Лучшая половина мафии (Крестная мать)

— Пустяки, даже не стоит повторять. Вы были где-то очень далеко.

София привычным жестом склонила голову набок. Ее темные глаза сверкали. Она подалась вперед, опершись на локоть.

— Знаете, когда-то — мне было, наверное, лет пятнадцать — я работала в таком же кафе, как это. Обслуживала столики и мыла посуду.

— В самом деле?

Она засмеялась. Щеки ее пылали, шубка небрежно распахнулась, словно ночной холод ей был нипочем. Пирелли смотрел на нее, затаив дыхание. Он еще никогда в жизни не видел такой красоты… София поманила его пальчиком, заставив нагнуться ближе, и на него повеяло ее духами — легким и свежим цветочным ароматом.

— Да, я не всегда была богата, не всегда обедала в дорогих ресторанах. Мы жили очень бедно. У моей мамы ничего не было, даже мужа…

— А вы работали официанткой?

— Да… в придорожном кафе. — Она глубоко вздохнула, на мгновение уставилась в пространство перед собой, потом опять взглянула на комиссара. — Мне пора идти.

Пирелли вскочил и пошел в кафе, чтобы заплатить по счету. Она ждала его на улице, сидя спиной к ярко освещенному окну. Поддавшись внезапному порыву безумного легкомыслия, он показал на вазу с цветами, стоявшую на прилавке.

— Сколько это стоит?

Крайне смущенный, Пирелли вручил Софии букет, только сейчас заметив, что цветы-то искусственные.

— Ох, я, кажется, свалял дурака.

Она обняла его и улыбнулась:

— Вовсе нет. Я тронута. Они никогда не завянут… Спасибо.

Он проводил Софию к машине и отчитал за то, что она ее не заперла. Но она заметила, что он был с ней и, значит, тоже отчасти виноват. Он придержал дверцу.

— Вы поужинаете со мной, София? Можно, я буду называть вас по имени?

— Я уезжаю в Рим…

— Навсегда?

— Нет, но я не знаю, когда вернусь.

— На Рождество вы будете там?

Она была совсем близко от него — нагнулась, чтобы сесть в машину, однако, услышав вопрос, выпрямилась.

— На Рождество? — Она опустила свои большие карие глаза, прикрыв их густыми темными ресницами.

«Она совсем не красится», — подумал Пирелли и тут услышал ее страдальческий шепот:

— О Господи, ведь скоро Рождество…

Увидев этот взгляд испуганного ребенка, он не сразу понял, почему она вдруг так расстроилась.

— Мои дети… — простонала она, — мои дети…

И тут до него дошло, каким кошмаром будет для нее этот веселый праздник с мишурой и подарками. Детский праздник. А у Софии больше нет детей. Неожиданно для себя он обнял ее и крепко прижал к груди, повторяя снова и снова, что все будет хорошо… все будет хорошо, он здесь… Она прильнула к нему. Мягкий шелковистый мех ласкал его щеку. Ему не хотелось выпускать ее из своих объятий.

Он и сам не знал, как это произошло: желая утешить Софию, он нашел губами ее губы и поцеловал… Она отвернулась, прижавшись щекой к его пальто. Его тело пылало огнем. Он никогда не испытывал столько страсти… и нежности. Она стояла в его объятиях целую вечность. Потом он почувствовал, как она постепенно отстраняется — без усилия, просто потому, что момент прошел.

Он помог ей сесть в машину и приподнял полу шубки, чтобы ее не прищемило дверцей.

— Так вы со мной поужинаете?

Она молча искала автомобильный ключ.

— Я приеду в Рим, в Турцию — куда хотите.

София вставила ключ в замок зажигания и завела двигатель. Когда она к нему повернулась, это была совсем чужая женщина. Ему отчаянно хотелось удержать ее — еще хотя бы на несколько минут!

— Я слышал, вы со своими золовками вновь открываете предприятие. Обещайте мне, что будете осторожны, очень осторожны. Если я вам когда-нибудь понадоблюсь… Послушайте, я дам вам свою визитную карточку. Это мой прямой телефон, звоните в любое время дня и ночи. А вот мой домашний телефон — я живу на квартире.

Выпалив все это скороговоркой, он черкнул номер своего телефона и протянул визитку в окошко машины. Ее рука была холодна как лед. Даже не взглянув на карточку, она сунула ее в карман.

— Вы очень добры, но, мне кажется, нам лучше забыть нашу сегодняшнюю встречу. Спокойной ночи.

Она быстро уехала, а он остался стоять, совершенно потерянный и опустошенный. Под ногами у него валялись пластмассовые цветы. Господи, видел бы его сейчас Анкора — не поверил бы! Пирелли всплеснул руками и вслух произнес:

— Ох, София Лучано, что же ты со мной делаешь?

Стараясь не шуметь, София вошла в дом и на цыпочках прокралась к лестнице. Но тут из кабинета вышла Тереза.

— Где ты была, черт возьми? Тебя не было несколько часов. Сейчас половина третьего ночи.

София остановилась на ступеньках и глянула вниз, на Терезу.

— Ты что, мой тюремный надзиратель? Я могу ходить, куда мне заблагорассудится!

— Нет, не можешь.

София не повышала голоса, однако каждое ее слово дышало гневом:

— Я не собираюсь скандалить с тобой здесь, на лестнице. Мы разбудим весь дом. Но почему ты разговариваешь со мной, как с малым ребенком? Ты не имеешь права!

— Сейчас имею.

— Ах, вот как?

— Где ты была?

— Каталась на машине и — это тебе понравится — пила коньяк, целых две рюмки, с комиссаром Пирелли. Еще вопросы есть?

К дверям кабинета подошла Мойра.

— У меня есть вопросы. Ты ему что-нибудь сказала?

София скинула с плеч шубку.

— За кого ты меня принимаешь?

— Ты грозилась все ему рассказать. Может быть, ты это уже сделала. Мы не знаем, чем ты занималась последние три часа.

Софии хотелось шлепнуть Мойру по блестящей от крема щеке. Ее бесили розовые рюшечки ночной рубашки, облегавшей пышные формы женщины.

— Я сидела в машине. Он подошел и предложил выпить, сказав, что у него есть для меня информация. Он собирался завтра сюда приехать, и я согласилась — чтобы он не столкнулся в этом доме с вашим драгоценным Морено. Они нашли оружие, из которого убили моих детей, — оружие, но не убийцу. Они считают, что моих детей и Пола Кароллу убил один и тот же человек. Пирелли спрашивал про него, когда приезжал сюда в прошлый раз. Это сын Пола Кароллы, Лука… Они скоро его арестуют. Значит, тот тип на втором этаже не виновен в убийстве Кароллы.