Ловушка

— Чердак есть? — спросила Эрмелинду, с безразличным видом стоящую позади.

— Кажется, есть. Но я никогда не поднималась туда.

Сейчас девушке идти на чердак тоже не хотелось. Успеет ещё. Что там может храниться? Либо ничего, либо хлам, рухлядь от прежних владельцев. Ни книг, ни ценных картин в принципе быть не должно.

— Привидение в замке есть? — зачем-то спросила сестру.

Она с испугом посмотрела на Наташу, верно ли её поняла?

— Что?

— Неупокоенный дух прежнего владельца или их родственника? — Улыбнулась, глядя в расширившиеся глаза малолетки. — Не бродит по ночам? Цепями не гремит? Секирами не машет?

Эрмелинда, застыв, сглотнула, прошептала заикаясь:

— Н-не слышала…

— Значит, нет, — постаралась успокоить девчонку, — иначе бы ты знала, — усмехнулась: «А жаль». — Ладно, идём к тебе что ли? Поговорим.

Сестра плелась позади, с опаской оглядываясь по сторонам. Гулкое эхо их шагов замирало под сводами потолка. Пфальцграфиня отметила хорошую акустику. Остановилась, приподняв голову и прикрыв глаза, тихо запела, прислушиваясь к собственному голосу… К русским словам, таким родным, согревающим…

— Час разлуки в любви словно век, Так мучительно длятся недели. Даже лето не радует, пусть будет снег, Чтоб скорее дождаться капели. Почему так устроена жизнь? Не могу без дорог и просторов. Но так трудно разлукой любовь проверять — Каждый миг так отчаянно дорог.

Раскинула руки… Сквозь сомкнутые ресницы скатилась слеза. Жгучая. Живая. Голос окреп, набирая силу:

Забирай поцелуи горячего лета, Чтоб они в январе согревали тебя. Забирай, но в холодной постели рассвета Вспоминай и разлука добавит огня. Под хрипенье растерзанных струн я кричу Как с любимой остаться хочу…

Эрмелинда замерла, во все глаза глядя на сестру, чувствуя нарастающую тревогу, жаром окатившую с головы до ног. Ей бы так! Хоть не поняла ни слова, но это… так необычно, так волнующе… На ярмарке заезжие менестрели поют совсем не так. Прижав к груди сложенные ладони, поднялась на цыпочки… Голос звал за собой… Ввысь…

Песня оборвалась так же неожиданно, как и началась.

Наташа, смахнув слезу, рассмеялась:

— Идём. — Схватила сестру за руку, бегом увлекая за собой. — Что ты, как варёная… Чопорная, жеманная, искусственная… Как ёлка синтетическая. Красивая, но не живая.

Запыхавшиеся, с шумом сбежали по ступеням на второй этаж. Девушка смеялась, потряхивая руку недоумевающей малолетки:

— Ты понимаешь, мы с тобой сёстры! Сёстры, а не враги! Если всё получится, как я задумала, мы будем счастливы!

— Это вы будете счастливы, а я… — Она вырвала руку. — Я никогда не буду. Никогда! — Раскраснелась, в порыве откровения сузив глаза, не в силах сдержать накатывающую злость. — Вы приехали и всё испортили!

— Ерунда! Я вытащу нас из бедности. Мой жених богат. У тебя будет достойное приданое, и ты станешь женой, кого полюбишь.

— Женщины не выбирают. За них решают родители и старшие родственники. Вы избавитесь от меня при первой возможности. — Дышала прерывисто, едва сдерживая подступающие слёзы.

— Да, завтра придёт торгаш, вот ему и сплавлю тебя, — рассмеялась, проталкивая Эрмелинду в дверь её комнаты, заходя следом. — Если захочешь… Успокойся.

— Он придёт в пятницу. — Прислушивалась к словам Вэлэри, её спокойному голосу.

— Ну, в пятницу… — Наташа осматривала спальню.

Ничего особенного. Как и везде. Серо, уныло, аскетично. Вот покои Юфрозины в замке сиятельного — это да… Яркие, светлые, с настроением. Ничего, скоро и они смогут себе позволить многое. На одной из подушек однотонная вышивка синего цвета. Любимый цвет «синего чулка»! Покосилась на сестру. А что, похоже!

— А господин барон, он вам, правда, не жених?

«Синий чулок» интересуется мужчинами?

— Нет, не жених.

— А зачем вы с ним целовались?

— Когда?.. Figase!

— Я видела в день вашего приезда, во дворе под окнами.

«Синий чулок» подсматривала?

— Мы не целовались. Он просто по-дружески меня обнял.

— Я видела.

Настырный «синий чулок»!

— Раз видела, значит, заметила, что я не целовалась с ним. — Вот же вредная девчонка!

— Вы ему нравитесь, — Эрмелинда замолчала, раздумывая. Вздохнула: — А ваш жених, если не граф фон Фальгахен и не барон, тогда кто?

— Вот приедет — узнаешь. Я помолчу, чтоб не сглазить. Тьфу-тьфу… — рассмеялась. Да, будет трудно переубедить малолетку с такими-то понятиями о родстве в искренности её чувств. Нужно время.

А сестра надулась: «Всё-то ей весело». Конечно, чего ж не радоваться. Титул забрала. Заберёт и то золото, что отец откладывает в качестве приданого. Немного, но хоть столько. Накрыла ладонью брошь с жемчугом, сжимая. И это отнимет.

* * *

Пфальцграф, постанывая, лежал на животе.

Наташа, приподняв край его рубашки, осматривала спину. Зажгла дополнительные свечи, приближая, всматриваясь в ранки на копчике. Отдав плошку со светилом слуге, проронила:

— Пиявки, что ли?

Призадумалась, лёгкими движениями надавливая возле прокусов. Слегка кровоточат. Синяки. Нижняя сорочка в мазках крови.

— Почему нет стерильной повязки на ранах? — посмотрела на слугу. Тот пожал плечами. И правда, нашла, кого спрашивать. Вздохнула. А дуремар… Он и есть дуремар.

Гирудотерапия. Hirudina в переводе с латинского — пиявка. Труды древних лекарей, таких как Гиппократ, Авицена и Гален, содержат упоминания о лечении пиявками. Она высасывает застоявшуюся кровь с большим количеством токсинов, выделяет вместе со слюной вещество, которое убивает микробы. Снимается воспалительный процесс. Они действуют как обезболивающее средство. Пиявка используется только один раз. Но, видимо, при болезни фон Россена этого оказалось недостаточно. Или лекарь не от того лечит.

— Боли отдают в ногу? — Заставила отца сесть на постели, затем встать. Продавила тюфяк ладонями. Кровать довольно жёсткая. Уже хорошо. — Наклоны в стороны вызывают боль?

Манфред отнёсся к осмотру серьёзно. В иных монастырях обучению воспитанниц врачеванию уделяли много внимания. Уход монашек за больными часто ставил тех на ноги. Дочь была убедительна, строга, настойчива в своих требованиях. Морщился от боли, наклонялся, разгибался, ахая. Движения сопровождались острой болью в пояснице.