Ложка

Причин дал Вернера мирно свисает между бедер, когда он мельчит кусочек коричневого гашиша и вмешивает его в голландский табак. Адельгейд проводит рукой по животу Вернера, прижимается ртом к скрученному косяку и с удовольствием затягивается. Когда косяк доходит до меня, я тоже делаю вдох и чувствую, как наркотический дым заполняет пространство вокруг террикона. Нина и Адельгейд уходят помочить ноги в воде, Утц прищуривается, как Джеймс Дин, и приглашает меня поехать вместе с ними на юг собирать виноград. Я отвечаю, что решила прервать свое путешествие, и он понимающе кивает. «Выкусите, фрицы», как любит повторять мой дед, осушая бокал. Что бы он сказал, если бы увидел меня здесь — единственную одетую женщину на берегу канала в компании двух волосатых голых немцев? Картина «Завтрак на траве», только наоборот. (Мане? Моне?)

Я смеюсь, Вернер смеется, Нина и Адельгейд смеются, я смеюсь, Вернер смеется, Нина и Адельгейд смеются… Кто-то делает музыку погромче. Голоса «Флитвуд Мак» восхитительны. And the songbirds keep singing… [24] Я слышу, как мой голос повторяет слова песни, чувствую, что становлюсь Стиви Никс. Like never before, like never before… [25] Вот интересно, кому бы я спела I love you, I love you, I love you [26] с такой интонацией? Утц наблюдает за мной, положив подбородок на кулак. Я краснею, он улыбается, бормочет: «Cool» [27] . Понятия не имею, о чем он. Утц лениво потягивает косяк и закрывает глаза.

24

И певчие птицы поют… (англ.)

25

Как никогда прежде, как никогда прежде… (англ.)

26

Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя (англ.).

27

Английское слово cool имеет несколько значений, в частности — «прохладный» и «крутой».

Луч луны освещает мой путь к телефонной будке.

В руке у меня горсть желтых монет. Луч луны проникает в будку вслед за мной и падает на прорезь для монет, зрительно увеличивая ее. Набираю номер и слушаю гудки. Сейчас мама возьмет трубку, развеет все мои сомнения, даст ценные советы и скажет, чтобы я немедленно возвращалась в Пембрукшир. Или отправлялась на юг с немецкими хиппи. Или начала исследовать бургундские замки на букву «Б».

Мне все не отвечают и не отвечают. Длинный гудок прозвучал уже раз шестнадцать. Кто сейчас за стойкой? Двадцать, двадцать один, двадцать два… Сокрушенно вешаю трубку. Наркотический оптимизм выветривается.

Придя в кемпинг, отупело брожу среди палаток, не в силах отыскать свою или ту, в которой ночуют мои новые знакомые. Неожиданно меня осеняет: на звонок никто не ответил, потому что в гостинице произошла трагедия!

Почему-то на ум приходит цитата из Шекспира, правда несколько адаптированная к моей собственной жизни: «Не все спокойно в королевстве „Красноклювых клушиц"».

В воображении успел прокрутиться целый кинофильм. Итак, прошлой ночью на пороге гостиницы появился неизвестный. Моей измученной матери недостало проницательности, той легендарной проницательности, которая в первые секунды знакомства позволяет ей чуять потенциально опасных людей и с деланым сожалением сообщать им, что свободных номеров сейчас нет. Как назло, прошлой ночью мама «пустила козла в огород» и поселила его в моей комнате номер двадцать три, расположенной в мансарде и отделанной филенкой от пола до потолка. Пока все мирно спали, «козел» пил пиво бутылку за бутылкой и курил сигарету за сигаретой (курение запрещено во всех номерах за исключением семнадцатого и восемнадцатого, в которых имеются балконы). Пепел падал на одеяло, окурки летели на ковер. Когда «козел» в несвежей майке и грязных трусах заснул, красный огонек на конце сигареты, зажатой в его пальцах, указывал на филенчатый потолок.

Мои дед, бабушка, мама и двое братьев сгорели заживо. Смерть наступила быстро, никто из них не мучился.

Похоже, у меня начинается паническая атака. Надо окунуть голову в воду.

Освеженный прохладной водой канала мозг рождает новую гениальную идею — прежде чем заочно хоронить родных, возможно, стоит еще раз позвонить домой.

— Гостиница «Красноклювые клушицы».

— Алло, алло, Дэй? Как ты, как мама, как Нану, как там Ал, Ал, а как Помпон?

— Да нормально все. Серен, ты знаешь, сколько сейчас времени?

Поднимаю взгляд и смотрю на огромные звезды, озаренные лунными отблесками. Кажется, я схожу с ума.

— Ау, Хоббит, ты меня слышишь?

— Передай трубку маме.

— Не могу, она взяла отгул.

— Какой отгул?

— Мама говорит, что надо больше наслаждаться жизнью. Она решила ежемесячно…

Лихорадочно кидаю в приемник еще несколько монет.

— …На всякие там экскурсии, выставки, походы по магазинам.

— А гостиницей кто занимается?

— Дед, бабушка, Ал…

— Ал? Что ты мелешь?

Слышу, как Дэй смеется.

— Так ты где, Серензо?

Слово «Серензо» в устах брата дает мне понять, что он любит меня и очень скучает.

— В районе Авалона. Нет, Крезо. Завтра еду домой.

— Уже? Бы-ыстро малышка наигралась!

Пи-пи-пи-и-и-и… Связь прерывается, короткие гудки больно колют ухо. Между урнами у входа в кемпинг шныряет какой-то зверек. Я не двигаюсь и почти не дышу, так что он меня не замечает.

Меня вдруг настигает мысль: если бы гостиница и в самом деле сгорела, я стала бы единственной из семьи, кто уцелел! Благодаря мобилизующей силе ложки я не задохнулась бы в собственной постели, и — хотя я совершенно не желаю близким смерти — случись такой пожар взаправду, можно было бы считать, что ложка спасла мне жизнь.

Дэй прав, только бестолковая малявка сдалась бы так быстро из-за какого-то жалкого извращенца в кинотеатре.

[...] именно ложка будоражила изобретательные умы представителей палеолита. Долгое время ложки изготавливали из наиболее распространенных материалов соответствующей эпохи (кость, рог, дерево), но в XV в. ложка сделала выбор в пользу серебра и связала свою судьбу с вилкой. Они образовали дуэт под названием «пара столовых приборов». Чтобы быть вправе так именоваться, ложке и вилке следовало иметь идентичное оформление и носить подпись мастера, сделанную в один и тот же день.

В XVIII в. возможности сервировки стола расширяются благодаря коллекциям из двенадцати или двадцати четырех пар приборов. С появлением в XIX в. комплектов марки «Менажер», отвечающих кулинарным изыскам своего времени и ставших бесценными в глазах молодых невест, воображение мастеров разгорается с новой силой.

Особенно утонченными можно смело назвать работы французских мастеров. При Наполеоне III они создают необычайное множество подлинных шедевров. Приревновав к успеху французов, их европейские соперники тоже включаются в игру, каждый мастер стремится разработать собственную таксономию ложек на все случаи жизни. Отметим, что ни одна страна не увлекалась придумыванием новых разновидностей ложек так самозабвенно, как Великобритания в Викторианскую эпоху. Именно тогда появляется ложка для сыра Стилтон, ложка для холодца, ложка для грейпфрута и несравненная чайная ложка, которую британцы обожают по сей день.

Полковник Монтгомери Филиппе.

Воспоминания коллекционера

Бедная Маргарита

Сверившись с атласом, схемой и заметками пчеловода, решаю начать с замка Маргариты Бургундской, расположенного в коммуне Куш. На повороте «вольво» злобно рычит, и я останавливаюсь на несколько минут, чтобы успокоить мотор. Мне и самой сейчас не очень: видимо, вчерашний гашиш боком выходит.

Подъезжаю к бывшей резиденции Маргариты. Башни цитадели воплощают сдержанность и спокойствие. Мое настроение поднимается. Предвкушаю знакомство с бытом милой одинокой аристократки, влюбленной в столовые приборы и гербы. Фантазирую, что она угостит меня чаем и булочками с шоколадом.

При виде стоянки перед замком мое настроение резко падает. Четыре автобуса, дюжина машин, два автодома и толпа скаутов в плащах, пластмассовых шлемах и с мечами в руках. Трое запыхавшихся вожатых пытаются построить мальчишек в колонну, но у них ничего не получается: стоит угомонить одних, другие отбегают и принимаются тыкать друг дружку мечами в живот. За окном мини-фургона я вижу двух стариков, которые с отсутствующим видом жуют пирожные. Эта сцена перебивает мне аппетит.

В арке ворот стоит застекленная будка. Билетерша сообщает, что вход платный. Я решаю, что не готова терпеть убытки только ради того, чтобы осмотреть башню и донжон, к тому же мой кошелек остался в машине. Объясняю даме цель визита, но она не слушает и переводит взгляд на группу из десяти пожилых людей за моей спиной, больше напоминающих зомби.