Лучший частный детектив
Шрифт:
— Вы врач?
— Ты должна слушаться меня, если хочешь поправиться.
От этого звенящего голоса Дина впала в транс. Она закрыла глаза и глубоко задышала. Посетительница продолжала говорить:
— Слушай меня. Ты впитываешь мои слова и меняешься. Становишься другой, маленькой девочкой, хорошей девочкой. У тебя косичка с белым бантом. Гуляешь в парке, держа за руку папу. Он такой большой, и ты гордишься им. Светит солнце, щебечут птицы. Тебе хорошо. Очень хорошо.
— Хорошо, — повторила Дина.
— Вот ты садишься на лошадку, и карусель крутится. Быстрее, всё быстрее.
— Потом вы с папой идёте покупать мороженое. Ты любишь мороженое, ты счастлива. Мороженое очень вкусное, ты с любовью смотришь на папу. — Лицо девушки приняло совершенно идиотское выражение. Невозможно было поверить, что это та самая Дина Глаголева, умница, отличница, красавица.
Дина не заметила, когда ушла эта странная женщина. Ей захотелось есть, причём она явно ощущала запах любимых ею вареников, которые часто готовила бабушка.
— Хатю кусать! — сказала Дина громко, требовательно, как обычно говорят это маленькие дети.
В палату вошла санитарка, принесла еду, и Дина ела жадно, крошки летели в разные стороны, руки и губы были в картофельном пюре. Санитарка с сочувствием глядела на неё молча.
За долгие годы работы в этом заведении она насмотрелась всякого. И всё же, эта девушка, которую она видела ночью, так сильно изменилась всего за несколько часов. Убрав за больной, санитарка вытерла ей лицо и руки, затем тихо вышла.
«Муж журналистки» всегда умел удивить Веру. Как только она переступила порог, он сходу заявил:
— Егор был у меня.
— Да??? Ты с ним беседовал…без меня?
— Ну, извини, что не предупредил. Парень растерялся по жизни, ему нужна была мужская поддержка, я её предоставил.
Далее состоялась довольно серьёзная перепалка, эмоциональная, с выяснением отношений… Немного успокоившись, Вера сменила тон, хотя нотки возмущения продолжали проскальзывать.
— Ну ты даёшь! А если он причастен…к преступлению?
— Это вряд ли.
— Почему ты так уверен?
— Во-первых, Егор мне понравился: а я в людях разбираюсь. Кроме того, как я тебе уже рассказал, именно у Дины в кармане оказались серьёзные улики.
— Ты хочешь сказать, что Дина — организатор убийства?!..
— Всё возможно. Смекнула, что обстоятельства подходящие: ищут виновного в гибели первой студентки, выпавшей из окна, так что всё дальнейшее с её подачи будет выглядеть правдоподобно.
— Своеобразный плагиат…
— Ну да, почти так.
— Ну, а зачем же тогда она обратилась ко мне? Так бы всё и сошло на нет, само собой.
— Так она ведь не знала, что в милиции дело закроют. Думала, что сможет тебя перехитрить и направить следствие по ложному пути. Хотела снять с себя подозрение.
— Но не рассчитала свои силы, испугалась…
— Вот именно.
— Всё это пока лишь версия. Доказательств никаких. Есть только часы как улика и странная записка.
— Тебе надо встретиться с Егором, — уверенно произнёс Борис, поставив точку в этом утреннем диспуте.
Егор все эти дни порывался поговорить с отцом, но разговор откладывался. В университет
он не ходил, и, запершись в своей комнате, с утра до вечера лежал на диване, на уговоры матери «поесть чего-нибудь», отвечал отказом. Она ещё несколько раз порывалась поговорить с ним, в результате парень закрыл дверь на замок, указав тем самым на бесполезность её материнских порывов. В семье вообще не приняты были «разговоры по душам».…Однажды, когда Егору было лет десять, он подрался с мальчишками во дворе. Прибежав домой, плакал от обиды и боли. Мать хотела успокоить сына, прижала к себе, гладя его белобрысую головку, приговаривая что-то ласковое. Отец грубо оттолкнул Егора от матери со словами: «Не делай мне из него девчонку! Со своими проблемами он сам должен разбираться, а не распускать сопли. А то так и будет: чуть что — за мамину юбку хвататься!».
Потом ещё несколько раз отец выражал негодование по поводу детских слёз и жалоб. В конце концов, не только в отношениях между отцом и сыном, но и в общении с матерью возник непреодолимый барьер.
…Прежде чем встречаться с Егором, надо было выяснить некоторые детали. Для этого следовало поговорить с Корсунским-старшим. И после обеда Вера решила ему позвонить. Но разговор получился достаточно сдержанным.
Корсунский явно не горел желанием видеть у себя в доме журналиста, но встречу всё-таки назначил.
Вечером Вера отправилась по указанному адресу. Дверь открыл Павел Витальевич с курительной трубкой во рту. Разговор ему был неприятен, и он даже не пытался это скрыть. Особое напряжение возникло, когда речь зашла о тёте Егора, Александре Корсунской.
— Я не понимаю, почему этот вопрос вас заинтересовал. Это, как говорится, было давно и неправда.
— В том то и дело, что это всё правда. Но пока, получается, полуправда. За полной картиной событий я к вам и пришла.
— Ну что сказать? Саша была трудным ребёнком. Она слишком…нервозно воспринимала действительность. В результате, в период полового созревания, ну, вы понимаете, с ней произошёл кризис, и она…заболела.
— Но ведь у неё был ребёнок? Кто его отец и почему вы об этом ничего не сказали?
— Почему я вам, скажите на милость, должен что-то рассказывать? Вы напросились на эту встречу, сам я вас не приглашал и совершенно не понимаю вашего интереса к тайнам нашей семьи.
— Значит, вы не отрицаете, что тайны всё-таки есть?
— Я прожил достаточно долгую жизнь, чтобы утверждать, что тайны есть в каждой семье.
— Но я интересуюсь этим делом как журналист. Мне нужно разобраться в деталях.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я чувствую, что тайны вашего семейства имеют значение для событий сегодняшнего дня.
Павел Витальевич вздохнул, закурил трубку и высокомерно произнёс:
— Ничего не понял. Всегда считал, что среди женщин-журналисток в основном фантазёрки и домохозяйки по призванию. Спрашивайте, что вас конкретно интересует.
Вера проигнорировала эту бестактность.
— Что случилось с вашим братом Григорием? — при этих словах лицо собеседника будто покрылось серой пеленой, он явно не ожидал такой прыткости от «назойливой журналистки».