Ловушка для княгини

— Есть, кольцо, — потянул что есть мочи, — туго идет, давно не ходили, — засунул лезвие топорища в щель, поковырял, еще раз дернул.

Округлая дубовая дверь оказалась у великана в руках, он просто выдрал ее, освобождая лаз. Да, одна Настасья ни за что бы не справилась.

Ход совсем не походил на просторное подземелье в Дмитрове, это была просто большая нора, пробираться по которой можно было лишь сильно согнувшись, на корточках, а кое-где и ползком. Лезть внутрь было страшно, но Настасья, стиснув зубы, начала карабкаться вслед за Кряжем. Подземелье действительно давно не посещали, то тут, то там путь перегораживали обвалы, и гридень, работая топором как лопатой, старательно разгребал землю в сторону, освобождая дорогу. Лишь изредка попадались дубовые подпорки, поддерживающие напирающий свод, под ними можно было почувствовать себя относительно спокойно. А если дальше земля совсем осыпалась? Придется как-то разворачиваться и ползти обратно. Об этом думать не хотелось. Дышать спертым воздухом становилось все труднее и труднее, от этого и движения замедлялись, делались неуклюжими и вялыми.

Постепенно подземелье принялось карабкаться вверх, это пророчило скорый выход. Быстрее бы! Кряж уперся в большой камень, надавил плечом. Камень с плеском упал куда-то вниз.

— Осторожно, это колодец, — предупредила Настасья, — нам наверх.

Юркой ящерицей гридень с неожиданной легкостью пролез по трубе колодца, уцепился за край, вылез, затем перегнулся, подавая княгине раскрытую ладонь. Настасья уцепилась за нее обеими руками, зажмурив от страха глаза. Мгновение, и княгиня уже стояла, пошатываясь, грязная и вспотевшая, у каменного колодца в Тайницкой башне родного кремля. Неужели дома?!!

— Теперь я первая, а то зашибут тебя ненароком, — отряхнула Настасья подол.

Их встретил бледный рассвет. Слабый, но Настасья все же прикрыла глаза.

— Эй, это еще кто?!! — заорал грубый голос откуда-то сверху.

— Ряжка, это ж я, али не угадал? — звонким смехом откликнулась Настасья, узнав знакомый с характерным пришепетыванием голос воя.

— Настасья Димитриевна? — эхом отозвался дозорный. — Так ты ж, светлейшая, того…

— Чего там того? Матушка с братьями живы? — задрала Настасья голову вверх.

— Да они-то живы… здоровы, здоровехоньки, — перекрестился вой.

— Вот и слава Богу, — засияла счастливой улыбкой Настасья.

— Так проводить? — неуверенно пробормотал вой.

— Сама дойду. Чай дорогу-то знаю.

Княгиня Дмитровская, подобрав грязный подол, побрела по сонному городу. За ней суровым утесом последовал Кряж. Уже на углу улицы их догнал Ряжка-дозорный.

— Настасья Димитриевна, прости за дерзость, Христа ради, но как ты в град-то попала?

— Глаза воротникам отвела, — хихикнула Настасья, — али не видишь, ведун со мной, — указала она на насупленного гридня.

В Дмитрове она никогда бы не решилась так пошутить, там вообще было не до шуток. А дома все можно. Это же дом!

Терем всполошился, забегали домочадцы. Братец Андрей, лохматый и сонный, но в кольчуге и при мече, вывалился почти кубарем с крыльца прямо в объятья сестры. За ним подбежали Роман и Борис, тоже получая свою долю приветствий.

— А матушка где? Матушка?! — закрутила головой Настасья… и увидела мать.

Елена, простоволосая, в наскоро накинутом на плечи убрусе, летела к дочери, давясь слезами. Отпихнула сыновей, взяла в тонкие руки щеки Настасьи, неверящим взглядом пробежала по чумазому лицу:

— Живая! Живая! Мы ж тебя схоронили! — Елена прижала дочь к себе до хруста в суставах. — Живая!!! Доченька, родненькая, светик мой.

Мать что-то шептала и шептала, глотая, обильно льющиеся слезы.

— Ну, чего ж ты плачешь, я же здесь. Живая и здоровехонькая, — тоже утирая слезы, произнесла заготовку от дозорного Настасья.

— А я дурная мать, я не почуяла, поверила. Прости меня, — целуя дочь в висок, прошептала Елена.

— Самая лучшая матушка, моя родненькая, — положила ей голову на плечо Настасья.

За стенами просыпался лагерь ворогов, город в крепкой осаде, но никогда за несколько месяцев Настасья не чувствовала себя так умиротворенно. Никогда она, дурная, больше не будет сомневаться в силе любви родителей и другим того не позволит.

Глава ХХХIII. Бой

А матушка изменилась, нет, не постарела, все так же хороша: те же синие озера глаз под тонкими дугами бровей, лебединая шея, гордый поворот головы, прямая спина, плавные движения рук и вкрадчивый голос, убаюкивающий внимание мнимой мягкостью. Но все же вид у княгини Чернореченской был измученным, уставшим, где приятная округлость щек и свежий румянец, где смешинки в уголках губ, заставлявшие невольно улыбнуться в ответ? И эта проступившая меловая бледность кожи, словно Елена несколько месяцев не выбиралась из темного погреба.

— Плохо вам здесь? — сочувственно проронила Настасья, присаживаясь у ног матери.

— У нас? Да что у нас? Где отец? — Елена провела тыльной стороной ладони по лбу, будто пытаясь смахнуть тревоги. — Я к нему посылала до осады, а теперь и не знаю, может гонцы уж вернулись, да не могут в град пробраться.

— А отчего вы решили, будто я умерла? — Настасья заглянула матери в глаза.

До этого дочь только рассказывала и рассказывала матери о своих злоключениях, ничего не утаивая, как на исповеди. Наболело, хотелось вытолкнуть из себя дурные воспоминания, и мать все понимала, не перебивала, лишь хмурилась и время от времени сжимала руку дочери, не в силах сдержать накатившее волнение. И вот настало время самой Настасье задавать вопросы.

— Кто вам сказал, что меня нет?

— Сам братец Давыд человека послал, передал — в Дмитрове бояре мятеж подняли, дочь твою и племянников удавили.

— Соврал или ему так передали? — задумчиво посмотрела в щель половиц Настасья.

— Бог ему судья, — мрачно произнесла Елена, — не думала, что после смерти отца так будет. Андрею уж сказала — коли кто из вас так поступит, и с того света прокляну.

— Они так не сделают, не тревожься, — Настасья вложила всю уверенность в голос.

— Так я и о своих братьях думала, а видишь, что вышло, душит нас в железных объятьях братец Давыд. И от Всеволода я такого не ожидала, — Елена сползла с лавки вниз и тоже села рядом с дочерью на мягкий мех медвежьей шкуры. — Надеялась, что он тебе мужем добрым станет, как для сестры был. Плохо я, видать, людей знаю. Как та грамотица по осени пришла, что обижают тя в Дмитрове, я хотела сама за тобой ехать, в глаза бесстыжие зятю посмотреть, но отец не дозволил, сказал, пусть Вышата съездит, разузнает получше, может ложь, чтоб с Всеволодом рассорить. А Вышата, старый хрыч, как воротился, уж так соловьем пел, как у вас все ладно да мирно.

— Так и ладно все было, все же наладилось, победила я их… Думала, что победила, — Настасья вздохнула. — Люб он мне.

Мать и дочь обнялись.

— Под утро надо светцом со стены помахать, — напомнила Настасья, — Ростислав сказывал, под утро сон самый крепкий, врасплох их застанем.

— Сил у нас мало, — с надрывом выдохнула Елена, — можем и сами сгинуть, и Ростислава загубить. Андрей-то рвется, а вот мы с Вышатой крепко думаем. Знать бы, что отец жив, можно было бы и еще подождать… а если нет, — слова дались Елене нелегко, — а если нет, то это последняя наша надежда, последняя, град для детей сохранить, изгоями не стать. Знак подадим, — решилась Елена, быстро поднимаясь.