Лучший приключенческий детектив

Но Зоя помогла и на сей раз — уже тем, что, приподнявшись на цыпочках, нежно и крепко обвила меня тонкими, но сильными руками, а я сразу же почувствовал все ее стройное, ладное тело с очень даже немаленькой, как для ее стана, грудью. Потом мы начали лихорадочно, судорожно, словно боясь, что кто-то возьмет и растащит нас, целоваться, а в лесу уже плотно, почти осязаемо сгустилась темень, воздух стал ночным, холодным, и весенний дух земли смешивался с ароматом слегка надушенных Зоиных волос.

Странно, но то ли от холода, то ли от нетерпения, связанного с желанием, нас одновременно взял крупный озноб. Единственную возможность избавиться от него предоставляла «Ауди». Мы заторопились к ней и удобно устроились на заднем сидении. Мне показалось, что мы не в машине, а у меня дома. Конечно, поцелуи — эта прелюдия, увертюра любви, не могли длиться вечно. Их количество должно было перейти в качество. Я посадил Зою к себе на колени, а руки мои, над которыми я уже не был властен, начали ее выборочно раздевать, открывая тот минимум, без коего взаимопроникновения не выйдет.

— Эд, ты хочешь… прямо здесь? — горячей, испуганной ласточкой впорхнул мне в ухо ее шепот.

— Зоя, — укоризненно произнес я, — рыба любит, где глубже, а человек, где придется.

Она засмеялась, по достоинству оценив мой тонкий юмор, даже поощрительно поцеловала в щеку, а совсем скоро коротко вскрикнула, вынужденно ухватившись за мои плечи и откидываясь спиной назад, на валик переднего сидения — мы с ней стали единым целым. Наша территория любви с ее ограниченной квадратурой диктовала предельно простой рисунок соития: вниз — вверх, вниз — вверх, что-то вроде того, как молот падает на сваю, стараясь вбить ее в песчаный грунт… Неудачное, впрочем, сравнение, все-таки мы с Зоей не дом строим…

Никогда прежде любовью в машине я не занимался — не американец ведь! Да и колесами обзавелся не в шестнадцать, а лишь в тридцать два, но надо отдать должное — что-то, безусловно, в этом есть.

«Ауди» хороша — сиденье упруго, без скрипа, пружинит, а когда амплитуда нашей любви достигает наивысшего предела, подключаются и амортизаторы. Ох, и сладкая же девчоночка эта Зоя! Ей-Богу, сладкая — как черешня-майка, как мед прямо из медогонки, как… Как моя вчерашняя подружка Алина. Одна достойна другой! Не случайно, видать, они мне обе понравились.

Интересно, как там со стороны: сильно машина раскачивается или нет? Я мысленно усмехнулся: занимаюсь сексом, а голова между тем думает о чем-то другом. Наверное, это объясняется непривычной для меня обстановкой.

Фотофиниш нам не потребовался бы — черту высшего наслаждения мы пересекли одновременно. Пожалуй, друг другу вполне подходим.

Наступила пауза с ее ленью, пресыщенностью, полнейшим расслабоном.

— Эд, а тебе не страшно? — внезапно спросила Зоя.

— Потому что мы одни в лесу?

— Нет. Слишком много смертей — загадочных, необъяснимых. Может, как-то связанных с гибелью твоего дяди. А может, и нет.

— Почему — нет?

— Ты ведь, кроме предположения Уласевича, чисто, кстати, умозрительного, по принципу — а вдруг? — никакими серьезными доводами в пользу того, что все эти события из одного, так сказать, ряда, не располагаешь.

— В общем-то, да. А почему ты считаешь, что мне должно быть страшно?

— Те, кто расправился с Уласевичем, наверняка знают о твоем существовании. Не исключено, предполагают даже, что он успел поделиться с тобой некоей смертельно опасной для них тайной. Киллер, без сомнения, засек тебя, ты ведь успел пообщаться с Георгием Викторовичем у него в мастерской. Гляди, и телефон твой вычислили, и, не дай Бог, адрес.

Если честно, я тоже, несколько, правда, отстраненно, об этом подумывал, но то, как серьезно, по полочкам разложила, препарировала известные ей факты Зоя, даже предусмотрела возможное развитие событий, заставило меня по-новому посмотреть на затеянное мной следствие. Неизвестно, какому могущественному противнику я бросаю или собираюсь бросить вызов…

— Ты спросила — мне… А тебе… А тебе не страшно после всего, что узнала?

— Нет, — прижалась ко мне щекой девочка-камышинка. — С тобой, Эд, мне ничего не страшно. Когда ты впервые пришел к нам, в «Пиры Лукулла», меня как перемкнуло: вот он, парень моей мечты. Мужчина, за которым хоть на край света.

Господи, да эта девчонка признается мне в любви!

— Я тоже сразу на тебя запал, — вполне честно, если не считать того, что в моей жизни после этого была Алина, признался я. Вобрал в себя млечный запах ее кожи и осторожно поцеловал в гладкую беззащитную шею.

— Эд, никогда больше так не делай! — воскликнула Зоя и зябко передернула плечами. — У меня от этого по всему телу мурашки.

Я забрался ей под рукав ветровки и кофточки — и точно, рука Зои покрылась гусиной кожей.

— Ну, теперь твоя ахиллесова пята мне известна, — зарычал я и заткнул Зое рот поцелуем.

И, едва оторвавшись от ее губ, понял, что опять, как пионер, готов. Опять посадил Зою к себе на колени, но на сей раз не лицом ко мне, а спиной. Теперь она держалась руками за переднее сиденье, а я, схватив ее за талию, помогал совершать ей простые движения, подбрасывая Зою к потолку салона, иногда казалось — в самое небо, а она неизменно приземлялась в заданной точке. Мы продолжали возводить свайный домик нашей любви, причем с еще большим рвением — несколько усовершенствованная позиция одарила нас более глубоким, предельно глубоким входом-погружением.

Когда возвращались в город, мне очень хотелось сказать Зое, что вот сейчас мы проезжаем мимо моего дома, но я не сделал этого, потому что пригласить ее в гости, оставить у себя не мог. Жилище мое еще не остыло от предыдущей любви, а сам я, несмотря на определенную легкость в отношениях с женщинами, отъявленным циником все же не являлся.

— Зой, а почему ты пошла в «Пиры Лукулла» официанткой? Не по призванию ведь?

— Нет, конечно. Я студентка университета и должна оплачивать учебу, родители помочь мне не в состоянии.

— На каком же ты факультете?

— На юридическом.

Я мысленно чертыхнулся — везет же мне на юристов, состоявшихся и еще не состоявшихся.

— Куда же мне тебя отвезти? Папа с мамой, небось, волнуются…

— На Печерск, Эд. А живу я одна. В квартире, которая досталась мне по наследству от бабушки…

* * *

Удивительно, но голос мой Блынский узнал сразу — никогда, между прочим, не подумал бы, что у меня какой-то особенный, незабываемый тембр.

— Артур, вы? Рад вас приветствовать. А я уж, грешным делом, не надеялся, что когда-нибудь выйдете на связь.