Loving Longest 2

— Тургон, в могиле твоего отца замка от ларца с Сильмариллами нет, — начал Саурон. — Конечно, есть две возможности: или ты забрал замок сам, или это сделал кто-то другой, например, тот же Маэдрос. Но мне кажется маловероятным, чтобы кто-то, кроме тебя и Фингона, мог что-то положить в саркофаг Финголфина или достать это; кроме того, я убедился, что по крайней мере Маэдрос и Амрод о том, что замок не у нас, не знали вообще. Так где замок?

— Спасибо тебе, Майрон, что не заставил меня смотреть на руины Гондолина и на саркофаг моего отца, — ответил Тургон.

— Так зачем ты меня обманул?

— Я тебя не обманывал, Майрон, — спокойно сказал Тургон. — В том разговоре, что ты соизволил подслушать, я сказал, что я лично видел, что замок хранился в сумке моего брата, а Пенлод мог видеть, как Финдекано положил сумку, где хранился замок, в гроб моего отца. Я отнюдь не утверждал, что в этот момент замок был в сумке, или что замок до сих пор находится там, куда Финдекано его положил.

Гортаур зло стукнул по дереву своей обитой серебром тростью.

— Хорошо, давай по порядку и начистоту, — сказал он. — Я пересмотрел всё содержимое сумки: единственное, что должно было обязательно оказаться именно в гробу Финголфина — это письмо Финвэ. Да, Тургон, там было письмо, написанное лично Финвэ (я думаю, что ты прекрасно знаешь, что остальные письма писал за него под диктовку Маэдрос) — вот оно, можешь ознакомиться. Письмо можно было положить туда без сумки, в конверте или в пакете. Я не понимаю, зачем Фингон положил туда эту сумку, если в ней не было замка. Далее — забрать что-то из гроба вряд ли мог кто-то, кроме тебя. До того, как плиту уложили на место, гробницу можно было открыть ключом; конечно, кто-то кроме тебя, знал, как она открывается, но… Тургон, где замок?

–  Да, замок забрал я, — Тургон вернул Саурону письмо Финвэ; его глаза слегка покраснели, но голос не изменился.

— А можно узнать, зачем? — поинтересовался Саурон. — Ты же якобы не знал, что это такое.

— Да, не знал; но было совершенно очевидно, что это нечто, сделанное Феанором и моему отцу никогда не принадлежавшее. Финдекано мог считать, что это должно было быть похоронено вместе с нашим отцом. Я — нет, — ответил Тургон.

— Я должен спросить тебя третий раз, Тургон? Мне нужно напомнить тебе, что я — или другие по моему приказу и с моего разрешения — могут сделать с тобой и твоим ребёнком?

Тургон улыбнулся — вежливо, дружелюбно, как будто говорил с Туором или Эктелионом.

— Я считал, что эта вещь должна быть у Нельяфинвэ, и поэтому попросил передать её ему, — ответил он. — Одно из двух: либо Нельяфинвэ не сказал тебе, что замок уже у него (а это вряд ли, — я думаю, сказав, что Нельяфинвэ в первый раз слышит о замке, ты был прав), или замок до него не дошёл. Второе, увы, весьма вероятно, ибо через несколько часов после начала штурма Гондолина я отдал этот замок одному из нолдор, чтобы он вынес его из города и передал впоследствии Нельяфинвэ. Сейчас я не знаю, что случилось с этим эльда: он мог погибнуть, попасть в плен (и тогда замок у кого-то из твоих подручных или давно разбит и разобран), или же он оказался в Сирионе с другими гондолинтрим, и не посчитал нужным пробираться через весь Белерианд, чтобы отдать непонятную и ненужную вещь Нельяфинвэ.

— Тургон, ты мог бы хотя бы перестать говорить на квенья, это меня бесит ещё больше? — саркастически спросил Гортаур. — Ну хотя бы называй Маэдроса Маэдросом, что ли.

— Нет, не мог бы, это мой родной язык, — ответил Тургон.

— Ну и кто этот… замконосец? — поинтересовался Гортаур.

— Знаешь, что, Майрон? Я согласен, давай начистоту, — сказал Тургон неожиданно жестко. — Если ты хочешь знать правду об убийстве Финвэ — ты хочешь знать правду о твоём Господине, не так ли? Как ты думаешь, вскрытие могилы моего отца и твои попытки получить ключ от ларца могли остаться незамеченными? Ведь слухи пойдут в любом случае, хотя я почти уверен, что из вскрывавших гробницу в живых остался только Натрон.

— Нет, Натрон и ещё двое людей, если не ошибаюсь, — мрачно поправил Саурон.

— Как бы ни было тебе всё это любопытно, подумай, как будет выглядеть, если ты сейчас перевернёшь всё Средиземье в поисках замка? Если ты попытаешься проникнуть в Сирион и выкрасть замок или того, у кого он оказался?

— Для этого у нас есть сыновья Феанора, — усмехулся Гортаур. — Они как раз с удовольствием перевернут всё в Сирионе, раз там сейчас один из Сильмариллов, а заодно и найдут замок.

— Это верно, — согласился Тургон. — Но насколько тебе нужны вообще сейчас разговоры о расследовании гибели Финвэ? Я понимаю, что мои слова могут звучать пристрастно, но представь себе: у Финдекано есть какая-то вещь, связанная с убийством Финвэ, он прячет её в могиле Нолофинвэ, я её достаю и перепрятываю. Это всё выглядит так, как будто или мы с Финдекано убийцы, или убийцей был наш отец. Если об этом начнут говорить, то не исключено, что во всяком случае, нолдор не захотят, чтобы Артанаро Гил-Галад, сын Финдекано, был их королём. Если, например, они сделают своим королём Нельяфинвэ, твоему хозяину это понравится?

Саурон задумался.

— Что ты предлагаешь? — спросил он.

— Сделай перерыв, — сказал Тургон. — Какие-то слухи должны были пойти в любом случае. Не исключено, что если тот, кому я отдал замок, услышит разговоры о том, что тебе или твоему хозяину нужен ключ, он сам придёт к Нельяфинвэ. Пусть они сами получат замок и испытают его. Даже при том, что ларец разбит, если ключ вставит и повернёт кто-то, кроме сыновей Феанора, замок может оказаться непоправимо повреждён, и ты никогда не узнаешь правды. Подожди год или два. Если замок не всплывёт, я расскажу тебе, у кого он может быть.

— Почему я должен, Турондо, — теперь Майрон тоже заговорил на квенья, — соглашаться на твоё наглое предложение?

— Потому что ты, Майрон, достаточно разумен, чтобы согласиться на разумное предложение, даже если его неподобающим тоном высказывает тот, кто тебе не слишком приятен, — ответил Тургон. — Я знаю, что ты не хотел штурма Гондолина, и что ты предпочёл бы, чтобы я «случайно» упал с башни или со стены, а городом бы правил Маэглин. И я знаю от Гватрена, что ты послал своих подручных в Дориат, чтобы отобрать Сильмарилл у сыновей Феанора и отдать Эльвинг, и что при этом ты приказал щадить сыновей Феанора.

— Мне кажется, — сказал Саурон, — Гватрен рассказал тебе много лишнего.

— Он рассказывал лишь то, о чём мог рассказать без вреда для себя, — заметил Тургон, — об остальном я сам догадался. Например, Майрон, я прекрасно понимаю, почему ты так себя повёл. Ты ведь не заинтересован в полном уничтожении эльфийских королевств, так? Ведь ты прекрасно понимаешь, что если никого из нас не останется, то следующим шагом твоего господина должно быть нападение на Аман. И ты, повторяю, достаточно разумен, чтобы понимать — скорее всего, это конец для твоего хозяина и для тебя. Ты прекрасно понимаешь и другое: ничто не достаётся даром. Ты не можешь не знать, что Сильмариллы разрушают плоть и дух твоего владыки; обожжённые руки — это мелочь, лишь внешний знак того, что происходит у него внутри. Всё имеет свою оборотную сторону. Да, Нельяфинвэ ободрился подвигом Лютиэн и Берена, чтобы выступить против вас, и объединил эльфов и людей в «союз Маэдроса». Но и твой господин не смог бы бросить такие силы в Битву Бессчётных слёз, если бы Сильмарилл не был отнят у него: от того, что камней стало два, а не три, его могущество возросло на треть. Возможно, сейчас тебе кажется разумным ходом каким-то образом отдать все камни сыновьям Феанора, которым всё равно нельзя возвращаться в Аман; тогда он может обрести значительную часть прежней мощи и вы сможете рассчитывать на победу. Но какое воздействие оказали камни на того, кто их носил, за эти пятьсот лет? Что осталось…

— Ладно, я понял, — остановил его Майрон. — Хорошо, допустим, я согласен последовать твоему совету и подождать год. Но не больше. Но тебе-то разве не интересно, кто убил твоего деда, Турондо? Если это, конечно, не ты.

— Я тут много думал, Майрон. И о себе, и о своих родственниках, и о тебе. Убийство Финвэ — очень страшное и неприятное происшествие. Но оно в прошлом. Прежде всего сейчас надо думать о его последствиях. А тебе, Майрон, — сказал Тургон, — лучше всего подумать о двух вещах.