Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы
Шрифт:
Помолвка Анджелы Борджиа стала главным событием сезона. Безусловно, не с Джулио, которому теперь, больше чем когда-либо, требуются дисциплина и порядок, свойственные духовной жизни, причем до такой степени, что Лукреция собственноручно пишет приору Джеросолимитани в Венецию с просьбой о должности и бенефициях для своего деверя в Мальтийском ордене. Семейство д'Эсте желало одного – увидеть пылкую Анджелу замужем, чтобы больше не возникало никаких внутрисемейных неожиданностей. 18 декабря 1506 года Проспери отправляет важное сообщение: «Я пришел к заключению, что донна Анджела родила ребенка на корабле». Быстро находят человека, готового ради выгоды (близкое родство с правящим домом) не обращать внимания на ее сомнительное прошлое. Этим человеком оказался Алессандро Пио де Сассуоло.
Карнавал, естественно, вызвал тоску и гнев дона Джулио, забытого своими эгоистичными братьями и ветреной Анджелой. Пребывая в одиночестве в темной комнате, дон Джулио, прислушиваясь к шумному веселью, царящему в Ферраре, размышлял о своем незавидном положении и плакался на судьбу. Ферранте подпадает под влияние брата, тем более что и сам ненавидит старших братьев. Вдвоем они шаг за шагом разрабатывают план мести. Виноват не только кардинал; герцог, не желающий сурово покарать преступника, ничуть не лучше брата. Мысль избавиться от старших братьев и в качестве награды получить герцогство кажется обоим восхитительной. Поначалу детальное обсуждение
В апреле 1506 года, оставив бразды правления в руках жены и кардинала Ипполито, Альфонсо отправился путешествовать. Вероятно, именно в это время кардинал, мастерски расставив сети, выявил исполнителей заговора и сообщил об этом старшему брату.
Получив сообщение, Альфонсо тут же покинул Бари, где вместе с кузиной Изабеллой Арагонской обследовал замки и крепости (вероятно, там он видел Родриго, сына Лукреции). 2 июля он приезжает в Луджо, где его уже поджидает тайно прибывший туда Ипполито. Всеми была отмечена особая бледность и нервозность Альфонсо, когда 3 июля он появился в Ферраре. Дон Джулио, интуитивно почувствовав неладное, собрался отправиться в Мантую к сестре Изабелле. Но без предупреждения захлопнулась западня, устроенная кардиналом; Джулио попался. Боччетти, Роберти и дон Ферранте арестованы; дону Джулио обещана жизнь, которую он должен провести в тюрьме. Джан Чанторе, отправившийся в Рим и за счет актерских данных добившейся расположения любовницы кардинала, пойман несколько позже. После того как участники заговора сознались в подготовке преступления, они безоговорочно были признаны виновными. В присутствии дона Джулио и дона Ферранте Боччетти и Роберти четвертовали на площади. Ферранте ждала та же участь, но, когда он уже поднимался на эшафот, герцог великодушно сохранил ему жизнь. Казнь заменили пожизненным заключением. В одной из башен замка подготовили две камеры, одну над другой, побелили в них стены, а двери замуровали. Еда и редкие посетители, приходившие убирать помещения, попадали внутрь камер через небольшие отверстия, сделанные высоко в стене, почти под самым потолком. Позже узникам разрешили общаться друг с другом в третьей камере, предоставленной в их распоряжение, светлой и просторной, из которой была видна улица с расположенной на ней больницей Святой Анны. Самое удивительное, что сменилось два поколения герцогов д'Эсте, а братья все еще находились в заточении. Дон Ферранте умер, проведя в тюрьме сорок три года, а спустя еще десять лет Альфонсо II, племянник Лукреции, освободил дона Джулио после пятидесятитрехлетнего заточения.
«Зло порождает зло», суммируя общие чувства, под веселый перезвон колоколов, орудийные залпы и благодарственный молебен, заявил Никколо да Корреджо. Имущество Джулио и Ферранте было распределено между друзьями Альфонсо, придворными и Андреа Понтеджино, знаменитого тем, что плюнул в лицо Джулио, когда того закованного в цепи доставили из Мантуи. Лукреция ухитрилась спасти одного из сторонников Джулио, капеллана дона Рейнальдо, являвшегося первопричиной возникшей враждебности. В платежной ведомости Лукреции за 1508 год он фигурирует в качестве состоящего на службе капеллана.
Тем временем мир был охвачен волнением в связи с создавшейся политической обстановкой. Нам уже известно, что понтифик Юлий II, ненавидевший Борджиа всеми фибрами своей души, проводил политику Александра VI и герцога Валентинуа. Он хочет установить полное господство Святого престола над всеми территориями, которые на протяжении столетий находились в руках непокорных феодалов. Венеция должна вернуть несколько территорий, захваченных у Романьи в период падения Валентинуа. Непи, Сермонета и Кемерино, недолговечное наследие сына Борджиа, вернулись к папе, который передал их римским баронам (в свое время Александр VI отобрал эти земли у баронов), чтобы заручиться их дружбой и защитить собственные границы. Желая укрепить союз с Орсини, Юлий II обдумывал возможность заключения двух браков. Один между его дочерью, красивой и умной Феличией делла Ровере, и Джаном Джордано Орсини, а второй между его племянником Никколо делла Ровере и Лаурой Орсини, дочерью Орсино Орсини и Джулии Фарнезе, которая некогда считалась дочерью Александра VI и Джулии Фарнезе. В 1508 году Джулия Фарнезе, которой было чуть больше тридцати, получила возможность вернуться в Ватикан, где она, по словам очевидцев, была самой прекрасной и обольстительной из всех дам, включая собственную дочь. Юлий II, по всей видимости, разделял мнение, что отцом Лауры является Орсини. В противном случае он никогда не согласился бы на брак между Лаурой и членом своей семьи. Позже Лаура вела достаточно беспорядочную жизнь (что само по себе весьма печально), разрушая тем самым заложенные еще ее предками традиции истинной любви.
Уладив вопросы с браками и восстановив Орсини, Гаэтани, Колонна и Савелли в правах на территории, Юлий II, посчитав, что обезопасил себя, занялся подготовкой к борьбе с феодальными землевладельцами. Наибольшую опасность представляли Беджлиони из Перуджи и Бентивольо из Болоньи. Против этих, по общему признанию, продажных семейств понтифик, объединившись с Феррарой, Урбино, Флоренцией и Сиеной, повел серьезную войну, сумев избежать опасности французского вмешательства на стороне Бентивольо. Италия, хотя и привыкшая к оригинальным армиям, никогда не видела ничего подобного. Во главе армии двигался папа, словно олицетворение дантовского святого Геста, а за ним кардиналы, готовые двигаться во главе наступающих войск, разбивать палаточный лагерь и переносить все трудности армейской жизни. Беджлиони сдается без борьбы, и 13 сентября папа без помех вступает в город. За восемь дней, которые Юлий II провел в Перудже, он вернул церковные владения, реорганизовал магистратуру и изгнал всех виновных в гражданских преступлениях. Затем он двинулся на Болонью.
Несмотря на всю привязанность к Бентивольо, семейство д'Эсте не могло избежать присоединения к папскому союзу, поскольку было обязано сохранять преданность папе. Кардинал д'Эсте выехал в Имолу для встречи с главой церкви,
предварительно направив туда продовольствие, дичь, муку и прочее. Продовольствие было встречено с гораздо большим удовольствием, чем Ипполито. При встрече с Юлием II, который испытывал предубеждение против д'Эсте, к тому же усугубленное событиями прошлого года, Ипполито столкнулся с одной из характерных черт папы. Через папского прелата кардинал получил жестокий нагоняй, который нанес серьезный удар по его самолюбию, за «копну» его длинных блестящих вьющихся волос, за галантные «женские» манеры (имелось в виду излишнее жеманство) и за знаменитые руки, чья красота вдохновляла женщин-литераторов, в том числе и поэтессу Веронику Джембера. Альфонсо была оказана более благосклонная встреча, когда он появился, чтобы воздать должное союзнику. Папа не баловал семейство д'Эсте любезным отношением. После трагедии с доном Джулио и доном Ферранте в Риме поговаривали, что дни герцогства Феррарского сочтены, поскольку семейство д'Эсте подозревалось в оказании тайной поддержки Бентивольо.10 ноября папа в роскошных одеяниях, украшенных драгоценными камнями, в окружении кардиналов, прелатов, офицеров и церемониймейстеров, с триумфом под крики «Виват!» вступил в Болонью. В Ферраре эти приветственные крики вызвали что-то похожее на ужас.В конце 1506 года Чезаре Борджиа удается совершить побег из Медины. Он едет в Испанию, находит пристанище у родственников в Наварре и сразу же отправляет к Лукреции слугу-испанца, чтобы тот сообщил о совершенном побеге и в случае чего она могла бы оказать ему помощь. Лукрецию охватило радостное возбуждение. С кем еще она могла поделиться радостью, как не с Франческо Гонзага? Пока она пишет послание маркизу, ее охватывает все больший и больший восторг. Страстно желая помочь брату, герцогиня пишет письмо французскому королю и Манфредо Манфреди, феррарскому послу в Париже, поручив ему направлять ей ежедневные новости о том, какие шаги предпринимаются для оказания помощи Валентинуа. Манфреди отвечает, что посланник герцога Романьи, монсеньор Рекуэсенс, прибыл в Блуа и от имени своего хозяина попросил разрешения вступить во владение герцогством Валентинуа. Теперь, когда Александр VI уже не мог оказать поддержку в итальянской кампании, Людовик XII считал не только нелепой, но и очень опасной идею передать одну из провинций Чезаре. Отчет был тщательно продуман и основывался на взаимоуважении двух королей. Как он может позволить себе принять того, кто сбежал из тюрьмы Фердинада Католического?
Лукреция читает эти безрадостные отчеты, но унаследованный от отца оптимизм не дает ей пасть духом. Она высказывает различные предположения, придумывает объяснения и молит о помощи. Уже в том, что Чезаре оказался на свободе, она видит возможность возрождения Борджиа. Чезаре теперь тридцать лет, и если бы он смог сыграть свою роль в политической борьбе в Европе, он бы восстановил былое могущество. Уже поползли слухи, что венецианцы хотят пригласить Валентинуа в Венецию в противовес завоеваниям Юлия II. Все решало время…Теперь Лукрецию не угнетают стены замка Эсте; она полна надежд и тайно любит. Франческо Гонзага посетил Феррару во время карнавала. Юлий II назначил его главным капитаном церкви, и это звание словно добавило ему очарования. Герцогиня в роскошном наряде из золотой парчи и бархата спускается в большой зал, чтобы встретить маркиза. На балу она танцует со своим возлюбленным, и он видит необычайное изящество ее движений и легкость походки, когда она подчиняется музыке виол. Нет никаких документальных свидетельств их разговора, но вся Феррара обратила внимание на «большую сердечность и расположение», которые Лукреция оказывала своему деверю. Она танцевала с таким упоением, что вечером у нее случился выкидыш. Как свидетельствует Проспери: «Вчера, в пятницу, у мадонны случился выкидыш. Хозяин [Альфонсо] был очень недоволен, и, насколько я мог слышать, на этот раз ребенок родился мертвым, поскольку у нее слабый позвоночник». Альфонсо не отличался деликатностью, а потому не желал скрывать дурного настроения: пусть жена знает, что вся ответственность за происшедшее лежит на ней. Нечего так отдаваться танцу! Альфонсо обладал крепким здоровьем, был силен и груб, и слабость Лукреции, которая так волнует Гонзага, его раздражает. Но герцогиня не обращает внимания на ворчащего мужа и уже через несколько дней сама встречает гостей Ипполито – группу молодых, любящих удовольствия кардиналов из свиты Юлия II, которые прибыли из Болоньи, чтобы принять участие в карнавале. Она видит молодых кардиналов и чувствует себя на седьмом небе от счастья (даже при том, что они приехали инкогнито и на них нет пурпурных мантий). Они напоминают Лукреции далекое прошлое. Она чувствовала себя в родной стихии и не скрывала этого до такой степени, что отбросила свою привычную сдержанность. Говорили, что великолепные, изысканные манеры герцогини действительно достойны «всяческих похвал».
Излишнее возбуждение вызвало очередной рецидив. Но Лукреции удалось вовремя восстановить силы, чтобы 26 февраля устроить ужин для Камилло Костабили и его жены. Вся Феррара участвовала в праздниках герцогини. Помимо грандиозных балов в герцогском дворце, устраивались частные вечеринки, на которых женщины блистали даже больше, чем на официальных приемах. Тротти с женой завели моду устраивать вечеринки для узкого круга. Эти приемы получили известность благодаря своей необычности. Здесь блистали Никола, жена Тротти, с ее необузданными, но пока еще управляемыми страстями, Барбара Торелли, красноречивая и высокоинтеллектуальная, Джованна да Кимини и Анджела Борджиа – очаровательная четверка, прославившаяся любовными романами. Ничего неизвестно о мужчинах, посещавших эти вечеринки (информатор не называет их имен), но они наверняка были достойны таких женщин.
Карнавал закончился, но женщины были заняты пуще прежнего. В этом году Лукреция пригласила монаха Рафаэле да Варезе, человека, который был «по-настоящему полезен для души». Когда он увидел стольких красивых женщин, да еще разодетых в пух и прах, энергичный монах стремительно бросился в атаку. Он принялся критиковать роскошные женские наряды, экстравагантные украшения, их страсть к помаде, румянам и пудре. Это прямая дорога в ад, etc. В общем, обычные нравоучения.
В те времена женщины пользовались тональной пудрой, названной «liscio»; сначала на все лицо наносилась белая основа, а уже затем на щеки накладывали румяна. Лукреция, однако, была убеждена, что следует прислушаться к советам монаха и провести серьезные реформы. Она приказала придворным дамам воздержаться от употребления «liscio», если, конечно, они хотят по-прежнему пользоваться ее благосклонностью. Ну, если только чуть-чуть румян! Она лично приказала придворному алхимику (вероятно, это был маэстро Фабрицио делли Миччи), снабжавшему ее кипрской пудрой, приготовить травяной настой для мытья лица и омолаживания кожи. В Страстную пятницу феррарцы получили огромное удовольствие, наблюдая за женщинами и девушками, пришедшими на проповедь, можно сказать, с обновленными лицами; все они казались прекрасными. Вдохновленная удачным началом (спасибо монаху!), Лукреция решила продолжить реформирование двора. Женщины не на шутку встревожились. «Они собираются запретить нам носить декольтированные платья», – беспокоились дамы, предвидя, что в ближайшее время будут вынуждены носить платья с закрытым воротом. Шли разговоры и о других реформах: обязать евреев носить желтые шапочки, чтобы их можно было видеть издалека; ввести жесткие правила в отношении богохульства с наложением штрафа, например, два дуката за поношение Бога и один – за святых, соблюдая тем самым небесную иерархию.