Лучший из худших

Так много вопросов и все без ответа.

Следующий день после выпуска для вчерашних рекрутов официально считался выходным, полагалось увольнение.

Я встрепенулся… Снова, пусть ненадолго, но попасть в город, забуриться в «Камуфляж», оторваться от души — у меня, благодаря бабушке и дедушке теперь были деньги, причём довольно значительные. Гуляй — не хочу.

Снова подкатить к Ольге. Особист — я знал это точно, заступает на дежурство по батальону, в городе его не будет, так что никто не помешает нам поваляться на койке.

После того, как я нарочно сделал всё, чтобы порвать отношения с Василисой, снова захотелось женского тепла и ласки. Я чувствовал, как во мне закипает кровь и бушуют гормоны. Природа — она зараза такая, против неё не попрёшь.

Сунулся к взводному насчёт увала и… получил эпичный облом.

– Рядовой Ланской, вынужден вас огорчить: приказом командира батальона вам запрещены увольнительные в город и вообще — нахождение вне расположения воинской части.

Я впал в лёгкий ступор.

– Ваше благородие, а могу я знать причину этого запрета?

– Конечно, — кивнул взводный. — Господин полковник делает это в интересах вашей же безопасности, Ланской. Практика показывает, что стоит вам только покинуть часть, как у вас и, соответственно у нас, начинаются сплошные неприятности. Сидите на жопе ровно, рядовой Ланской. Вам всё понятно?

– Так точно.

– Тогда можете идти. И да, поскольку отдых вы всё-таки заслужили, я освобождаю вас от занятий и работ. Можете идти.

– Слушаюсь! — откозырял я.

Известие, что меня сделали «невыездным» меня огорошило. Нет, я догадывался, что какие-то краники после истории с бандитами мне перекроют, но чтобы настолько… Лишить законного увала, это же уму непостижимо!

Наверное, в иной, гражданской жизни, я бы воспринимал эти вещи иначе. Наоборот, оценил бы как заботу обо мне. Подумаешь, не пустили в город, где меня могли съесть злые волки и убить нехорошие дяди. Но, когда ты в армии, система ценностей меняется, ты смотришь на вещи под иным углом.

Лишение увольнения казалось не заботой, а наказанием, причём незаслуженным.

К тому же я не был уверен, что после недавней истории с покушением мне будет безопасней в части, а не в Череповце.

Полный гнетущих дум, я поплёлся в казарму (отныне мне, как полноправному солдату, было необязательно совершать все перемещения бегом). С личного разрешения взводного мне разрешалось валяться на кровати в дневное время. В другое время я сделал бы это с превеликой охотой. Желание есть и желание спать были постоянными спутниками с первого дня службы.

Но сегодня в сторону заправленной грубым шерстяным одеялом койки даже не хотелось смотреть.

Я сел на табурет и, прислонившись головой к спинке кровати, задумался. Даже глаза закрыл.

Мысли лезли разные, в основном обидного характера. Я ощущал, как меня переполняет злоба и раздражение ко всему серому, зелёному и армейскому. Хотелось схватиться за табуретку, на которую сижу, расколотить её к такой-то матери, отпинать ни в чём невиноватые кровати, повалить их, напиться, устроить мордобой и прочие акты вандализма.

– Лан, ты чего такой смурной?

Я открыл глаза и увидел перед собой Санникова.

После того, как мне довелось его выручить (о втором случае он даже не подозревал, считая, что ему просто повезло: бандиты о нём забыли, когда похитили меня), наши и без того хорошие отношения, переросли в искреннюю дружбу.

– Да так… — неопределённо протянул я.

– Из-за увольнения расстроился? — Новости по казарме распространялись со скоростью света.

Я обречённо кивнул.

Санников хмыкнул.

– Нашёл из-за чего переживать. Неужели так в город хочется?

– Не то слово, — вздохнул я.

– Ну, это дело поправимо, — хохотнул он.

Я с удивлением уставился на него.

– Это как? Комбат лично приказал меня в увал не пускать. Думаешь, взводный осмелиться нарушить его приказ?

– А кто говорит про увольнение, — снова непонятно улыбнулся он.

– Блин, я тебя вообще не пониманию!

– Да чего тут непонятного. В самоход пойдёшь.

– Чего?! — Мои глаза округлились от удивления.

– В самоход, говорю, пойдёшь. Я с дежурным по роте побазарю — он всё организует, чтобы тебя прикрыли. Думаешь, ты тут первый или последний?! Когда нельзя, а очень хочется — нормальные пацаны идут в самоход. Ты, Лан, не бзди: не знаю насчёт города, но в части тебя никто не запалит. Дежурный тебя отметит в журнале, на вечерней поверке за тебя крикнут. В общем, всё будет тип-топ, но ты, главное, сам в городе проблем не поимей.

– Но я буду в форме, патруль поймает и всё, звездец котёнку!

– Я, блин, ни х… не понял — ты в город хочешь или как? — нахмурился Санников.

– Хочу, бл…!

– Вот, слышу слова не мальчика, а мужа! — обрадовался Санников. — На случай патруля у нас всё тоже продумато. Ты же не в форме пойдёшь, а в гражданке.

– Стоп! — вспомнил я. — Ты же сам говорил — это западло!

– Западло, это когда в официальном увольнении переодеваешься, а когда в самоходе — так сам бог велел.

– Причудливы твои дела, господи, — хмыкнул я, удивляясь своеобразным вывертам солдатской психологии.

– Запомни, Лан, в батальоне дураков нет! — поднял указательный палец правой руки ефрейтор и тут же дополнил:

– А вот придурков хватает!

Никакая сила не могла остановить меня в этот момент.

– Что надо делать?

– Пошли в каптёрку, посмотрим, что из штатского можно на тебя подобрать, — оглядев меня с ног до головы, изрёк Санников.

Оказывается, в каптёрке, в особом, несгораемом сейфе хранился огромный запас «гражданки». Покопавшись в ворохе белья, можно было найти на любой вкус и размер.

– Главное выбирай что-то неяркое и незаметное, — посоветовал Санников. — Чем меньше будешь бросаться в глаза, тем лучше. Оно, конечно, причесон у тебя типичный солдатский, но и на это счёт есть армейское средство, — с этими словами ефрейтор нахлобучил мне на голову что-то вроде бейсболки с большим козырьком. — Увидишь кого знакомого, нахлобучивай кепку на глаза, чтобы ни одна зараза не опознала.

– Понял, — кивнул я.

Для первого незаконного выхода в город я облачился в серые спортивные штаны и тканевую куртку с капюшоном. Можно было запалиться на солдатском казённом нижнем белье, поэтому Санников велел надеть хлопчатобумажные трусы и майку из той же коллекции гражданской одежды.