сверкающий град на холме обрекали Злу на глазах у Карпентера. Он решил, что иного не приходилось ждать, – недавний сэр Джулиус Дукет не мог не числиться в стане диавола и вел их прямиком в ад.

1685 год

Обе дочки в ужасе липли к нему. Солдат, оставшийся в седле, тряс орешник; двое других скрутили свинью и саблей перерезали горло. Офицер, командовавший драгунами, с холодным презрением взглянул на Юджина:

– Мы забираем ваши спальни, все три.

– А нам где спать? – спросила жена Юджина.

– В амбаре, мадам, – пожал плечами офицер. Он рассматривал девчушек. – Сколько лет?

– Семи еще не исполнилось, мсье капитан, – сухо ответил Юджин. – Уверяю вас.

Хоть бы не возвращался, подумал он.

Несмотря на защиту, дарованную заветным Нантским эдиктом, гугеноты-протестанты обнаружили, что веротерпимость его католического величества истощалась из года в год. Под запрет угодили не только кальвинистские собрания. Их пасторов обложили особыми налогами, им запретили брать в жены добропорядочных католичек. Дабы наставить их на праведный путь, посулили налоговые льготы, если отрекутся от ереси и вернутся в лоно Католической церкви. А недавно король Людовик прибегнул к более строгим мерам. Любой гугенотский ребенок старше семи подлежал обращению в католичество независимо от воли родителей. Юджин понимал, что еще пара лет – и девочкам никуда не деться. Ничего подобного не случилось бы, останься он в Лондоне.

Возвращение во Францию было безрадостным. Отец рассвирепел.

– Тебе было велено торить нам путь, – холодно напомнил он Юджину и год с ним не разговаривал.

Смягчился он только после женитьбы Юджина на гугенотской девушке, дочери фрахтовщика из Бордо. Отношения наладились, но пять лет назад старик умер, и Юджин сделался главой семьи. Между тем домашние распри не прекращались. И года не прошло, как молодая вдова отца перешла в католичество, покинула дом и вышла замуж за католика, владевшего небольшим виноградником. В итоге на Юджине оказались не только две родные крошки, но и незамужняя единообразная сестра, которая отказалась принять католичество и последовать за матерью.

Гугенотам и раньше приходилось нелегко, но за последние четыре года король Людовик XIV сделал их жизнь невыносимой. Метод был прост: он отправил к ним на постой войска. Юджин регулярно слышал, как прибывали отряды драгун, съедали все подчистую, крушили мебель, даже терроризировали гугенотских жен и дочерей. Формально французский король не запрещал им веровать как хотят, но на деле преследовал. И в последнее время Юджин не раз подумывал вновь эмигрировать в Англию со всем семейством, хотя ему не хотелось покидать любимый край, пока не будет вынужден. Кроме того, здесь возникали еще и серьезные финансовые затруднения.

– Король запретил всем подданным уезжать из Франции без его разрешения, – предупредил он жену. – Это означает, что, если мы попытаемся продать дом или мебель, нас обязательно арестуют по подозрению в бегстве. Если ехать, то лишь с тем, что унесем в руках.

Его часовое дело приносило скромный доход, но капитал семейства заключался в унаследованном доме с фруктовыми садами. Как прочие окрестные гугеноты, они часто молились со своим пастором дома же, читали свою Библию и уповали на лучшие времена.

– И как долго, – спросил он теперь у офицера, – намерены вы с вашими драгунами занимать мой дом?

– Откуда мне знать? – отозвался тот. – Год? Два?

– А если я приму католичество?

– Помилуйте, мсье. Нас завтра же здесь не будет.

Но если офицер надеялся, что этот близорукий, очкастый часовщик с малыми дочками испугается и сдастся, то он глубоко заблуждался.

– В таком случае добро пожаловать в мой дом, мсье капитан, – произнес Юджин с легкой иронией. – Надеюсь, ваше пребывание будет приятным.

Следующие два месяца он ни разу не пожаловался, хотя семья ночевала в амбаре, а солдаты оккупировали дом. Однажды утром ему даже почудилось, что офицер смущен. «Они уйдут, а мы останемся, – внушил он детям. – Потерпите». Так все и длилось, пока в один прекрасный день офицер не вошел во двор, стуча каблуками и вид имея на сей раз весьма суровый.

– Для вас есть вести, которые целиком изменят сложившееся положение, – заявил он. – Нантский эдикт отменен. Терпение закончилось. – В наступившей тишине он продолжил: – Все гугенотские пасторы упразднены; любой, кого изловят, будет казнен. Гугенотам вроде вас выезд из страны запрещен. Ваши дети станут католиками. Таков новый закон.

В молчании вернулись они в амбар. Незадолго до полуночи Юджин тихонько разбудил детей.

– Закутайтесь потеплее и обуйтесь, – велел он. – Мы уходим.

Будучи служителем Господа, Мередит не должен был так поступать, но поискал, где спрятаться, когда поднялся от Лондонского моста к Истчипу и увидел удрученного Обиджойфула. Благодарение Богу за Его провидение – Мередит сунулся в темный дверной проем и стал ждать, пока не минует опасность.

А потому пришел в ужас, услышав за короткой паузой шарканье, затем вздох, после чего обнаружил в каких-то шести шагах знакомую спину ремесленника, усевшегося на ступеньку прямо перед ним. «Проклятье, – подумал Мередит, – теперь я в ловушке». Выход был один: подняться по лестнице за его спиной. И через пять минут уже смотрел с высоты Монумента.