Лулу

К своему удивлению, среди толпы, собравшейся на похоронах, я повстречал Клариссу. Как же тесен мир! Признаться, я и мысли допустить не мог, будто между такими разными — а я ведь, как-никак, психолог! — между такими непохожими людьми могло быть что-то общее. Но оказалось, что все последние годы Кларисса была вхожа в Митин дом, более того, являлась хранительницей некоторых его секретов, как бы занимая должность первой статс-дамы в свите короля. Что ж, с ее способностями это было совсем не удивительно.

Ну а потом всех пригласили на поминки. Для этого был арендован зал в ресторане, там, поблизости от кладбища, где-то на соседней улице. Странное ощущение, когда чуть ли не рядом с тобой люди развлекаются, что-то празднуют, ну а ты обречен с грустным видом смотреть по сторонам и встречать на лицах такую же грусть, такую же печаль. Впрочем, если постараться, можно было прочитать и некоторую долю облегчения. Что ж, все мы люди, и потому даже отчаяние и скорбь имеют свой предел.

А вот жрачка в ресторане была так себе. Пожалуй, если честно вам сказать — так просто дрянь! Виданное ли дело, чтобы на столах ни одной бутылки коньяку, всего лишь опостылевшая «Гжелка» да в пару к ней красное вино якобы армянского разлива. Мне словно бы намекали — вот сделаешь «ерша» и будет тебе полный кайф, тогда даже и коньяка никакого не понадобится. А надо ли? Понятное дело, ведь не для веселья же мы тут собрались.

И вот когда сказаны были все добрые слова о Мите, более или менее съедобная часть закуски исчезла в животах, а «Гжелку» все подносили и подносили, наливая нам по полной, как будто бы мы уже не в состоянии были сами себя обслужить, тут-то я и подкатил к Клариссе. Она, как водится, сделала круглые глаза, узнав, что мы с Митей одноклассники, но это, наряду с печальными обстоятельствами и немалой дозой выпитого, только еще более расположило нас друг к другу.

— Он, конечно, добрейший малый был, но дура-а-ак, — произнесла она сквозь слезы, закусывая очередную рюмку водки кусочком огурца и отправляя ему вдогонку черную-пречерную маслину. — Ты только представь себе, если бы не я, вообще трудно вообразить, что бы с ним случилось. Ведь кто, как не я, снабжал его заказами на переводы, я, и только я пристраивала его статьи, а что было бы с изданием трудов того самого «изгнанника» без меня — это же вообще немыслимо себе представить. Найти издателя, оформить договор, бумага, расчеты с типографией — все это ложилось на мои и без того изрядно натруженные плечи.

Кларисса горестно вздохнула и продолжала всхлипывать, наливая себе очередную рюмку. А я так и не решился у нее спросить — как так получилось?.. Да, собственно, что я мог услышать в ответ на свой незаданный вопрос? Время у нас теперь такое, когда не пропадают только те, кто научился делать деньги, прочим же пристало держаться в стороне. Ну да бог с ним! Что теперь изменишь?

А вот подумайте — можно ли спокойно жить, предав. Я имею в виду тех, кто предал Митю. Конечно, если очень постараться, любому своему поступку можно подобрать приемлемое оправдание — даже измене, даже подлости. Все можно оправдать, не сомневайтесь! Вот то, что вас спасет, — самообман! Ценнейшая особенность любого организма — умение приспосабливаться к обстоятельствам. К примеру, согрешил, и в ужасе заламываешь руки: «Ах, что же я наделал?!» Но уже чуть позже, как говорится, разобравшись, что к чему, бормочешь о фатальном стечении обстоятельств, о превратностях судьбы и трудном детстве. И вообще, что было — не исправить, надо думать о грядущем. При этом, как ни странно, иногда даже недоумение возникает, а с какой стати мне оправдываться? Если что-то вдруг произошло «не так», так ведь всего не предусмотришь. И почему именно я обязан был все это предусмотреть, предвидеть? Неужели больше некому?

И с явным облегчением выпить рюмку водки и закусить ее кусочком огурца. Так я же и говорю — что теперь изменишь?

Однажды летом, было это очень давно, в милом, лучезарном детстве, я шел по берегу реки. Вот так вот шел себе, довольный всем и вся, надо полагать, о чем-то размечтался. Шел по песчаной, едва заметно уходящей под воду косе. Над головой кружили ласточки, а там, выше, было голубое небо и ослепительное солнце. Все было изумительно, все было непередаваемо чудесно!..

Внезапно мои ноги словно провалились в пропасть. Не веря в это, я попытался нащупать под собою дно, но только нахлебался воды. Еще немного, и сильное течение, обтекавшее косу, подхватило меня и вынесло прямо на стремнину. Где-то там, позади остались родные и друзья. Там осталась надежда на спасение. А тут, под ногами, лишь пустота, и, сколько ни барахтался я по-собачьи, лежать бы мне на самом дне, если бы не люди, оказавшиеся неподалеку. Помнится, я что-то крикнул. Или промолчал, потому что в спасение уже не верил?

А может быть, кричал не я, а Митя? Да, конечно же. Это был он!

Откуда возник этот странный, нереальный образ? Вот только сегодня, потому что раньше ни о чем таком я и подумать-то не мог. Ведь не было же Мити там, у реки, где я тонул. Но почему-то теперь мне кажется, что это правда. Будто бы он стоял на берегу и видел все. И сам бросился в ту реку, хотя еще не научился плавать. И вот меня чьи-то руки вытащили из воды, а он навсегда остался там — мертвый на песчаной отмели.

Но даже если в поисках причин обшарил эту отмель, если допросил всех, записал их показания, если разобрался вот уже почти во всем, даже и тогда остается один так и не решенный для меня вопрос — что привело его сюда, что его заставило? Как будто тот, «номенклатурный мальчик» пытался искупить грехи… Нет, не свои, а те, что ему достались по наследству. Увы! Вместо искупления была расплата. Тогда какая же власть вынесла этот суровый, безжалостный, не подлежащий пересмотру приговор?

Не знаю, так ли это, но иногда мне кажется, будто наше подсознание — это, в сущности, и есть та власть. Не та, за которую мы изредка вроде бы голосуем, но власть реальная, каждодневная, которая словно бы затаилась там, внутри и оттуда руководит нами, распоряжаясь нашими желаниями и судьбами.

И еще почему-то возникает ощущение, только ощущение, потому что лишено оно всяких доказательств — будто что-то здесь не так. То есть не те друзья, не те мысли и не те желания. И той песчаной отмели давно уж нет. А под ногами — только пропасть.

Впрочем, какие только странные мысли не приходят в голову после похорон…

И куда это меня понесло? То ли выпитая водка так подействовала, то ли некий образ в воображении возник, навеянный тем, что случилось с Митей. А может быть, это те самые отголоски подсознания? Неужели оно подсказывает мне, что вот и Митю так запросто, вульгарно запродали? Именно так — продали, предварительно выкопав могилу и даже надгробный камень рядом положив.

А кто-то там, прячась за чужой спиной, пересчитывает денежки…

Кстати, о деньгах. Пожалуй, именно теперь момент настал, пора было мне воспользоваться неожиданно случившимися обстоятельствами, в полном согласии с известным принципом — нет худа без добра. А вот не согласится ли Кларисса подкинуть мне на выбор кое-что из тех отвергнутых творений, что нескончаемым потоком поступают к ним в редакцию? Пишут люди, пишут!

— Ах, милый, милый Вовчик, ты немножко опоздал. — Кларисса шаловливо улыбнулась, словно намекая, мол, что сделано, того уж не воротишь. — У меня же все расписано на годы. Сам понимаешь, если что-то есть толковое, оно не должно лежать на полке просто так. Знакомых писак, вполне прилично владеющих литературным языком, да еще таких, у которых по этой части просто недержание, у меня хоть пруд пруди. Вот с мыслями да с чувствами у них беда — кто пропил, кому от рождения не дано, так что приходится заимствовать. Поэтому не обессудь — если и остается что, это и вовсе ерунда, даже тебе при твоей наивной вере в Венеру и Меркурия не пригодится.

Сказать по правде, с какого боку и в каком, к примеру, качестве тут снова незабвенный наш Меркурий возник, я так и не уразумел, видимо, изрядная доля выпитого сказалась. Ну да ладно. В остальном же… В остальном очень полезный получился разговор, хотя бы и без ожидаемого результата, что поделаешь. Так ведь кому везет в любви, тому, как говорят, в делах не стоит особенно рассчитывать на удачу.

Эта мысль не давала мне потом уснуть, несмотря на вполне привычное подпитие. Надо ли и что именно надо предпринять, чтобы в деле повезло? Полагаю, не один я маялся бессонницей от этого вопроса. Несомненно одно — требуется что-то в жизни изменить. Но что? Вот ведь и мучайся теперь до самого утра в ожидании ответа.

Глава 12 Аристократы духа

— Я, Вовчик, вам как Шаляпин Бунину скажу. — Эти вполне невинные слова заставили меня насторожиться, и даже недавний хмель из головы выветрился напрочь. Сравнение с Буниным любому начинающему литератору приятно, однако намек на длительную эмиграцию положительных эмоций у меня не вызывал. Мне, в сущности, и дома хорошо, да и не сделал я ничего такого, чтобы рассчитывать на тепленькое местечко где-нибудь в Париже или в Лондоне.

Надо сказать, что, если бы не Веня, трудно представить, какая могла бы меня в дальнейшем ожидать судьба. Однако вот теперь я сидел вымытый, напоенный, накормленный, одетый в свежую полосатую пижаму и, как всегда после сытного обеда, внимал Вениным речам. Очень хотелось верить, что все неприятности остались позади, хотя предложенное мне одеяние в полосочку все же оставляло место для сомнений. Тем более что по прежнему опыту общения я знал, что мне не светит ничего хорошего, если после радушной встречи и гостеприимного застолья Веня вдруг неожиданно обращается на «вы».