Лучший исторический детектив

— Папа, это твой внук!

— Нет, он не внук мне! Это выродок государственной преступницы! Он не может находиться в нашем доме! Это несмываемый позор для любого уважающего себя семейства! Это дурная кровь, которая рано или поздно в нём проявится! Что люди скажут, когда узнают, что у нас такое отродье в доме?

— Остановись, отец! Не говори такие страшные вещи!

— Убирайся вместе с ним, уноси его отсюда немедленно! Сдай его в приют или отдай нищим — им как раз нужны младенцы, чтобы милостыню просить, с младенцами больше подают. Он там будет в своей среде.

Аполлинария Михайловна услышала возбуждённые голоса и поспешила спуститься. Сойдя вниз по лестнице, она увидела сына, которого давно не видела и по которому очень скучала. Она бросилась было к нему, чтобы обнять после долгой разлуки, но вдруг увидела, что у Святослава на руках ребёнок.

— Славушка, объясни, пожалуйста, — обратилась она к сыну.

— Представь себе, дорогая, это наш сын нагулял, — вместо Святослава едко ответил Юрий Максимович, — в подоле принёс.

Аполлинария Михайловна посмотрела в лицо ребёнку. Он не спал. Она увидела его большие голубые глаза. И сразу что-то шевельнулось в ней.

— Это мальчик или девочка? — спросила она, не сводя глаз с малыша.

— Мальчик, — ответил Святослав, — его зовут Андрюша.

Аполлинария Михайловна очень страдала от того, что не смогла иметь много детей. У неё был один-единственный сын, а ей всегда мечталось быть окруженной гурьбой ребятишек. Она с завистью на других мамаш, у которых есть и сыновья и дочки… Она не раз пыталась стать матерью, но всякий раз попытки материнства кончались болезненными выкидышами. И каждый раз, отвернувшись к стенке, она плакала не от боли даже — от досады, что опять потеряла малыша, которого уже ощущала под сердцем, чувствовала его движения, слышала его сердцебиение… Она так мечтала окружить себя счастливыми розовощёкими крошками… Но её грёзам не суждено было исполниться. Сама Аполлинария долго не могла с этим смириться, уповая на чудо. Чуда в её жизни так и не случилось. Лишь слова её сестры Елизаветы, счастливой матери семерых детей, вернули её к реальности:

— Что ты плачешь о несбыточном! У тебя же есть сын! Один так один. Расти одного. Живи для него. Дай ему одному то, что я делю на семерых.

После этих слов Аполлинария и впрямь успокоилась. Она отдала всю свою любовь единственному сыну Славушке. Но где-то в глубине души…

И вот теперь она увидела ребёночка. И, кажется, на него никто не претендует.

— Дай мне его, — Аполлинария Михайловна осторожно взяла младенца из рук сына. Почувствовав на руках маленькое тельце, она сразу же припомнила волнующие давние дни своего материнства, когда она только что стала мамой и не спускала с рук новорождённого. Андрюша спокойно смотрел на неё своими голубенькими глазёнками, словно изучал новое лицо, которого он прежде не видел. Этот взгляд перевернул ей душу. — Боже, какое чудо ты нам послал! — не сумела сдержать она умиления.

Юрий Максимович опять начал было возмущаться, но жена сразу же цыкнула на него:

— Тише ты! Подняли тут скандал при ребёнке! Кричат, орут, а он видите, какой спокойный, не плачет даже. Голоден, небось, а молчит. Сейчас же найдите кормилицу, надо кормить нашего мальчика.

С этими словами она направилась в свои покои с ребёнком на руках.

— Полюшка! — взмолился адмирал. — Нельзя этого ребёнка в нашем доме оставлять! Он — незаконнорожденный! Его даже крестить нельзя! Его мать государственная преступница, она в тюрьме! В нём дурная кровь! Это позор, это клеймо на нашу фамилию!

— Ищите кормилицу, — едва обернувшись, сказала Аполлинария Михайловна, унося внука.

— Но что мы скажем людям? — не унимался адмирал Черкасов. — Как мы объясним в свете появление ребёнка у нашего холостого сына? И что мы скажем о его матери? Ведь всех будет интересовать, кто его мать и где она.

— А людям, дорогой, мы скажем, что это наш с тобой ребёнок, — ответила Аполлинария Михайловна и закрыла за собой двери.

…Вот таким был первый день Андрюши в доме Черкасовых. С тех пор он успел стать любимцем семьи и даже суровый дед сменил гнев на милость — самолично носил внука на руках и даже баюкал его и мурлыкал ему какую-то мелодию перед сном. Про первый день Святослав не стал рассказывать Лиле. Начал говорить о том, как мальчика любят бабушка и дедушка, но подумал, что ей, наверное, больно и неприятно это слышать — ведь это она, мать, должна сейчас с ним нянчиться и тетёшкаться, а вовсе не те люди, которых она даже не знает. Одним словом, Святослав скомкано завершил свой рассказ и замолчал.

Лиля поняла это по-своему — он не хочет посвящать её в их семейную жизнь. Да, она арестантка с самыми худшими перспективами, а у него замечательная семья, впереди — прекрасное будущее. Там — высший свет, дорогие балы… И ей нет места в той жизни. Они веселы и счастливы, а у неё нет права быть в судьбе их сына, она вычеркнута ими из их жизни. А ведь предал её он, именно он сдал её полиции. Лиля могла бы многого добиться в жизни, но из-за него она сидит в этих сырых стенах и не может видеть своего ребёнка. А её сын навсегда разлучён со своей матерью — из-за него.

— Отведите меня в камеру, — обратилась к надсмотрщику. А уходя, сказала Святославу: — А ты никогда больше не приходи ко мне. Я не хочу тебя видеть. Предатель!

— Лиля, я всё сделаю для сына, ты не переживай… — торопливо бормотал он, стараясь сказать как можно больше, пока она ещё здесь, пока её не увели.

Но вот затихли шаги, лязгнул старый металлический замок, громыхнула тяжёлая щеколда, и они опять оказались по разные стороны бытия. Каждый понимал, что они расстались навсегда.

Снова оглушительная тишина в камере и полнейшее одиночество. Лиля уже знала, что ей предстоит смертная казнь. Слишком опасное преступление на её счету — назваться членом царской семьи, претендовать на смену власти, захват трона… Подобное не прощается никому.

Лиля примет смерть достойно. Это лучше, чем попасть на каторгу и маяться там до конца жизни, превратившись в подобие человека.

Жаль только, что много у неё незавершённых дел осталось. Это прежде всего сын, которого надо вырастить. А ещё она так и узнала о судьбе своих настоящих родителей. Не разузнала подробностей и о приёмных родителях. На что она вообще потратила свою жизнь?

Сейчас, находясь в замкнутом пространстве, где каждый шаг под контролем и никаких возможностей отсюда выйти, Лиля вспоминала свою свободную жизнь, когда можно было вольно ходить по улицам и делать всё, что ей заблагорассудится. На что она потратила ту свою свободную жизнь? На балы, на интриги, на чужих людей, которым давала приют, а они её предали. А главного — судьбу родных и приёмных родителей — так и не узнала. И на сына времени не осталось. Как можно было так бездарно растратить свою жизнь? Отвлекалась на ненужное, второстепенное, забывая о главном.

Только теперь, находясь в неволе, она начала понимать ценность свободы, когда можно идти, куда захочешь и делать, что захочешь. Почему понимаешь это только тогда, когда уже ничего изменить нельзя?

Да, теперь она бы всё сделала по-другому. Но этой возможности у неё уже не будет.

Лиля, опустив голову, в рубище ступала по площади по узкому людскому коридору. Она шла, а люди расступались перед ней. Кажется, так с ней уже было? С каждым шагом она становилась ближе к виселице. Вот она уже поднимается по ступеням. Вокруг толпа любопытных, пришедших поглазеть на казнь государственной преступницы. Она стоит посреди людского моря голов. Она над ними, они стоят, задрав головы. Она поднялась на возвышение, над которым болталась петля. Ей накинули её на шею. Лиля почувствовала её грубое, колющее шею пеньковое волокно. Она подняла глаза к небу. В это время палач одним движением ноги выбил у неё из-под ног опору…