Ловушка для плейбоя

Папа отвечает что-то невразумительное, и я поднимаюсь к себе, чтобы принять душ и завалиться спать, потому что толком не спала целую неделю: оказывается, попытки извернуться, отвечая на вопросы о своей семье, и избегание отца на перерывах выматывают не хуже физических нагрузок. Так что неудивительно, что я отрубилась, едва моя голова успела коснуться подушки.

Проспав почти двенадцать часов, я встала разбитая, словно телега после ухабистой дороги; такое ощущение, будто я спала всего часа два – и то на камнях, а не на кровати, ибо болела каждая косточка. В голове звенело, горло пересохла, и единственным желанием было завалиться обратно спать, но папа наверняка посчитал бы это моей очередной попыткой не раскрывать свой секрет. Так что я честно поплелась в ванную, где прохладная вода привела меня немного в чувство, а после потащилась на кухню за двойной порцией кофеина.

– Доброе утро, – здороваюсь с папой, зевая в кулак.

Как вообще можно хотеть спать после стольких часов сна?

– Доброе утро, ребёнок, – бодро отзывается он.

Вот родитель, скорее всего, спал от силы часов пять, а выглядит так, будто неделю где-то отдыхал.

Вот и где справедливость?

Мы, наскоро позавтракав, уже второй раз отправились в универ на одной машине, только теперь на улице светило солнце, а я не собиралась сбегать из машины первой. Андрей затормозил у парадного входа со странной улыбочкой на лице, на которую я только нахмурилась – на большее меня сегодня вряд ли хватит, если я так и не проснусь. Студентов уже было довольно много, и многие с удивлением косились в нашу с отцом сторону, наверняка пытаясь понять, что может связывать обычную студентку с ректором университета. Я вовсе не испорченная, но от мыслей на тему возможных предположений окружающих мне становится не по себе.

И пока я раздумываю над тем, как бы всем разом объяснить, что я его дочь, а не любовница, папа спасает ситуацию, будто чувствуя моё состояние.

– Хорошего дня, дочь, – целует меня в лоб и подбадривает улыбкой.

– И тебе, пап, – вяло улыбаюсь в ответ, на что отец только усмехается.

Интересно, с чего у него сегодня такое хорошее настроение?

Родитель скрывается из вида, оставив меня один на один с подозрительными взглядами проходящих мимо студентов; я пытаюсь отыскать в толпе знакомые лица, но их нет, и я начина нервничать, чувствуя себя некомфортно. Чего они так на меня косятся? Неужели эта новость настолько удивительная – что у ректора тоже есть ребёнок? Или он не человек по их мнению?

Задавшись целью поскорее скрыться от любопытных глаз, спешу в сторону своего факультета, но, очевидно, неожиданная новость разошлась по университету с той же скоростью, с которой обычно распространяется инфекция, обогнав меня саму. Кажется, студентов перестало интересовать всё, кроме вопроса «Почему новенькая приехала в машине ректора?».

Неужели так сложно сложить два и два, чтобы ответить на этот вопрос?

В холле на своём факультете на секунду торможу, чтобы взять себе порцию «Капучино Амаретто» в кофемате – кажется, сегодня мне понадобятся силы, чтобы отбиваться от вопросов. Мои однокурсники уже оккупировали аудиторию, как обычно разбившись на группы «по интересам», так что я пришла самая последняя; разговоры сразу стихли, а их глаза оказались прикованы ко мне, так что я чуть не застонала в голос. На кое-чьих лицах было написано презрение, у кого-то разочарование, а кто-то просто не мог понять, что происходят – то есть, я. Сажусь на своё место, стараясь не выдать бушующую в груди бурю и спрятать горящие щёки, и ко мне почти сразу подходят Ваня с Катей и Никитой.

– Это правда? – полушёпотом интересуется последний.

– Правда что? – устало отвечаю вопросом на вопрос, хотя и понимаю, про что он спрашивает.

– Что ты с ректором на одной машине приехала, – закатывает глаза Ваня.

– Ты с ним спишь? – вскидывает брови Никита.

От неожиданности даже давлюсь своим кофе.

– А?

Катя отвешивает брату подзатыльник.

– Прости ему его манеры – он в детстве с кроватки упал и приложился головой, отбив себе весь мозг.

– А ты пытаешься выбить его остатки, – почёсывая макушку, жалуется тот.

– Я с ним не сплю, – пропускаю их шутки между ушей.

Вообще-то, я не собиралась оправдываться, но мне было важно знать, что думают обо мне друзья.

– Ты его дочь, – кивает Катя, и парни поворачивают к ней озадаченные лица. – Они ведь похожи – вы что, окончательно ослепли?

В самом деле.

Наташа Савельева – а-ля королева курса, теперь я это знаю – высокомерно хмыкает, чем привлекает моё внимание, и отворачивается; очевидно, до этого она внимательно ловила каждое моё слово, чтобы распространить слухи по всему универу, но не выгорело.

– Тогда чего молчала-то? – непонимающе фыркает Иван.

– Отделяла зёрна от плевел, – усмехаюсь в ответ.

Парни переглядываются и отбивают друг другу «пять».

– Поздравляю, дружище! – довольно ухмыляется Никита. – Мы – зёрна!

Продолжить они не успевают: в аудиторию входит преподаватель, а следом за ним вваливается Грачёв, собственной персоной. Я морщусь, словно кислый лимон съела, и отворачиваюсь, чтобы не портить себе настроение – вежливости за эту неделю он так и не научился, но, кажется, задался целью привлечь моё внимание. И пока я бездумно перелистываю страницы, рядом со мной на свободный стул плюхается чья-то пятая точка, швырнув сумку на стол. От грохота я вздрагиваю и перевожу взгляд на смеющиеся глаза… того-кого-я-не-хотела-видеть

– Чёрт, а я-то думал, что я – на вершине мира, – растягивает Грачёв губы в оскале.

– Разве это что-то меняет? – глухо бурчу в ответ.

– Вообще-то, нет, – задумчиво роняет, скорее, для себя, чем для меня.

Я смотрю в его зелёные глаза всего пару секунд, но они почему-то даже на сотую долю не впечатляют меня, как то хмурое небо на дне серых глаз. Мне удалось выяснить, что парня зовут Мстислав Даманов; сын губернатора города и области, любимчик противоположного пола, прожигатель жизни и неисправимый плейбой – совсем не тот тип парней, на которых хорошим девочкам стоит обращать внимание. Хотя не скажу, что на его фоне Грачёв кажется лучше: скорее, даже наоборот – они одного поля ягода. Ещё я краем уха слышала, что между ними какая-то давнишняя вражда, и потому они частенько пытаются друг друга «опустить».

Пока я думаю, как бы спровадить Игоря обратно на его место, происходят две вещи.

Во-первых, Грачёв закатывает рукава своей толстовки, и на его левой руке я вижу огромную татуировку в виде волка. Это настолько меня поражает, что я не могу отвести взгляда; сделать себе татуировку всю жизнь было моей голубой мечтой, но стоило мне заикнуться об этом перед отцом, и я тут же об этом пожалела, потому что таким злым не видела его ещё никогда. В общем, «портить» своё тело мне было запрещено окончательно и бесповоротно, и мне только и оставалось, что пускать слюни на чужие тату. А ещё у него, оказывается, выбрита полоска на правой брови, чего я раньше не замечала, потому что старалась не смотреть ему в лицо. От Игоря мой интерес к его персоне не укрылся, и кривая ухмылка на его и без того довольном лице стала ещё шире.

Во-вторых, мне стоило внимательнее просмотреть своё расписание на сегодня, а не нестись в аудиторию сломя голову, потому что в помещение после звонка входит… мой отец. И хотя все уже и так знают, кем он мне приходится, я всё равно задерживаю дыхание, когда его взгляд задерживается на мне дольше, чем на всех остальных.

– Плюй на всех, – неожиданно раздаётся уверенное над ухом. – Они просто завидуют.

Поворачиваюсь к Игорю и вопросительно выгибаю бровь; рядом с ним я сразу забывала о том, что мне неуютно, вместо этого выпуская иголки.

– Что, неужели и ты тоже?

Парень фыркает. Вот нравится мне его расслабленность, надо тоже так научиться.

– Ну, нет, мне точно незачем. А вот у тебя с этим явные проблемы, так что придётся взять тебя под крыло, пока не освоишься.

Эмм… Чего?

– Что ты хочешь этим сказать? – недоумеваю.

По губам Грачёва расползается какая-то плотоядная улыбка, от которой у меня дёргаются коленки.

– Буду присматривать за тобой. Возможен вариант «двадцать четыре на семь», но мы его, пожалуй, оставим на попозже, когда ты поймёшь, что я – твой принц.