Лучник

Похититель ещё немного полюбовался на него. Потом демонстративно поднял правую руку, окутанную какой-то полупрозрачной серой субстанцией, подвижной, как желе, и кажущейся почти живой. Подвигал пальцами, словно нащупывая что-то вслепую.

Наэри ощутил, как что-то холодное и склизкое шевельнулось в животе. Скользнуло по внутренностям, заставляя задохнуться от омерзения. Сдавило что-то в одном месте, в другом, вынуждая невольно вздрагивать — не от боли даже, которая по-прежнему воспринималась невнятно, отдалённо, а от неконтролируемой реакции тела. Густой пеленой обернуло сперва лихорадочно зачастившее сердце, потом — судорожно сжавшийся в приступе тошноты желудок.

Лишь теперь, изо всех сил пытаясь подавить поднимающуюся в сознании панику, Наэри запоздало осознал, откуда взялось то дикое чувство расчленённости, что он испытал по возвращении в сознание. И, несмотря на ужас перед происходящим, испытал настоящее облегчение. По крайней мере, он не был живым покойником, как ему показалось в бреду не до конца ушедшего обморока.

А маг, жестоко улыбаясь, продолжал смотреть ему в глаза, словно надеялся увидеть в них его мысли и чувства.

— Нравится? — жадно глядя на него, с каким-то сладострастным придыханием спросил он. — Привыкай, это только начало. Когда туман сольётся с твоим телом окончательно, ты поймёшь, что сейчас тебе было, можно сказать, приятно и уютно.

И Наэри вдруг отчётливо осознал, что тот наслаждается его беспомощностью. Ею — и своей властью над ним. Осознал, что он обречён, что никто не найдёт вовремя, как не нашли когда-то Карилли. И его ждёт то же, что и его несчастную сестру. Надолго — если учитель и отец с Гайром сумеют его найти. Или навсегда, если его посчитали погибшим. Он вспомнил, как налил из графина в приёмной воды и собрался идти обратно в лекарский покой. Как раскрылась под ногами серая воронка, в один миг смыкаясь над головой и глуша невольный крик. Как метнулись со всех сторон клочья серого тумана, вливаясь в нос и рот и гася сознание…

Удар вернувшейся памяти заставил его вздрогнуть. Миг дезориентации — а потом он изо всех сил вызвал в левой руке ощущение гладкой белой древесины с мягко светящимися рунами. Отчаянно, молча крикнул в пустоту — «Аснаэ!».

И, спустя несколько бесконечных мгновений, понял, что обречён. Лук не откликнулся. Последнее его оружие, которое, как он думал, будет с ним всегда, оказалось бессильно перед серым туманом, поглотившим его.

Его палач, должно быть, увидел что-то в его глазах. Из его рта вырвался злорадный смешок, а губы скривились в притворно-сочувственной ухмылке.

Наэри судорожно вздохнул, пытаясь подавить ударившую в сознание иглу страха… Заглянул в подёрнутые поволокой глаза похитителя, обещавшие ему вечность страданий…

А потом омерзение, до сих пор прочно владевшее его сознанием, смыло вгрызающийся в сердце страх. А на его месте вспыхнула горячая, туманящая сознание злость.

Палач, увидев изменение его настроения, перекосился от злости и резко сжал окутанную туманом руку в кулак.

И Наэри ощутил, как невидимая пятерня сжимает его горло. Услышал собственный хрип. Почувствовал, как задёргалось, пытаясь вырваться из невидимой удавки, не подчиняющееся ему тело. В судорожно сокращающихся лёгких появилось и начало медленно нарастать мучительное жжение.

Возвращающаяся боль, несмотря на весь ужас ситуации, обрадовала Наэри, как старый друг. Он хотел надеяться, что вслед за ней вернётся и контроль над телом.

Потом удушье достигло пика, перед глазами замелькали яркие пятна, и юноша ощутил, что проваливается в темноту.

Обморок, если он и был, закончился резко и без предупреждения. Наэри услышал собственный надсадный кашель, почувствовал, как содрогается его грудь. И с неожиданно спокойной, рассудочной ненавистью осознал, что его палач безумен. Целиком и полностью. Больше никто не стал бы пытать пленника, не задавая вопросов и не предоставляя возможности на них ответить.

— Как ощущения? — подтверждая его подозрения, с фальшивым сочувствием поинтересовался похититель, когда сознание Наэри прояснилось, а безвольно раскрытые глаза смогли воспринимать что-то, кроме вспыхивающих перед ними алых пятен. — Привыкай, малыш, мы будем общаться ещё долго. Даже дольше, чем с твоей сестричкой. Её приходилось беречь, чтобы кровь оставалась живой. Даже жаль, что не получилось опробовать на ней это заклинание, с женщиной должно было быть ещё приятнее. Но ничего, Наилиру и того куска мяса, который он получил, хватит. А за всё, что мне задолжала Третья Башня, ответишь ты.

Смысл сказанных слов не сразу дошёл до сознания Наэри. А когда дошёл…

— Да, да, да… — неприятно засмеялся палач, глядя в его ослепшие от ненависти глаза. — Это я развлекался с твоей сестричкой. Жаль, матушку твою я уже не получу, после пламени смерти даже мне делать уже нечего.

Наэри молча, бессильно рвался из темницы ставшего чужим и непослушным тела. Если бы он мог сейчас дотянуться до подонка, наверное, разорвал бы его голыми руками.

Увы, неизвестное заклинание держало крепко.

— Что, мечтаешь о семейных объятиях? — с тошнотворной мягкостью спросил палач. По губам его гуляла торжествующая, полная злорадного удовольствия улыбка. Пальцы его правой руки, погружённые в серую субстанцию, непрерывно шевелились — и с каждым их движением Наэри скручивал приступ короткого спазма. — Ах, ну да, я и забыл, ты же не можешь этого без моего разрешения…

Наэри рад был бы оспорить это утверждение. Но некромант — а это, без сомнения, был именно он, тот ублюдок, что устроил нападение на Башню и целый год пытал его сестру — некромант был прав: скользкие бесплотные щупальца держали крепко. Он чувствовал эти холодные струйки, похожие на склизкие отростки тумана, внутри себя. Чувствовал, как они сжимают мышцы, заставляя их напрягаться и посылая по телу уколы медленно нарастающей боли.

— Ну да ладно, — задумчиво проговорил тем временем, ненадолго задумавшись, палач. — Я обойдусь без проявления родственных чувств. А вот поздороваться со своим хозяином можешь. Ну-ка, изобрази поклон!

Внутри противоречием вспыхнуло, поднялось волной, проясняя плывущее от дурноты и боли сознание, волна даже не ненависти — чистейшего, кристально-острого гнева. Он почувствовал, как напрягаются мускулы шеи, против его воли приподнимая голову для кивка. И, внутренне взбесившись, мысленно вцепился в собственное непослушное тело, заставляя себя оставаться неподвижным.

Голова всё-таки дёрнулась. Поднялась, отрываясь от чего-то твёрдого и холодного, на чём он лежал. Наэри напрягся изо всех сил, стараясь не позволить себе совершить позорного поклона.

Улыбка сбежала с лица похитителя.

— А вот об этом, родственничек, ты пожалеешь… — разом теряя всё своё показное добродушие, с ненавистью прошипел он.

— Жалеть здесь будет вовсе не он, — голос Эрана был не менее ледяным, чем окружающее его пространство. — По-хорошему тебе, видимо, лучше даже не предлагать, верно?