Ловушка для ангела

На миг Лаврищеву показалось, что он смотрит учебный фильм, из серии тех, что он когда — то видел в учебке. Перед ним на большом экране предстал физкультурный зал и группа молодых людей спортивного телосложения. Они внимательно смотрят, как их седовласый, сильно напоминающий Пейкова, тренер прививает им навыки виртуозного владения телом.

Вдруг кадры на экране поблекли и потеряли цветное изображение, побежали неестественно быстро, словно оборвалась плёнка.

Станислав Кузьмич отчётливо слышал треск проектора. Потом у него заложило уши.

Лаврищев инстинктивно тряхнул головой и тут же вернулся в реальность. Странное наваждение прошло. Он перевёл дух и огляделся. Перед ним опять был его кабинет и сидящий в кресле Пейков.

Лаврищев, ощутил на своём лбу холодный пот, но всё же нашёл в себе силы поаплодировать увиденному.

— Зайдите ко мне завтра, — Станислав Кузьмич решил взять тайм — аут. — Возможно мы что — то придумаем.

Когда за Пейковым закрылась дверь, Лаврищев почувствовал, что у него дрожат колени. И голова словно сварена в крутом кипятке. А стены кабинета слегка искажаются. Он почувствовал себя слабым и беззащитным, только что вылупившийся птенцом в, открытом всем ветрам, гнезде на восьмом этаже офиса фирмы.

Через некоторое время мир вокруг всколыхнулся и медленно вошёл в фокус.

Станислав Кузьмич нашёл себя закрывающим дверь кабинета. По — видимому, он с почётом проводил Пейкова до двери, но совершенно не помнил об этом. Он втащил себя в кресло, вытер со лба пот и включил селектор.

Их общая с Темниковым, великолепная и вышколенная секретарша всё ещё была на месте.

— Хотите чаю или кофе? — вежливо осведомилась Ниночка.

На самом деле она надеялась, что её рабочий день закончился и сейчас Станислав Кузьмич подвезёт её до дома, или ещё куда — нибудь. Она даже уже успела переобуться и подкрасить губки.

— Хочу тишины! — рявкнул на неё Лаврищев и добавил уже спокойнее: ко мне никого не пускать и ни с кем меня не соединять. Хочу сосредоточиться и немного поработать.

Ниночка сразу завяла.

Станислав Кузьмич поискал глазами, лежавшие на виду сигареты, закурил и долго ходил взад и вперёд по кабинету. Сидеть он не мог. С каждой минутой он всё больше осязал, как его зад только что смазали скипидаром.

— Страшно! Очень страшно! Но такой шанс выпадает раз в жизни! И не всем! — сомнения раздирали его на части.

— Совершенно очевидно, что этот человек ни капельки не преувеличивает и может гораздо больше, чем он сам о себе заявляет. И его тайные возможности почти безграничны. Значит, связываться с ним может быть очень опасно. А как он держится, будто я ему чем — то обязан! Наглец! — негодовал Лаврищев.

Наконец он заметил, что пора бы уже закрыть окно, из которого дул холодный ветер.

— Но хочется, чёрт возьми! И в то же время колется! Хотя признаться хочется больше. Возможно, ему предстоит война, выйдя победителем из которой, он — майор мог бы стать генералом. А на войне все средства хороши!

После непривычно долгих его мозгу рассуждений, Лаврищев принял преподнесённый ему сюрприз судьбы, истолковав его для себя так, как ему хотелось: — Ведь, в конце концов, кто не рискует, тот не пьёт шампанского!

4

Уже почти год как Лаврищев, вспомнив засевшие ещё в детстве в его голове строчки стихотворения «а из нашего окна площадь Красная видна!», преодолев некоторые проблемы, купил в Москве престижную квартиру с видом на Кремль. Он сделал в ней дорогущий евроремонт и обставил её шикарной мебелью. Наконец, он смог выписать к себе жену и дочерей.

Теперь вся семья была вместе и обживала новое семейное гнездо. А так же, наслаждалась, открывшимся им с помощью прописки и немалым денежным средствам, добытым Станиславом Кузьмичом, доступом к интересной столичной жизни, которая бурлила как днём, так и ночью. И эта жизнь казалась им прекрасной!

Людмила Григорьевна под стать мужу до наглости предприимчивая особа, проработавшая в своем городе фельдшером «скорой помощи» двадцать лет, не поленилась спуститься в Московское метро и там, в переходе прикупила себе диплом врача.

Прописавшись в Москве, она удачно устроилась врачом в психиатрическую больницу, и получила доступ к специальным лекарствам, которые без зазрения совести успешно использовала для удовлетворения своих корыстных целей.

И ничего удивительного, что с помощью довольно грязных интриг, ей быстро удалось избавиться от двух своих коллег — профессиональных психиатров, посмевших заедать её жизнь. Остальным это стало острасткой.

А так же она не однократно была замечена в сделках с собственной совестью, проворачивая вместе со знакомым, нечистым на руку, нотариусом и «чёрными риелторами» продажи квартир одиноких пенсионеров. Их она незаконно помещала в психушку и объявляла недееспособными.

Когда — то давно Людмила Григорьевна давала клятву Гиппократу и мечтала помогать людям. Но сейчас она уже была вне этого, считая Гиппократа обычным лицемером.

Хорошенькая от природы, выхоленная внешне и развратная до мозга костей, она сумела стать любовницей главврача, не смотря на то, что его жена уже забыла, что её муж когда — то был мужчиной. И не ведала, какой обман она имеет теперь.

— А ведь довольно таки недурненькая, — в первый же день определился главврач.

И поведшись на соблазнительную внешность Лаврищевой и её развязанное кокетство, он помолодел душой и даже позволял Людмиле Григорьевне разные вольности, правда иногда слегка журил её, если она слишком зарывалась.

— Милочка Григорьевна, — пытался он несколько урезонить свою пассию. — А, ваша, мягко сказать — компания не боится, что у ваших подопечных старичков «божьих одуванчиков» вдруг могут объявиться законные наследнички? И тогда вполне возможна драчка! Ведь квартира в Москве сейчас лакомый кусочек! А вдруг случится Прокурорская проверка? Боюсь, что тогда я не смогу, как сейчас принято выражаться, «вас отмазать».

Лаврищевой эти предупреждения были до одного места.

А главврач был человеком рассудительным, смотрел на жизнь и её проявления трезво и часто произносил афоризмы житейской мудрости. И, старясь не вдаваться в подробности, не переставал дивиться делам, которые с лёгкостью проворачивала Людочка — несомненное украшение серых обшарпанных стен старой психушки.

— Дорогой мой начальник, — райским ручейком журчала Людочка. — Ты же сам не устаёшь повторять, что в России душевно больных людей гораздо больше, чем могут вместить все стационары страны! Так, что тебе не составит большого труда подтвердить прокуратуре, любой диагноз, поставленный мною моим старичкам.

В крайнем случае можешь выискать и у меня какую — нибудь скрытую болезнь. Вроде бы я сильно была не в себе и не ведала, что творю. Ты же «светило нашей науки»! За что я тебя и люблю! — втюхивала ему Людмила Григорьевна сладкую лесть.