Ложка дегтя

И тут же опять строго спрашивал:

– Промышленность?

– Наличествует в виду выдумален. В них выдумываются любые товары…

– Понял, не продолжай. Медицина?

– Наличествует в виде ремниц и молодил.

– Строительство?

– Дома тут тоже выдумывают. Кстати, есть какая-то онтроника, позволяющая в одном месте разместить несколько зданий. И они друг другу не мешают.

Вспомнив одну забавную вещь, я отвлекался:

– Знаешь, Павлик, как тут квартиры проветривают? Их просто выворачивают наизнанку. Есть такая онтроника – вывертушка. Она меняет местами внутреннее и внешнее…

– Потом об этом. Образование?

– Переразвито. Все чему-то учатся, курсы всякие…

– А разве для быстрого обучения нет специальной онтроники?

– Есть, но аборигены предпочитают учиться классическим методом. Для них главное – личное общение с преподавателем.

Павлик пыхтел, переваривая информацию, потом опять задавал вопросы:

– Спорт?

– Очень развит. Каждый чем-нибудь занимается.

– Искусство?

– Очень развито. Потому что мозги у аборигенов тренированы на выдумальнях.

– Работать хоть нужно? – смеялся суфлёр. – В этом раю?

– Тут нет постоянных профессий и организаций. Они конфигурируются, когда возникает задача. Появилась шпана на улицах – тут же возникают дружины по охране правопорядка. Пожар возник – тут же конфигурируется пожарный участок…

– Ясно. Где изготовляется онтроника?

– Пока не выяснено. Визун ничего не показывает, люди про это говорят неохотно. Слышал я от Анта, что есть какая-то Изобра. Возможно, там производится онтроника. Но Анту верить…

– Может, она выдумывается?

– Точно нет. Выдумываются только простые вещи. А онтроника настолько сложна, что её вообразить невозможно.

Мы бы могли ещё месяц-другой изучать Миоген, но мой шеф, начальник отдела дилапинга, через Павлика передал распоряжение ускорить проект. И случай вскоре представился. Наш графоман Ант, которого мы навестили на третий день, сообщил, что после обеда в Сквере Творчества состоится публичное выступление поэтов. То есть каждый подобный Анту маньяк от поэзии может прочитать свои стихи, которые тут же и обсудят зрители. Я напросился с ним. Виталика я решил не брать, отправив его к вещеводу за посылкой с товарной наживкой, пересланной по моему заявлению.

– Помнишь, я тебе говорил о секретах раскрутки? – напомнил я поэту, видя его колебание.

Тот покивал, хотя было видно, что он уже забыл.

– Ваше собрание как-то освещается в новостях? – спросил я Анта.
– Ну, в смысле, как широкая публика узнаёт, что вы там читаете, творите? Или у вас закрытое собрание?

– Визун ведь есть… - неуверенно произнёс поэт. – Там новости публикуются, можно переместиться и посмотреть…

Точно, у визуна есть своеобразная «новостная лента», рекомендующая самые интересные события, куда можно переместиться.

– Прекрасно! Вот через визун мы тебя и раскрутим! Нужно, чтобы о тебе заговорили. А для этого просто необходим скандал. Сегодня ты его и устроишь.

– Скандал?

Поэту страшно не хотелось устраивать дебош. Этому трусишке, жаждущему славы, страшно не хотелось оказаться в центре скандала. Неужели он взаправду думал прийти к славе с помощью своих виршей? Придётся научить его кое-каким земным технологиям раскрутки, о которых тут видно и не подозревают.

– По-другому, родной, никак не получится, - заверил я его. – Тебе нужна слава? Я тебе её обеспечу. О тебе с сегодняшнего дня заговорят.

– А какой скандал? – спросил, бледнея, поэт.

– Не волнуйся, простенький скандальчик. Можно было, конечно, заставить тебя набить морду какому-нибудь коллеге-поэту. Но это банально. Вы там, в сквере стихи вслух читаете?

– Конечно, - улыбнулся Ант, заметно радуясь, что ему не придётся никому бить морду.

– Так вот, для скандала ты прочтёшь примерно такое.

Я принял псевдопоэтическую позу и с выражением прочёл:

Там где блещет валалум Нацепив колечки Прилетел зелёный блум На горячей печке!

Поэт некоторое время обалдело смотрел на меня.

– Что это? – спросил он, выйдя из ступора.

– Стихи.

– Разве это стихи?!

– Конечно. Даже рифма есть. И ты их прочтёшь публично.

– Ведь ничего не понятно! – возмутился Ант. – На каком это языке?

– На твоём родном. В этом вся и соль, чтобы стихи были странными, - пояснил я непонятливому поэту. – Объясни всем, что в них есть сокровенный смысл, понятный только избранным. Тех, кто будет хаять твои стихи, объяви тупыми и недалёкими животными, не разбирающимися в истинной поэзии.

– Так ведь все обхают!

Я глянул на него снисходительно:

– Эх, Фил! Я тебе гарантирую, что не все. Творческие люди вроде тебя страшно боятся показаться некомпетентными, не разбирающимися в истинной поэзии, за которую ты выдашь эти «стихи».

В Сквере Творчества, когда мы туда перепухнули, уже собралось десятка три поэтов. Они читали стихи о покорении вершин, изобретении новой онтроники и силе человеческого духа.

– Привет, Ант! – дружелюбно поздоровалась знакомая рыжая девушка, за которой неотрывно следовал молодой атлет. – Написал что-нибудь? Давай, почитай, просим!

– Просим, просим! – зашумела толпа поэтов. Ант тут, видимо, выступал в роли мальчика для битья, судя по снисходительным улыбкам поэтов.

Перед Антом расступились, и он взобрался на возвышение в центре сквера. Тряхнув длинными волосами, он с поэтическим подвывом вдохновенно прочёл ту галиматью про «валалум», которой я научил его час назад. Слова он, разумеется, переврал, но эффект был достигнут.

Толпа поэтов от неожиданности замерла. Кто-то неуверенно хихикнул, но тут же замолк. Воспользовавшись всеобщим замешательством, я громко зааплодировал, продрался сквозь толпу, вскарабкался на возвышение и порывисто пожал руку поэту.

– Дорогие друзья! – пафосно обратился я к толпе. – Нам с вами довелось жить в счастливую эпоху! Эпоху рождения нового направления в поэзии! Мы стали свидетелями зарождения сумбуризма!

– Но ведь это чушь! – выкрикнула из толпы рыженькая. – Это не стихи!

В поисках поддержки она оглянулась на атлета, и тот расправил плечи. Я снисходительно глянул на парочку и обратился к девушке:

– Девушка! Вы хотите быть преградой настоящему искусству? Откуда вы знаете, какой должна быть настоящая поэзия? Вы ведь свободные личности, - обратился я к толпе, – а для полёта творческой мысли не должно быть ограничений, правил и преград. Сколько известно случаев в истории, когда творцы, не понятые толпой, умирали в неизвестности. И лишь через сотни лет потомки понимали, что загубленные таланты творили шедевры!