Лоза Шерена

– Была бы ваша воля, и я был бы мертв.

– Были бы вы на моем месте, - парировал Эдлай, внезапно оборачиваясь и заглядывая Рэми в глаза, - и я был бы мертв. Такова наша жизнь - все мы играем свои роли, и трудно от этих ролей отказаться... Даже если мы этого хотим. У вас свои секреты, у меня свои. У вас свои маски - у меня свои. Давайте не будем мерятся нашими ношами, а просто поговорим.

Рэми отвел взгляд на заснеженный парк. Со стоявших у дорожки деревьев срывались капли, бороздили дорожки на плечах статуй, стекали по их щекам, как слезы, и падали, разбиваясь на дорожку.

Рэми уже не удивлялся, что Эдлай является любимым советником Деммида. Он умел был чарующим... когда хотел.

– Не знаю, догадываетесь ли вы, Рэми, - сказал Эдлай, делая шаг вперед и этим приглашая собеседника продолжить движение, - что даже теперь вам не видать Аланны.

– Время покажет.

– Время - наш враг, Рэми. И гораздо больший, чем вы думаете. Не согласны со мной? Ну да, как же я не догадался, вы столь же упрямы, как и ваш отец!

– Моего отца вы тоже ненавидели?

– Я?
– искренне удивился Эдлай.
– Позвольте не согласиться... Хочу вам показать это.

Рэми покосился на раскрытую ладонь Эдлая и взял предложенную застежку в виде серебряного барса, овившегося клубком вокруг чистого, прозрачного камня.

– Алмаз, - сказал Эдлай.
– Фамильная вещичка, но дорога мне она вовсе не за ее стоимости, не из-за древности. Даже не из-за принадлежности многим поколениям. И поверьте мне, я не склонен к воровству - вещичку эту я получил в подарок от лучшего друга. От вашего отца.

Рэми вздохнул, сжимая ладонь.

– Странно это, правда? Я - ваш враг, и в то же время - я воспитал вашего брата. Думаете это было легко? Ошибаетесь. Ваш брат - сын ларийцев, человек, который нечаянно стал главой рода. И для которого я этот род берег много лет. Ради вашего отца. Ради его памяти... и ради того времени, когда мы были врагами.

Рэми вздрогнул, сжав губы, но промолчал, слушая дальше.

– Знаете, как началась наша вражда? С улыбки вашей матери. Удивляетесь, Рэми? Удивляетесь, что и я способен на любовь?
– Рэми покачал головой.
– Иногда я и сам удивляюсь. Знаете, как вражда та закончилась? В одно мгновение. Когда ваш отец спас мне жизнь. Такое не забывают. Такое не может разрушить даже страсть к женщине... тем более, что страсть прошла, а вот мужская дружба, она ведь сильнее. Вы вернете мне застежку? Она мне очень дорога... Как память...

Рэми отдал застежку, и, прикусив губу, продолжил путь по дороге правды. Слишком живые статуи, капающие на дорожку капли, застывшая, прозрачная красота леса и арка, которой внезапно закончилась дорога. И только сейчас Рэми поверил до конца, что он в самом деле архан и брат Армана.

Остановившись, он обернулся. Казалось ему, что там, в начале дорожки, осталась его прежняя, в меру спокойная жизнь, а здесь - начались стремительные перемены. Именно здесь, на небольшой площадке, выложенной тем же мрамором, с фонтаном посредине, окруженной полуокруглым озерком.

– Красиво... тихо, - прошептал Эдлай.
– Мы часто здесь бывали с вашим отцом, Рэми. И теперь я хочу серьезно поговорить с сыном моего умершего друга. Сказать по правде, вообще-то я не считаюсь с чувствами других, но с вами я должен объясниться. Пройдемте...

Они подошли к бордюру, окружавшему площадку, и Рэми уставился в черную воду, которую взбивали лапами плывущие к ним утки.

– Вы так легко записали меня во враги, - продолжал

Эдлай, - хотя это не совсем так. Верьте мне, я не хотел вам зла. Помните, что я защищал свою невинную воспитанницу от рожанина, не нападал на сына Арама. И, главное, не я был зачинщиком того выплеска магии, что чуть было не погубил вашу семью.

– Какой магии?
– переспросил Рэми.
– Говорите яснее.

– Вы не удивились, что вас никто не искал?
– спросил Эдлай, вытягивая из поясной сумки кусок хлеба. Он оторвал половину, отдал ее удивленному Рэми. А потом начал оскубывать от своего куска небольшие крошки и кидать их уткам.

– Ни вашу мать, ни сестру. Если бы я знал, что вы живы... достал бы вас из-под земли. Да и не один я. Клан Армана слишком влиятелен и в Кассии, и в Ларии, чтобы допустить пропажи сводного брата своего главы.

Утки подплыли ближе, вылавливая из темной воды светлые кусочки хлеба. И Рэми, чтобы чем-то занять руки, подобно Эдлаю начал кормить просительно крякающих птиц. Но пока пальцы были заняты краюхой, сам он внимательно слушал архана.

– Вам было четыре года, вашей сестре всего два, когда замок Арама... превратился в серое озеро, погребая в себе всех, кто был тогда в здании. Двор, слуг, жену Арама с двумя детьми. Если вы когда-нибудь решитесь, я отвезу вас на то место. По моему приказу над озером поставили плиту, а на ней - памятник. Но теперь это уже не важно...

– Сколько слуг там погибло?

– Около двадцати. Тел мы не нашли... Это было невозможно. О, Рэми, вижу по вашим глазам, что вы жалеете тех людей.

– А если и так!
– вскрикнул Рэми.

– А если так, то зря!
– заметил Эдлай, бросив уткам последний кусок и отряхивая с перчаток крошки.
– Для меня в этом замке было лишь четыре важных человека - семья Алана. Арман чудом остался жив, и я взялся за его воспитание, как до этого я брался за воспитание вас, мой друг. И верьте мне, я жалел и не раз, что отпустил Астрид в тот проклятый замок. Вы не понимаете, Рэми.

– Ну так объясните!

– Я не знаю, почему Астрид решила тогда исчезнуть. Но не от меня она пряталась. Даю слово архана.

Рэми промолчал, разминая оставшийся кусок хлеба в крошки и кидая их уткам. Слово архана в Кассии было свято и тех, кто его нарушил, карали сами боги. Эдлай не врал.

– Дайте мне слово, - сказал Рэми, посмотрев на Эдлая, - что вы не знаете имени виновника.

– Не могу, - неожиданно мягко ответил архан.

– А что можете?

– Сказать, что удар шел с Виссавии. Даю вам другое мое слово, что это чистая правда.

– С клана целителей?
– воскликнул Рэми.
– Но какое отношение я имею к Виссавии?

– Вы не знаете?
– искренне удивился Эдлай.
– Вы действительно не знаете? Но я не буду тем, кто вам откроет и эту тайну, простите уж, Рэми. Если повелитель этого не сделал, то и я не имею права. Скажу лишь, что ваша мать из Виссавии, мало того - из семьи вождя. Я все сказал. На этом позвольте, мой друг, считать разговор законченным.