Лучший иронический детектив

— Ну вот, — удовлетворенно сказал Михалыч, — теперь можно и поужинать.

— Нет, — сказала тетя Ася, сменившая Натусю на кухне, — в этом доме решительно все думают только о еде.

— Как вы думаете, когда он придет? — спросила она, глядя, как Михалыч уписывает пельмени.

— До рассвета, но не раньше двенадцати, я думаю.

Поскольку было уже одиннадцать, решили выключить во всем доме свет, чтобы Валентин Юрьевич, если он следит за домом, решился на что-нибудь поскорее. Все, кроме милиционеров, спрятавшихся в комнате Клеопатры Апполинариевны, пошли наверх. Ложиться спать даже не пытались, а собрались в комнате у Брони. Разговаривать Михалыч им настрого запретил, поэтому все, сидя рядом на кровати, молча прислушивались.

Милиционерам, засевшим в комнате Клеопатры, пришлось слегка сдвинуть шкаф, чтобы за его выступом их не было видно со стороны окна. Все затихло в доме, только слегка поскрипывал в ожидании старый дом.

Клеопатра успела слегка задремать, склонившись на тети Асино плечо. Тетя Ася толкнула Сашу, и они осторожно уложили ее на Бронину кровать, сев рядом на маленький диванчик. Натуся крепко держала Сашу за руку. Хотя она заранее взяла с него твердое обещание ни во что не вмешиваться, у нее была твердая уверенность, что он, чуть что, ринется в бой.

Михалыч уже перестал ждать, когда, наконец, послышался шорох за окном. Они с Костей встрепенулись, и стали ждать, когда преступник начнет возиться с окном, которое они предусмотрительно не заперли на ночь. Однако шорох прекратился.

— Что за черт, — удивился про себя Михалыч.

Они с Костей подождали еще минуту, однако ничего не происходило. Они ничего не понимали. Преступник явно был где-то рядом, за окном. Чего же он ждет?

Выждав еще минуту, Костя осторожно пересек комнату и подошел к окну. Темень и тишина. И тут они оба услышали, как он перелезает через окно в соседней комнате. Этот чертов растяпа перепутал окна и полез в комнату Владика! Костя с Михалычем были в отчаянии. Преступник может услышать их шаги, когда они пойдут туда. Чертыхнувшись, они торопливо стали снимать ботинки, и в этот момент тишину пронзил отчаянный вопль. Костя, вслед за Михалычем помчался на крик, уже не скрываясь. Сверху бежал Саша. Крик в комнате Владика не прекращался, слышались удары, как будто бьют палкой, а затем все стихло.

Первым рванул дверь Михалыч. Сначала они ничего не могли понять: на полу лежала темная груда, прикрытая сверху чем-то белым, как будто преступник прилег поспать и накрылся одеялом. Потом Саша включил свет, и их взорам представилось неожиданное зрелище: на полу без сознания растянулся Валентин Юрьевич, а сверху его прикрывала белая бесформенная куча, сквозь которую угадывались силуэты чего-то круглого. Рядом валялась прадедова трость с ручкой из слоновой кости.

Михалыч с Костей надели на непрошеного гости наручники, не дожидаясь, пока он придет в себя. Он слабо застонал, не открывая глаз. Милиционеры усадили его на стул, придерживая, чтобы он не упал, а Саша недоумением поднял с пола сооружение, придавившее к полу Валентина Юрьевича. Оно оказалось неожиданно легким. Белая простыня осталась у Саши в руках, а из-под нее посыпались на пол разноцветные воздушные шары.

Валентин Юрьевич, которые норовил сползти со стула обратно на пол, наконец, открыл глаза и увидел стоящих перед ним милиционеров. Потом он перевел взгляд вглубь комнаты, увидел летающие по ней воздушные шарики, и опять потерял сознание.

В коридоре раздался топот и в комнату ворвались дети, вооруженные швабрами. Впрочем, Владику швабры не хватило, и он воинственно сжимал в руке совок для мусора — другого оружия в подвале не нашлось.

Увидев Валентина Юрьевича в своей комнате, Владик рассвирепел.

— Чего он ко мне полез? — кричал он, барахтаясь в руках Саши. Обернувшись к нему, Михалыч на секунду закрыл глаза. Казалось, что сейчас он тоже упадет в обморок. Саша поспешно вытащил Владика в коридор. За ним добровольно последовали Ирка и Броня, увидев, что преступник пойман и сидит в наручниках.

Следующие полчаса Михалыч с Костей приводили в чувство Валентина Юрьевича, который, приходя в себя, вновь отключался при виде воздушных шариков. Костя, наконец, догадался вытащить их из комнаты. И когда Валентин Юрьевич открыл глаза в очередной раз, он смог вести себя совершенно адекватно. Шарики, видимо, до такой степени не вписывались в его представление о той обстановке, которая должна способствовать задержанию, что его сознание отказывалось работать.

Избавившись от детей, Саша заглянул к ним.

— Можно теперь, наконец, узнать, что ему было надо?

— Сами расскажете, или вам помочь? — обратился Михалыч к поверженному преступнику.

Валентин Юрьевич молчал, дико озираясь вокруг.

— Позвать сюда вашу тетю? Расскажите ей, за что вы собирались ее убить.

Валентин Юрьевич в панике замотал головой.

— Не надо, — вымолвил он с небольшим акцентом. — Я пойду.

— Теперь вы долго никуда не пойдете, — усмехнулся Костя. — Вас поведут.

Саша смотрел на них, вытаращив глаза.

— Клеопатра Апполинариевна — его тетя?

— Троюродная, — объяснил Михалыч.

— Чем же она вам помешала? — удивлялся Саша. — Она и не знала вас вовсе.

— Я не обязан отвечать на его вопросы, — вяло ответил Валентин Юрьевич, стараясь не смотреть на него. — Если уж собрались меня куда-то вести, так уводите.

— Поехали, — сказал Костя, вставая.

До самого рассвета тетя Ася, Саша и Натуся пытались понять, откуда взялся племянник, о существовании которого Клеопатра Апполинариевна, судя по всему, не знала, и за что он хотел ее убить. Сама Клеопатра Апполинариевна все это время сладко спала на Брониной постели. Переругавшись и так ни к чему и не придя, вытащили детей из подвала и улеглись, наконец, спать.

На следующее утро встали поздно и томились в ожидании участкового. Одна Клеопатра Апполинариевна хорошо выспалась и была полна бодрости.

— Засада сорвалась? — был ее первый вопрос.

— Неужели вы ночью ничего не слышали? — поразилась тетя Ася.

— Коты орали. Всю ночь спать не давали, — пожаловалась соседка.

Михалыч приехал только к вечеру.

— Могли бы не томить нас так долго, — упрекнула его тетя Ася.

Все расселись в гостиной. Клеопатра Апполинариевна вежливо смотрела на Михалыча.

— Есть какие-нибудь новости? — скучая, спросила она.

Рассказ Михалыча был недолгим, но впечатляющим.

Когда Клеопатра Апполинариевна была маленькой девочкой и еще не испытывала пристрастия к нелепым шляпам, она часто слышала от мамы, что ее бабушка с дедушкой уехали в Палестину — так тогда назывался Израиль. Дедушка у нее, как оказалось, был еврей, и он увез туда с собой и бабушку, испытывая некоторое недоверие к советской власти. Он успел сколотить небольшое состояние во время нэпа и к моменту рождения Клео небезосновательно боялся, что большевики могут у него все отобрать. Когда его дочь — будущая мать Клеопатры — сказала, что ждет ребенка, дед окончательно решился ехать, и, кроме того, убедил ехать свою жену — русскую женщину по имени Ольга. На семейном совете решили, что ради будущего ребенка надо спасать капиталы, и вообще, вывозить ее из Советской России. По плану, дед с бабушкой должны были ехать первыми и подготовить почву для приезда их дочери с мужем и маленького ребенка, если он успеет родиться в России. К сожалению, жизнь сложилась так, что ребенок успел не только родиться в России, но и состариться. Вскоре после их отъезда тот коридор, по которому еврейские семьи выезжали и Советского Союза, был закрыт, и семья дочери застряла на родине навсегда. Уехавшие дед с бабкой страшно переживали, однако поделать ничего не могли. Они прекрасно понимали, что, если вернутся, то в лучшем случае, ничем не смогут помочь. А в худшем случае их расстреляют. Вначале они пытались посылать им вещи и деньги, однако и это пришлось вскоре прекратить. Посылками заинтересовались голодные российские комиссары, и дочь попросила их больше ничего не присылать, опасаясь репрессий. К счастью, их семьи Гулаг не коснулся. Они потихоньку сводили концы с концами в коммунальной квартире в городе, а когда у соседей умер ребенок от голода, решили уехать в деревню на подножный корм. А их дедушка с бабушкой на далекой Палестине, сходя с ума от тоски, принялись сколачивать состояние в надежде на то, что маленький, оставленный ими ребенок сумеет им когда-нибудь воспользоваться. Они были очень чадолюбивы, и, чтобы заглушить тоску, решили попробовать завести позднего ребенка. Бабушке было около пятидесяти, когда она забеременела и родила толстенького светловолосого мальчика. Его назвали Яном, и, когда он вырос, ему рассказали историю о его маленькой бедной тете в страшной голодной России. Мальчик был мягкосердечный и, живя в достатке, неизвестную ему племянницу очень жалел. Когда он уже стал солидным лысеющим бизнесменом, отец взял с Яна слово, что тот обеспечит тетю, когда обстановка это позволит. Обстановка долго не позволяла. Отец успел скончаться, оставив Яна на попечение своего родного брата, который приехал из России в Палестину с ним вместе. Ян читал газеты и общался с еврейскими репатриантами, приезжающими из Советского Союза.

Когда грянула перестройка, он вспомнил об обещании, данном отцу, и кинулся было разыскивать свою тетю. Однако он успел потерять все ее координаты вместе со старыми записными книжками отца. Дяди уже тоже не было на свете, а дядин сын Валентин ничем не мог — и не хотел, — ему помочь. Вскоре Ян заболел, и, поскольку он был бездетным, составил завещание, по которому оставлял около полумиллиона американских долларов и акции предприятий, производящих то ли медикаменты, то ли косметику Мертвого моря — Клеопатре Апполинариевне. Он назначил душеприказчиком своего друга, поручив ему разыскать Клеопатру Апполинариевну, и отошел в мир иной.