Лучший исторический детектив

Зеленскому даже пришлось ещё раз ехать во Львов за дополнительной порцией ядов и нести непредвиденные затраты. На что Гольдман и Германов объявили, что это его оплошность, как врача, не суметь рассчитать дозу для старухи. Оставить как есть, и отказаться от завещания нельзя было, по причине немалого наследства в виде прекрасного дома на берегу Женевского озера.

.***

Рузя собирала чемодан, складывая туда из нехитрых пожиток всё, что могло уместиться.

Рафик сказал, не брать с собой много вещей, сказал, что в Закопане есть магазины и там он ей что-нибудь купит. Рузя и не собиралась брать много. Необходимо было припрятать среди платьев, блузок и разных побрякушек те украшения, что скопила за свои бурные молодые годы. В Жолкеве она их носить не могла. Не дай Боже, кто-то признает в брошке или в перстне те вещи, что с покойничками должны лежать.

Рузя достала со дна шкатулки тяжёлую брошь в форме большого цветка из россыпи гранатов. Она приятно холодила ладонь и таинственно отсвечивала кровавыми камнями.

Принадлежала она когда-то одной прекрасной панянке. На эту милую девушку Рузя однажды обиделась…

…Рыночный день случился шумным. Перед пасхой много народу хотело скупиться. Пришла пани на рынок и в лавку к Рузе заглянула. Брошь на ней как раз эта была — схватывала на шее глухой ворот платья. Платье красивое, мышиного серого цвета, с широкими к низу рукавами на восточный манер.

Панянка товары в лавке рассматривала, носик красивый морщила, а Рузя рассматривала брошь. И так эта брошь запала в сердце, что Рузя не сдержалась и спросила:

— Пани, а сколько вы захотите за брошь?

Панянка удивлённо так посмотрела. Тонкие брови взлетели вверх, а глубокие серые глаза смотрели не мигая. Она была до того хороша собой, что Рузя даже перестала пялиться на брошь. Гладкая кожа на щеках, с лёгким румянцем, чуть припухлые губы и совершенно ровный нос с чётко очерченными трепетными ноздрями, как у породистой кобылки. Светлые волосы заплетены в широкую косу, по-крестьянски выложенную вокруг головы. Прическа эта делала панянку ещё краше. Рузя подумал, что сама она с такой прической смотрелась бы как селянка на ярмарке, а этой ничего. Красиво даже.

— Брошь не продаётся, — наконец ответила панянка, брезгливо глянула на Рузю сверху вниз и вышла из лавки.

Рузя вышла за ней и стала у раскрытой двери, зло глядя вслед хозяйке брошки.

— Что вы, пани Рузя, скучаете? Пора оплатить местовое, вы на той неделе ещё обещались, — сказал пан Ойербах, появившись так неожиданно, что задумчивая Рузя выругалась неприлично, на что сборщик спокойно ответил: — Я не ваш жених, чтобы терпеть настроения всякие, а вот сто злотых вы, будьте любезны уплатить, как полагается.

— Откуда вы это насчитали?! — возмутилась Рузя.

— Оттуда, что проценты это. Я за вас платил? Платил. А вы деньги когда в последний раз давали? Весной ещё. Так что, пани Рузя, это ещё по-божески.

Пан Ойербах был доволен собой и тем, что, как ему казалось, он убедил Рузю рассчитаться с процентами.

— Та ладно вам! Что там эти проценты, я завтра же заплачу. Вы мне вот только скажите, что это за панянка пошла? — спросила Рузя, указывая глазами на ту самую пани, что вышла из её лавки.

— Что это вы так интересуетесь? — спросил сборщик. — Эта пани ничего бы у вас не украла.

— А я и не говорю, что украла. Напротив! Я хотела бы ей что-нибудь продать.

— Ну, это вряд ли! — сказал пан Ойербах и рассмеялся. — Её папаша покупает платья только в Варшаве или в Кракове. Ещё они у портних шьются. Да не всё семейство, а опять-таки папаша только. У пана Бердника он костюмы заказывает.

— А у папаши фамилия имеется? Или его так все и зовут — папаша панянки? — съязвила Рузя, ухмыльнувшись.

— Что-то вы пани Рузя не в духе сегодня, — заметил пан Ойербах. — Разумеется, фамилия у них есть, и довольно известная в нашем городе. Странно, что вам она неизвестна.

— Не томите, пан Ойербах! Говорите уже эту таинственную фамилию! — воскликнула Рузя с нетерпением.

— Арештовичи — их фамилия. Слышали?

Пан Ойербах хитро смотрел на Рузю, ожидая, что она удивиться или, ещё лучше, поблагодарит его за такую полезную информацию.

— Ну и что? Подумаешь, член магистрата. Подумаешь, благородных кровей…

— А панянка эта — его дочка Ядвига. Единственная наследница. Брат её с отцом в ссоре, от семьи отделился, военным хирургом служит, а она же младшая и любимая дочка у родителей, — с упоением продолжал пан Ойербах, не обращая внимания на Рузины восклицания. Любил он показать, что в курсе семейных дел членов магистрата. А всё от чего? От того, что садовником подрабатывал и многим состоятельным людям города в палисадниках розы выращивал, да кусты стриг.

Рузя дальше уже не слушала. Вечером того же дня она разыскала Веню, который должен был у Пасечника оставаться, чтобы ночью идти на дело.

Она сидела перед Веней и молчаливым Пасечником в покосившемся домишке, что на хуторе, и жарко объясняла, что ей крайне необходима эта гранатовая брошка.

— Рузя, зачем тебе эта цацка? Мало их у тебя, что ли? — спросил Веня, недовольно кривясь от необходимости рискового грабежа.

— Нужна она мне! Стоит пред глазами, зараза. Все мысли о ней, — Рузя сложила руки как в молитве и страстно посмотрела на жениха.

— А не жалко тебе эту Ядвигу? Как там её фамилия. Или папашу её? Не жалко? — смеясь, спросил Пасечник и закурил самокрутку.

— А меня кто жалел?! Вы скажите, кто меня жалел когда? Да я для них вошь! Холопка! — кричала Рузя и размазывала по лицу невидимые слёзы. — Хватит с неё, с Ядвиги этой, нажилась. Как сыр в масле каталась. Была бы умная, не носила бы такого на люди.

— А ты куда сможешь нацепить побрякушку эту? — ухмыльнулся Пасечник.

— Не твоё дело, — отрезала Рузя. В углу на кровати что-то закопошилось и жалостливо заплакало. — Кто эта там у тебя?!

— Дочка, — ответил Пасечник. — Не переживай, мала она ещё, не понимает ничего.

Рузя взяла свечку и подошла к кровати. Оттуда на неё смотрела заспанная девочка и сонно жмурилась на свет.

Ядвига Арештович через три месяца умерла от неизвестной болезни. Доктор Зеленский сообщил благородному семейству, что это что-то инфекционное и почти месяц лечил панянку дорогими настойками и мазями. Папаша за лечение дочери выложил немалую сумму, а когда понял, что Зеленский помочь не может, решил отвезти дочку в Вену, к именитому профессору. Перед отъездом сообщил доктору о своём решении.