Ловушка для Горби
Шрифт:
Пленных не было.
Через час армада восставших, доукомплектованная захваченными на шоссе бронетранспортерами и боезапасом из трех армейских эшелонов, застрявших на станции «Екатеринбург-Грузовая», ринулась к городу-спутнику Исети, на выручку оружейникам, окруженным правительственными войсками. Еще не остыв от первого боя, еще на прежнем градусе озверения, когда легкая победа, как первая рюмка, требует следующую, «афганцы» до упора выжимали педали газа и надрывали двигатели танков так, что гусеницы, прокручиваясь, взметали в черное небо фонтаны снега и влет проносили бегемотные, сорокатонные туловища танков через рытвины, лощины и канавы пригородных огородов.
— К бою! — кричал в башне головного танка Степан Зарудный, забыв, что из-за отсутствия шлемофонов большая часть его танкистов не имеет
И хотя здесь, возле Исети, армейские командиры уже успели выстроить две правительственные дивизии в боевой порядок, они лишь в последнюю минуту сообразили, что имеют дело не с толпой озверевших рабочих, а с кадровой танковой дивизией — с танкистами, которые прошли и выжили на горных перевалах Кандагара и в смертельной Пешаварской долине.
— К бою! — зверским голосом орал в своем танке Андрей Стасов. — Даешь Кабул!..
И стрелки сами ложились плечом на турели танковых пулеметов, и заряжающие бросали первые снаряды на досылатели, и снаряды уплывали в казенники, и затворы, лязгая, запирали стволы танковых орудий…
Да, правительственные десантные войска успели очнуться, шесть первых танков восставших были подбиты прямыми попаданиями их зажигательных снарядов, и все же — танковый кулак Зарудного вклинился в расположение кремлевских дивизий и прошел по ним так, как машинка армейского парикмахера проходит по шевелюре новобранца. Но затем… Затем произошло то, чего не ждали ни Зарудный, ни командиры двух правительственных дивизий. В свете огня и трассирующих пуль кто-то из атакующих танкистов вдруг увидел вскочившего на белом снегу десантника — парень что-то орал и размахивал малиновым беретом в безоружных руках. И скорей по его артикуляции, по губам танкисты поняли, что он кричит: «Афганцы! Не стреляйте! Мы тоже „афганцы“!»
Первый танк стал, тормознув обоими гусеницами так, что сами танкисты-«уралмашцы» чуть не пробили головами танковую броню. Откинув стальной люк башни, чумазый заряжающий выскочил на наклонную переднюю броню танка и заорал:
— «Афганцы»! Братва! Это ж наши! «Афганцы»!..
И прямо с гусеницы рухнул в широко расставленные лапищи десантника.
Через несколько минут братание рабочих-«афганцев» с «афганцами»-солдатами шло по всему снежному полю, которое только что было полем боя.
Но, к сожалению, не этим победным аккордом завершилась первая январская ночь уральской революции.
Автор был бы рад вычеркнуть из истории те страницы, которые далеко не у каждого читателя могут вызвать симпатии к восставшим, однако жанр документальной хроники не позволяет ему погрешить против исторической правды и вынуждает вернуться из города-спутника Исети в Екатеринбург.
Десятки тысяч людей высыпали на улицы Екатеринбурга в тот вечер, больше похожий на ночь. В захваченном Управлении городской электросети кто-то включил все рубильники, разом дав свет всем уличным фонарям — такой иллюминации город не видел уже двадцать лет, даже в праздники Октябрьской революции. Ведомые шоферами-добровольцами, из одного конца города в другой помчались по разом осветившимся улицам трамваи, троллейбусы, автобусы — совершенно бесплатно! Ошалев от легкой победы, люди обнимались и целовали уралмашцев, извлекали из подвалов КГБ и милиции избитых арестованных, крушили витрины магазинов, разбивали двери продовольственных складов, партийных столовых и спецраспределителей. Уже через час после захвата рабочими Обкома партии и основных правительственных учреждений грабеж магазинов и складов — особенно, на окраинах города — стал принимать такие размеры, что весь город непременно бы перепился, если бы запас водки не был на этих складах и в магазинах столь незначительным. Кое-где трамваи сошли с рельс, а на улице Ленина троллейбус проломил перила моста над замерзшей рекой и только чудом удержался на мосту. Через несколько минут после того, как взрослые пассажиры, весело матеря пьяного водителя, ушли, ликующие мальчишки раскачали этот троллейбус и все-таки сбросили его с моста. Троллейбус с пушечным грохотом проломил лед реки…
Впрочем, хмельной разгул восставшей публики можно, при желании, объяснить отсутствием в городе в эти часы почти всех «афганцев»
и Степана Зарудного. А что касается повсеместного клича «Вешай милицию и коммунистов!», то он прозвучал еще до того, как была разбита первая витрина водочного магазина. Он прозвучал в тот момент, когда восставшие стали извлекать своих избитых жен и мужей, братьев и сестер из тюремных камер в подвалах КГБ.— Бей милицию, гэбэ и коммунистов! Вешай их!..
Первой смертельной жертвой толпы стал сержант милиции Сергей Шаков, убийца юной Наташи Стасовой. «Он же на Гагарина, в нашем армейском госпитале лежит!» — крикнула какая-то молоденькая санитарка, и уже через несколько минут этого Шакова — полуголого, в бинтах, в гипсовом корсете — извлекли из госпиталя, привязали на крышу «скорой помощи» и, оглашая воздух сиреной, привезли к «Большому Дому».
Здесь тут же собралась огромная, ликующая толпа.
— Вешай! Вешай его на этом ебаном флаге! — весело орали люди, показывая на стальное древко кумачового флага, которое еще развевалось над зданием Обкома и гигантскими буквами «ПАРТИЯ — НАРОД — ДЕРЖАВНОСТЬ!».
— Сжечь его! Сжечь, как Стасова себя сожгла!
— В реку его, в Исеть, под лед!
Сергей Шаков дико закричал, забился на крыше «скорой помощи», кроша гипс своего опоясывающего корсета. Его пожалели — зажав голову, насильно влили в рот полбутылки спирта. А тем временем какие-то пятнадцатилетние пацаны уже взобрались на крышу Обкома, перебросили веревку через стальной штырь кумачового флага и сбросили оба конца веревки вниз, толпе. Еще кто-то сделал на одном конце веревки петлю, а второй конец привязал к заднему бамперу «скорой помощи». Петлю тут же и накинули Шакову на шею, и лихой подросток не старше пятнадцати, сел за руль «скорой». А коротко стриженная пятнадцатилетняя девочка весело перерезала веревки, державшие Шакова на крыше машины и стукнула ладонью по крыше: «Пошел!».
— Пошел! Пошел! — заорала толпа, расступаясь.
Шестнадцатилетний водитель дернул «скорую», петля сорвала Шакова с крыши машины, шмякнула о промороженный асфальт бывшей площади имени Свердлова, разбила на Шакове гипсовый корсет, и вот уже полуголое тело, подтянутое отъезжающей «скорой», как куль цемента на лебедке, взмыло под окна четвертого этажа Обкома партии.
Голова Шакова тут же свернулась на сторону, а больничные пижамные штаны отяжелели содержимым желудка из-за расслабления всех мышц в мертвом теле.
— Ура-а! — заорала толпа. — Ура! — и водителю «скорой»: — Стой! Хорош! Стой, твою мать!
Но пьяный пацан-водитель, войдя в раж, перестарался, конечно — не остановил вовремя машину. И труп Шакова сначала взлетел выше неоновой надписи «ПАРТИЯ — НАРОД — ДЕРЖАВНОСТЬ!», а затем грохнулся переломленной шеей о стержень кумачового флага, сбил, вырвал его из гнезда, а секунду спустя тяжелое тело Шакова вместе с кумачовым знаменем гулко рухнуло оземь, что еще больше развеселило и возбудило толпу.
— Фуй с ним! Пусть лежит! А теперь этого козла Беспалова! Капитана Беспалова! — охмелев от первой крови толпе нужны были новые жертвы. — Кто знает, где Беспалов живет?
— Стой, братцы! Вагая везут!..
Действительно, на каком-то грузовичке-«пикапе» рабочие «Уралмаша» привезли вдруг в центр, к Обкому целую пачку бывшего начальства с кляпами во ртах — генерала госбезопасности Алексея Зотова, генерала Кутовского, полковника Швырева, начальника городской милиции полковника Сухина, начальника городского КГБ майора Шарапова, второго секретаря Обкома Серафима Круглого и… извлеченного из котельной «Уралмаша» Федора Вагая, похищенного прошлой ночью четырьмя «афганцами» в чулочных масках.
— Вешать их! Тоже вешать! На столбах! — разгулялась толпа, пьяная от только что совершенного коллективного убийства и горя ненавистью к сытым, холеным лицам бывшего начальства, к их чистым и теплым мундирам и костюмам. — Попались, курвы! Хватит, нашей крови попили! Вешай их за яйца!
— Да веревки нету!
— А под лед их на фуй! В Исеть!
— Да сжечь их на месте Ипатьевского дома, где они царя расстреляли!
— Еще чего! Святое место сквернить! В Исеть их, в-под лед!..
Быть может, каждый из этих людей, составляющих эту хмельную от крови толпу, в одиночку никогда бы не решился убить человека. Но сейчас, сообща, на виду друг у друга…