Loving Longest 2

Герольд кивнул и побежал наверх, чуть не сломав по дороге руку Маэглину. Он принёс шкатулку и поставил её на скамейку.

— Ну хорошо, вот, смотрите! — сказал Маглор. Он выдвинул тайное отделение и на свет снова появился искристый оранжево-жёлтый перстень; выехало наружу и второе отделение, где хранилась заготовка Сильмарилла. — Вы мне не поверите. Всё равно не поверите, — сейчас он обращался уже только к Майтимо. Маглор было протянул к старшему руку, но тут же опустил её. Майтимо подошёл и обнял его.

— Кано, — шепнул старший ему, — это неважно. Главное, что ты в тот день спас всех нас. Кто бы ни подсказал тебе это.

Маглор весь как-то обмяк; потом он подошёл к шкатулке, сел рядом с ней, достал перстень и стал крутить его в руках, словно впервые видел.

— Этот перстень… он был у нас дома. Это был целый убор с такими оранжевыми камнями, вы, наверно, помните его. Он был мамин, но она его не носила. А я очень любил эти вещи. Она отдала мне один из перстней перед отъездом на север, в Форменос. Вот он. Перстень.

Маглор медленно достал его из ящичка и надел на мизинец, потом перебросил на указательный палец, не сводя с него глаз. Кирдан протянул руку, Маглор, поколебавшись мгновение, отдал ему перстень: тот долго рассматривал его, потом вернул.

— И что? — спросил Саурон. — Перстень тебе это подсказал, что ли?

— Да! — почти выкрикнул Маглор. — Да! Я когда надевал его или просто смотрел, я… я слышал голоса. Голос.

— Мамы? — спросил тихо Карантир.

— Нет, нет, определённо не её. Наверное, не женский даже. Не знаю, чей. Не Мелькора. Совсем другой оттенок, тембр… всё другое. Сейчас я почти не слышу, но в Амане я слышал часто и первые лет пятьдесят после того, как мы ушли оттуда. Я надевал его на ночь, и слышал голос. Не то, чтобы он успокаивал меня, нет. Не знаю. Но я любил его слушать. Это было не то вдохновение, которое я получал от Мелькора — оно было злое и всепроницающее. Глубокое. А то существо, что я слышал, оно было где-то вверху, и оно было лёгким, жарким, парящим и каким-то… умным, что ли.

— То есть определённо не Манвэ, — насмешливо сказал Саурон. — Ну-ну. Из твоих слов как будто следует, что если кто-то — не твоя мать — говорил тогда с тобой через этот перстень, он остался в Амане, раз ты почти перестал слышать этот голос?

— Нет, нет! — возразил Маглор. — Когда я был в Битве Бессчётных слёз, я слышал его очень отчётливо! Очень громко. Он говорил мне — «Мелькор здесь, он тут, он на поле брани! Здесь!». Я старался… не знаю, я старался увести оттуда братьев. Может, я был не прав, но не считайте это трусостью, пожалуйста! — это не было бегство, просто… просто другое место. Немного в сторону. — Он умоляюще, исподлобья, как виноватый ребёнок, посмотрел на старшего брата. — Потом ещё слышал несколько раз — тоже в бою.

— Странная история, — пожал плечами Саурон. — Ну да ладно. — Маглор собирался было убрать перстень в шкатулку и закрыть её, но, к его удивлению, Тургон удержал его за руку.

— Не надо, не закрывай, Кано, — сказал он. — Пусть все видят этот осколок. Полезно иметь перед глазами предмет нашего разговора. Ведь мы говорим о похищении Сильмариллов, не так ли? Где они, дядя Арафинвэ?

— Не знаю! — Финарфина начала колотить дрожь. — Я ничего про них не знаю. Их не должно было быть! Зачем нас в это впутали! Папа… да ему так и надо! Пустите меня! Пустите меня, пожалуйста, я хочу домой! Я домой хочу, пустите меня!

«Как же это тяжело, — подумал Маэдрос, — как же ужасно, что такие отчаянные рыдания не трогают никого из нас. Никому из нас не жаль его. Никому. Он потерян для нас».

Лалайт продолжала крутить нож, и тут вдруг Маэдрос заметил, что закрутился как-то и рукав, и волосы; и снова облик Лалайт исчез, и перед Финарфином предстал Майрон — с его рыжими, ниже пояса, волосами, в той же чёрной одежде с высоким воротом. Маэдрос сейчас не видел его горящих глаз, но чувствовал — по ужасу, отразившемуся на лице Финарфина.

— Кто ты? Пусти! Оставь меня! — закричал Финарфин.

— Прелестный Арафинвэ, — сказал Майрон, — мой милый нолдорский принц в кружевной рубашке. Позволь, я тебе представлюсь: меня зовут Тар-Майрон, и я сейчас управляю этими землями, ибо заботы моего владыки слишком высоки и серьёзны, чтобы опускаться до таких мелких дел, как наказание заблудших эльфов. Да, милый Арафинвэ, наказание. Я не склонен к снисходительности, когда дело касается убийств и изнасилований, совершённых без моего ведома. Но сначала мы тебя расспросим, расспросим очень тщательно. Мне очень хочется узнать, что теперь делается в Амане, как туда лучше добраться, дороги, реки, планы городов, городские стены — ведь тебе, нолдорскому королю, должно быть прекрасно всё это известно. А в перерыве между серьёзными разговорами мы можем развлечься. Я ни у кого ещё не видел такой белой кожи и таких красивых глаз. Мне очень хочется прикоснуться к твоим бёдрам, особенно изнутри…

— Н-не надо! Гил-Галад, что ты творишь? Ты отдашь Врагу меня, своего родича, брата своего деда?

— Я уже сказал. У нас с госпожой Лалайт или, если угодно, с Майроном, такой уговор, — холодно ответил Гил-Галад. — Мне тоже не хочется брать казнь на себя, и я думаю, что это наилучший выход.

— Майтимо, пожалуйста! Ты же не сможешь предать память отца?! Я ведь брат Феанора!

— Это ты его предал. Ты хотел украсть Сильмариллы. Для отца не было худшего преступления! — Маэдрос невольно дёрнул рукоять меча. — За что?! Отец, хоть и бранился иногда, не мог бы сделать ничего плохого ни тебе, ни дяде Ноло! Как ты мог так поступить с Маэглином — невинным, осиротевшим юношей, который тебе полностью доверял, прямо в доме его родных?!

— А-а-а, Майтимо, ты думаешь, у Феанора ни с кем ничего не было?! — заорал Финарфин. — Я видел же, как он обменивался записочками! Догадайтесь, с кем?!

— Фу, Арафинвэ, какой ты пошлый! — усмехнулся Майрон. — Может, Феанор просто обсуждал грамматику квенья. Даже если у кого-то там тонкая талия и… э-э-э… неплохие бёдра, это не значит, что с ней или с ним нельзя поговорить про употребление инклюзивного первого лица двойственного числа в прошедшем времени неправильных глаголов. Одно другому не мешает. И прекрати, пожалуйста, этот вой и пойдём со мной. Я напрасно трачу время.

Майрон поднял Финарфина со скамейки и толкнул вперёд.

И тут Финарфин, собрав последние силы, вырвался; ему как-то удалось высвободить свои тонкие, узкие, но сильные руки из платка — видимо, с трудом, на запястьях была кровь. Он рванулся, но упал.

Они все отступили: ловить его, хватать, отдавать Майрону — всё это было для них немыслимо.

Майрон навалился на него сверху. Он перехватил его руки и стал ласково водить пальцем по его лицу:

— Ладно, Арафинвэ, поиграли и хватит. Мне приятно на тебе лежать, но мы можем этим заняться в другом месте, и ты, — он коснулся его губ, — покажешь мне, как ты умеешь… а-а-а!!!

Отчаявшийся Финарфин впился в его палец зубами. Раздался жуткий, какой-то стеклянный хруст; Майрон вскочил, и что-то упало на песок.

Финарфин откусил ему палец.

Маэдрос отшатнулся, увидев как рыже-алые волосы Майрона пронизывает пламя; он вытянулся по направлению к Финарфину, вытащив левой рукой тонкий серебряный кинжал.

— Я отдам тебя Мелькору, — провизжал Майрон сквозь зубы высоким, птичьим голосом, — я просто отдам тебя Мелькору, он сдерёт с тебя кожу вместе с твоими золотыми локонами!