Лучший исторический детектив

— Я, конечно, понимаю, что добро нельзя делать напоказ, нельзя ждать награды или похвалы за сделанное добро — этому меня учила моя мать. Мне следовало бы, оставив свою лепту, молча удалиться, не называя своего имени, ведь не ради благодарности я делаю это. Но вас, очевидно, волнует происхождение этих денег, не ворованные ли они? Нет, эти деньги чисты, честны, а в доказательство этого я оставлю вам своё имя, дабы вы не мучали себя сомнениями, чтобы вы всегда могли проверить и убедиться, действительно ли они чисты. Я отдаю свои деньги не анонимно, я называю своё имя — Лилия Владимировна Королевич.

Выслушав слова благодарности, увидев, что её имя записано больничным клерком, Лиля с дворецким покинули лечебницу. Они сели в сани, вернулись на Говардовскую (отец Мещеряков называл её всегда по старой памяти Почтовой, никак не мог привыкнуть к новому названию, которое было присвоено улице в честь английского филантропа Джона Говарда, приехавшего утешать местных заключённых и умершего здесь в 1790-м году от тифа) и двинулись к Богоугодному заведению. На подъезде к земской больнице стоял шлагбаум и полосатая будка смотрителя, который взял за проезд 8 копеек ассигнациями. Эта будка осталась здесь ещё с тех времён, когда город состоял сплошь из полицейских будок, трактиров, питейных домов, винных погребов.

Войдя в строение под вывеской «Хроническое отделение земской психиатрической больницы и Земский приют питомцев для детей-подкидышей», она также, как и в предыдущий раз отдала свой взнос на благотворительность. Здесь она слышала детский плач подкидышей, звуки из палат для душевнобольных, а потому ей хотелось побыстрей уйти. Но она зашла ещё в Благовещенскую домовую церковь при Богоугодном заведении, поставила свечку, дала на нужды церкви.

Они побывали в Алексеевской лечебнице имени Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича и Великого Князя Алексея Николаевича, оставив там немалую сумму. Затем отправились в Тропинку — так называли больницу имени Ольги и Афанасия Тропиных, построенную их наследниками. Это был целый больничный городок, ограждённый от мира стеной, с зелёными насаждениями — деревьями, кустарниками, цветочными клумбами, аллеями, по которым неспешно пациенты прогуливались парами, группами и в одиночку. Здесь каждое отделение имело свой корпус, потому больнца состояла из небольших опрятных одно- и двухэтажных домиков.

После этого они поехали в Николаевский детский приют для девочек. Когда они въехали в ворота приюта и, объехав клумбу, остановились у дверей, в окнах сразу появились детские лица. Войдя внутрь, Лиля увидела много девочек разных возрастов, они были одинаково одеты и одинаково коротко стрижены. Все они смотрели на приехавших с вопросом: «За кем вы приехали? Кого из нас вы возьмёте?» У Лили сжалось сердце: ведь если бы Мещеряковы не удочерили её, то её участь была бы весьма печальной, она бы росла вот здесь, в этих стенах, среди таких же воспитанниц, как эти девочки, в казённом платье, с коротко стриженными волосами. Но ей повезло в жизни, а им нет. Её полюбили сразу и бесповоротно, а этих девочек никто не любит. Кем они вырастут в нелюбви?…

Оставив в приюте солидную сумму, они возвращались домой молча. Каждый думал о своём. Извозчик вёз их через купеческий форштадт по Панкратьевскому мосту. Мост был не через реку, а через балку. То, что отделялось от города большим оврагом, балкой, называлось Забалкой и было местом скопления черни и криминальных элементов. Поэтому они с большим облегчением выехали с Забалки. А спасительный Панкратьевский мост был похож на многие из тех, которые Лиля видела в Европе. Каменный, с арками у основания, мост монументально вписался в живописный рисунок Херсона.

— Интересно, почему никто не спросил, зачем ты носишь с собой наличные, если можно оставить чек? — поинтересовался дворецкий.

— Какая им разница? Главное, что получили взнос, а наличными или чеком — им всё равно. Наличными им даже удобней, — ответила Лиля.

Действительно, ей можно было не рисковать, не носить с собой такое количество денег, а просто выписывать чеки. Но она не хотела выставлять напоказ свои счета в банках, не хотела, чтоб кто-то знал их номера. Поэтому ей выгоднее было дать наличными.

Тишина была прервана пожарным обозом, который мчался им навстречу. Впереди ехал верховой на коне, указывая дорогу, за ним — линейка с пожарниками. К дышлу был привязан колокол, который во время езды трезвонил, трубил горнист-трубач. Следом везли бочки с водой и насос. Услышав шум пожарной команды, Лиля, замерев, с ужасом подумала, не у неё ли дома пожар, и стала судорожно искать глазами пожарную каланчу на Ярмарочной площади, которую было видно изо всех районов города. Во время пожара на ней вывешивали определённое количество воздушных шаров, показывая по их количеству, в каком районе города пожар. Но сейчас Лиля, несмотря на все свои усилия, их не видела. И только когда пожарный обоз приблизился и она увидела синий флаг на нём, облегчённо вздохнула. Синий флаг на обозе — это просто прогон лошадей. А если бы был красный — это уже пожар.

— Едем домой, — устало сказала Лиля. — К Оболенскому надо бы заглянуть, но в другой раз. Пусть до него дойдут сведения о некоей меценатке, жертвующей больным и сиротам, а потом я явлюсь к нему сама с пожертвованиями.

Дома их ждали два здоровых мужика.

— Данила, — сказал один.

— Матвей, — сказал второй, теребя в руках шапку.

После секундного замешательства Данила сказал, что их послал сюда отец Василий. Лиле очень хотелось попенять, что уж очень долго они шли, но не стала, чтоб на батюшку тень не уронить.

— Пьёте? — строго спросила она.

— Никак нет.

— Что делать умеете?

Они вразнобой стали перечислять, кто что умеет делать. Вообщем-то, всеми мужскими специальностями они владели.

— Родственники есть? — продолжала допрос Лиля.

— В селе, и у меня и у Данилы. Мы приехали на заработки в город, жить нам негде, пошли в церковь просить Николая Угодника о помощи, тут-то нам отец Василий и подсказал вас.

— Грамотные?

— Никак нет.

— Значит так. Жить будете здесь. По хозяйству будете делать всё, что потребуется. Кроме того, будете охранять нас, а то у нас мужчин маловато, — улыбнулась Лиля, покосившись на дворецкого. — И самое главное условие: держать рот на замке. О том, что происходит в этом доме, никто не должен знать. Чтоб никаких сплетен! Даже в селе коровам не рассказывать ничего.

— Ну знамо дело, это уж как водится, молчать будем, как рыбы, — наперебой заговорили гости.

— Ну, тогда раздевайтесь, проходите. Матрёна вас покормит, а потом приготовит вам комнату. Они с Лизой возле кухни живут, а вас, — Лиля задумалась, — вас я поселю, пожалуй, вот здесь, — она показала комнатку у входа. — Будете нашей защитой у самых дверей.

Матвей и Данила послушно скинули ватники, сняли галоши, поставили их в галошницу. Матрёна провела их на кухню и усадила за стол.

Лиля, дворецкий и Наташа обедали в столовой. Когда Лиза подавала обед, Лиля расспрашивала Наташу о том, чем она занималась. Ей выкупили её родильный золотой крестик с цепочкой, одели у известной модистки, она стала хороша собой, привлекательна и заслуживала достойного мужа. Но Лиля, помня, чем закончилась её собственная неудачная свадьба, боялась отдавать её в мужские руки.

— Читала, вышивала, ходила в галантерейный магазин, — отчиталась Наташа о прошедшем дне.

— Надо девушке найти хорошего жениха, — подсказывал Лиле дворецкий.

Наташа зарделась, а Лиля буркнула:

— Да разве найдёшь их в Херсоне, хороших-то?

И замкнулась.

После обеда новых работников повели вставлять замок в кабинете Мещерякова. Они это сделали быстро, долго ли умеючи. Теперь, закрывшись от присутствующих в доме, можно было делать всё, что угодно, в том числе и ломать стену.