Lot-Te-Rей

– Вирджиния, - сказал Иван, приподнимаясь на локоть.
– Если ты доверяешь мне... В общем, я сейчас попрошу тебя сделать одну вещь. Просто сделай это.

Вирджиния кивнула.

Иван вытащил из рюкзачка блокнот и ручку и протянул их девушке.

– Пиши. Я, Вирджиния, открыто и без всякого принуждения сообщаю. Поставь двоеточие. Ради получения удовольствия и наслаждения, я добровольно готова претерпеть все муки моего убийства со стороны подателя сего...

На следующий день в приюте проходил объединенный праздник семьи и удетерения. Поскольку интернат был крупнейшим в городе, чаще всего площадки для встреч детей и взрослых располагались именно здесь. Пары, желающие взять на воспитание несовершеннолетнего хумано, приходили для знакомства с будущими отпрысками, и коридоры школы заполняла пестрая толпа евро-азиатцев. Принятие, или выражаясь официальным термином, adoptация детей в семью всячески поощрялась объединенным правительством, она сулила налоговые льготы и социальную защиту, но одновременно накладывала на adoptирующую пару немало обязательств. Нужно было прослушать курс лекций по толерантному воспитанию, обеспечить ребенку полную свободу самовыражения, сама же семья с момента adoptации оказывалась под пристальным вниманием социальных работников. Всё это отпугивало евро-азиатцев, поэтому, несмотря на массированную государственную рекламу полноценных семей, состоящих из двух-трёх родителей и пары adopted хумано, год за годом кривая удетерения падала. А вот число экскурсантов, посещающих приюты во время праздников семьи, напротив росло. На молодых хумано приходили посмотреть, как на обезьянок в зоопарке. Им приносили конфеты и игрушки, с ними пытались заговорить и посюсюкать. Особую активность проявляли пожилые пары. Накаченные силиконом ярко накрашенные существа неопределённого пола бродили по коридорам, а при виде очередного подростка растягивали губы в пластиковых улыбках, яростно махали руками и кричали: "Привет! Как дела?"

– Пойдём, я тебя с кем-то познакомлю, - сказал Иван Вирджинии, взяв девушку под локоть.

– С кем? На тебя подали заявку adoptации?
– спросила девушка.

Иван хмыкнул.

– Вряд ли кто-то из этих фриков рискнет удетерить меня.

Словно в опровержение этих слов накачанный хумано в обтягивающих кожаных шортах и жилетке на голое тело яростно замахал Ивану рукой и, широко растягивая пластиковую улыбку, прокричал:

– Эй, как дела?

Глаза Ивана быстро забегали по сторонам. Он отпустил локоть Вирджинии и вороватой походкой вплотную приблизился к хумано.

– Слышь, есть чё?
– спросил он, подмигивая фрику.
– Нас с корешком с утра ломает жестко. Давай, чё, раскумаримся на троих, а?

Хумано отчаянно закивал головой и, продолжая улыбаться, сделал шаг назад.

– Давай, чё?
– продолжал наседать Иван.
– Свободный мир, каждый может словить свою частичку кайфа.

– Нет, сегодня нет ничего, - поросячьи глазки хумано, подведённые яркими фиолетовыми тенями, быстро заморгали.
– Потом! Я потом принесу.

При этих словах Иван резко отвернулся и, снова подхватив Вирджинию под локоть, зашагал прочь. Он шёл быстро, исподлобья глядя сквозь толпу. Больше никто не сделал попыток заговорить ни с ним, ни с Вирджинией.

На футбольной площадке школьного стадиона расположились для пикника небольшие группы взрослых и детей. На жёсткой траве, специально выведенной для засевания спортивных арен, были раскинуты одинаковые пледы, стояли пластиковые бутылки с соками и картонки с бутербродами. Не разбирая дороги, Иван уверенно шёл по пледам в сторону трибун. Неожиданно он коротко свистнул, и тут же с травы поднялись двое подростков. Они были не похожи на своих сверстников, ходивших с одинаковым маникюром и прятавших признаки пола под одеждой унисекс. Хотя оба ребенка носили джинсы и длинные рубахи, гендерные различия между ними сразу бросались в глаза. Волосы мальчика были короткими, у девочки, напротив, они спадали на плечи. Ещё пару месяцев назад Вирджиния нашла бы такое подчёркивание половых различий, по меньшей мере, вызывающим, но сейчас старомодные причёски детей показались ей вполне естественными и даже привлекательными.

Иван и дети обнялись.

– Вырос-вырос!
– сказал Иван, хлопая мальчика по плечу, и тут же обратился к девочке.
– Что Настасья, строишь тьюторов?

Дети весело защебетали в ответ на непонятном Вирджинии языке.

– Подождите, не так быстро!

– поднял руку Иван. Дайте я вас сначала познакомлю.

– Это Колька, это Настасья, - коротко сказал он.
– А это Вирджиния. Прилюдно называйте её Вирджином.

Дети приветливо улыбнулись. В уголках глаз Ивана также мелькнула улыбка.

Настасья, Колька и Иван снова заговорили о чём-то на мягком мелодичном языке, согласные звуки которого чередовались с напевными гласными.

– Ты извини, - сказал Иван.
– Друг с другом мы общаемся только на русском, чтобы младшие не забыли язык.

Вирджиния кивнула.

– А где ваш роди... А где ваша мама?
– спросила она, понизив голос.

Иван пожал плечами.

– Ей редко дают свидания. Она всё пытается оформить заявку на удетерение хотя бы кого-нибудь из нас, но, думаю, это гиблое дело. А вот других претендентов немало, так что мы часто встречаемся на объединённых праздниках семьи.

– А вдруг кто-нибудь захочет по-настоящему удетерить твоих, эээ...
– Вирджиния не могла подобрать подходящее слово.

– Брата и сестру, - подсказал Иван.
– Они приходятся мне братом и сестрой, Вирджиния.

– Ну, да! Ты говорил, я просто забыла. Вдруг кто-то возьмет и adoptирует их?

– Ну, это вряд ли, - улыбнулся Иван.

А Настасья вдруг косо посмотрела на Вирджинию, громко икнула и, скривив лицо в гримасу, противным тонким голосом спросила:

– Слышь, ты эта, я те сказала, щас в парк пойдем. Только пискни чё, как завизжу на всю улицу. Гони бабосы мне на приятности, и расходимся бортами как в море лодки!

Колька, тут же взял Вирджинию за запястье холодными дрожащими пальцами, не моргая посмотрел ей в глаза и почти без акцента быстро забормотал монотонным и тихим голосом:

– Ты знаешь, у меня есть тайна. Когда-то у меня уже был родитель, но однажды утром он проснулся с разрезанным горлом. Все думали, что это сделал другой родитель. Но на самом деле... Ты обещаешь не говорить никому или умереть?
– Колька вдруг захлебнулся слюной и принялся шептать что-то быстро и неразборчиво.

Глаза Вирджинии расширились, по спине пробежали мурашки.

Настасья заливисто засмеялась, не сдержал смеха и Иван.

– Хватит, Колька!
– сказал он.
– Совсем запугаешь нашу гостью. В общем, сама видишь, вряд ли кому-то из нас грозит удетерение в ближайшее время.

Помолчав, Иван добавил.

– Вирджиния, у меня сейчас одно важное дело есть. Надо подготовиться к вечерней шоу-программе, поэтому я оставлю вас ненадолго, ладно? Присмотри, пожалуйста, за детьми.

Остаток дня прошёл незаметно. Хотя Вирджиния не понимала болтовню Кольки и Настасьи, когда они начинали разговаривать друг с другом, рядом с братом и сестрой Ивана ей было спокойно и как-то очень уютно. Иван так и не появился до вечера, так что несколько расстроенная и с чувством обманутых ожиданий, Вирджиния попрощалась с детьми и отправилась в свою комнату.

Никого из соседей еще не было, зато в мягком кресле развалившись у окна, сидел тьютор Салливан и поглаживал изящный пластиковый экзофиксатор на правой руке.

– Ты меня совсем избегаешь!
– сказал тьютор, поднимаясь и делая шаг к Вирджинии.
– Это похоже на дискриминацию.

– Салли, - Вирджиния старалась, чтобы её голос не дрожал, - ты же знаешь, после выигрыша в лотерей у меня совсем не остаётся времени.

– Зачем ты обманываешь меня, мерзкая девчонка?
– последнее слово - страшное гендерное ругательство Салливан произнес томным шёпотом и тут же схватил Вирджинию за запястье.

Девушка слегка повернула руку, как научил ее Иван, и, легко выскользнув из захвата, отскочила в угол комнаты.

– Не подходи ко мне, Салли! Я буду кричать!

– Ты сейчас так похожа на Стефанию, - сказал Салливан.
– Она тоже была мерзкой девчонкой. И это она толкнула меня на преступление. Я был хороший, я любил её и писал ей стихи, но она не захотела оценить мои чувства.

Салливан сделал шаг к Вирджинии.

– Тебе, мерзкая девчонка, я тоже писал стихи.

– Ты - хумано, я - хумано,