Лучшие из нас

В читальном зале на шестом этаже корпуса Хенрика Вергеланна стояла тишина. На большей части столов лежали открытые блокноты, ручки и распечатанные пачки печенья. На спинке стула висела куртка с капюшоном. На подоконнике осталась полупустая бутылка газированного напитка. К столу в одном из самых мрачных углов зала была прислонена трость со светлым набалдашником, а на поверхности стола лежала толстая пачка машинописных листов. Должно быть, это один из столов, выделенных для кафедральных пенсионеров в качестве благодарности за годы жизни, проведенные в Университете Осло.

В читальном зале находился всего один человек — светловолосая девушка, наверняка соискательница степени магистра. Она спала, положив голову на руки, за столом около дверей.

Пол уселся на самый дальний ряд столов, на максимальном расстоянии от девушки, рядом с окном. Он открыл папку, которую ему дала Нанна, разложил листы веером и стал вдыхать их запах, скользить по ним руками, после чего снова сложил стопкой. Он все еще беспокоился, что не сможет продемонстрировать того энтузиазма, которого от него ожидала Нанна. Он посмотрел на книжные шкафы, расставленные вдоль стен, и, как и надеялся, испытал чувство глубокого удовлетворения от вида знакомых книжных корешков. Целую полку занимали толстые тома в синих обложках, это старые подборки журнала «Язык» (сейчас университет подписывается на электронную версию, сотрудники просматривают ее и распечатывают интересующие их статьи), ниже в разделе журналов стояли два тома студенческого издания «Язык сегодня!!», редактором которого Пол был в студенческие годы. Рядом он увидел оранжевый корешок книги о морфологии Джоана Байби и серые — синтаксического исследования в трех томах Хегемана и Ледрупа.

Он нашел и свою собственную диссертацию, оба издания. Слева стояло университетское, то, по которому он защищался. А рядом — исправленное и дополненное, выпущенное настоящим издательством, серьезным, академическим (хоть и норвежским). Над этой книгой он работал почти пять лет. Первые три года Пол был стипендиатом и занимался только ею, после этого два семестра работал преподавателем-почасовиком и научной работе посвящал вторую половину дня. После защиты он почти год трудился над доработкой диссертации (замещая учителя в своей бывшей школе — старые здания, кипы тетрадей, краснеющие выпускницы с подведенными глазами и подростковым жирком). Он ужасно хотел напечатать ее в настоящем издательстве, а не в университетском, потому что это пригодилось бы для его резюме.

Один из однокашников Пола работал редактором в издательстве. Пол долго не решался, но потом все-таки позвонил ему. Минут десять они поболтали о студенческих годах, а потом Пол высказал свою просьбу. Его однокашник, только что принятый на работу в издательство, искал новый материал и боялся спугнуть потенциального автора, поэтому посчитал, что, может быть, из этого что-нибудь и получится, хотя издательство больше не делало ставку на элитарных авторов. Но было бы хорошо, если бы Пол сначала провел небольшое маркетинговое исследование. «Маркетинговое исследование», — повторил Пол: новоиспеченный доктор филологических наук живо представил себе, что потребуется, чтобы сделать такое исследование достоверным. «Да нет же, — объяснил редактор, — просто поспрашивай в разных вузах и университетах, не захотят ли они включить твою книгу в список обязательной литературы». Пол должен был представить приблизительные расчеты продаж, прежде чем редактор примет его рукопись к рассмотрению.

Через пару дней Пол встретил, причем совершенно случайно, одну из своих бывших коллег-стипендиаток, которая так и не написала диссертацию и теперь работала преподавателем в одном вузе. Они разговорились, Пол сделал комплимент ее платью (которое ему на самом деле нравилось — ткань спадала складками, зрительно увеличивая слишком худые бедра). Выяснилось, что, к сожалению, преподавательница обучает более молодых студентов, чем надеялся Пол.

Но когда через четверть часа Пол прощался с вузовской работницей, он улыбнулся, несмотря на то, что ладони его покрылись потом. Она улыбнулась ему в ответ, и Пол понял, что именноему следует сказать, и когда надо непременновзять ее за локоть, и как долго не отпускать ее руку.

Издательство получило требуемое письмо через два дня. Из него следовало, что преподавательница вуза прочитала диссертацию Пола (да, она ей, так сказать, полюбилась) и что в книжном варианте она могла бы войти в список обязательной литературы по курсу «Введение в языкознание» (в вузах страны давно ждали подобную книгу). Этот курс каждый семестр слушает как минимум пятьдесят студентов (и вполне вероятно, в ближайшем будущем он станет еще более популярным). Редактор посчитал, что этот «крик о помощи», как он выразился, может сработать. Таким образом, мечта Пола воплотилась в жизнь. Следующей весной его диссертация была издана отдельной книгой.

Пол рассматривал свою книгу каждый день, первое время он испытывал при этом пьянящее чувство гордости, но на удивление скоро стал относиться к ней с равнодушием, а иногда даже с легкими угрызениями совести. Потому что книга «Между Сциллой и Харибдой: морфосинтаксическое погружение в латинском и древненорвежском языках» продавалась гораздо хуже, чем предусматривали и без того скромные расчеты старательного редактора.

Пол оторвал взгляд от книг и стал осматривать помещение. Несмотря на то что читальный зал кафедры лингвистики располагается не в том здании, где он был во время учебы Пола, он словно вернулся домой. Здесь все безопасно и знакомо, но точно так же, как при возвращении в дом детства после длительного отсутствия, все казалось Полу немного меньше размером, немного иным, не таким сверкающим, как раньше. У него не было никакой очевидной причины явиться сюда, в этом старомодном читальном зале не было ничего такого, чего он не мог бы найти на футлинге. И все-таки читать рукопись Нанны он пришел именно сюда (и к счастью, его старый электронный ключ не дезактивировали).

Пол все еще оттягивал этот момент, его рука покоилась на папке. Вид из окна был тот же, что он помнил со студенческих лет, только перспектива немного иная, поскольку сейчас он находился пятью этажами ниже. Он видел кафедру метеорологии и район Холменколлен, где прекрасные ели окружают трамплин, возвышающийся слева белой буквой J, он отыскал взглядом телебашню Триваннсторне, сделал глубокий вдох и приступил к чтению.

Пол читал не останавливаясь, перелистывая правой рукой страницы рукописи. Через сорок пять минут он перевернул последний лист, выпрямился и сложил руки за головой. «Да!» — произнес он не очень громко, но все же разбудил девушку, сидящую у входных дверей. Она подняла голову и стала виновато потирать глаза.

Пол всем сердцем хотел верить Нанне, когда сегодня днем та рассказывала ему, насколько важен ее проект и какое значение он будет иметь. Но он почему-то сомневался. Прочитанное очень ему понравилось, и поэтому Пол был немного удивлен, что даже сейчас испытывает некое недоверие. Он снова придвинул к себе рукопись, пролистал ее, перечитал предложение здесь, абзац там. Проект полностью соответствовал его собственным представлениям относительно того, какой должна быть лингвистика: это описание гармонии языка. Выявление связей, изначально скрытых в видимом хаосе сведений, но постепенно проступающих наружу. Это грандиозно. Это формулы природы, узоры языка, всегда присутствовавшие в нем, но скрытые от людей до тех пор, пока наука не обнаружила их. Истинная сущность языка, его выявленная квинтэссенция, переведенная в математические формулы и синтаксические схемы.

Хороший лингвист всегда хороший математик. И именно математические закономерности в проекте Нанны нравились Полу больше всего, он был в восторге от них, его бросало то в жар, то в холод, он почти стонал от удовольствия, сидя в читальном зале кафедры лингвистики на шестом этаже корпуса Хенрика Вергеланна.

Именно об этом он думал в первые пьянящие минуты. Очевидные коммерческие возможности проекта еще не дошли до его рассудка, несмотря на то что Нанна о них говорила. (Это происходило не потому, что Пол — добросердечный идеалист или далекий от реальности эстет, это происходило прежде всего потому, что Пол совершенно не привык думать о языковых исследованиях как о средстве заработка.)

Он вновь перечитал резюме на первой странице, и вновь его переполнил восторг от красоты прочитанного. Кажется, только что он постиг глубинные истины, саму сущность языка. Он пребывал в восхищении, чего с ним давно не было, но он узнал это чувство, он испытывал его в студенческие годы и в то время, когда был стипендиатом. Это восхищение тем, как красиво соткан мир, это одержимость сродни той, какая охватила его позже, когда он обнаружил связи, которые раньше никто не видел и о которых он с восхищением написал сначала в дипломной работе, а потом и в диссертации. Радость открытия.