Luminosity - Сияние разума

После нескольких попыток убедить Эдварда избавить меня от боли, я начала звать остальных. Элис, Карлайла, Эсме, Джаспера, Эмметта, Розали. Я могла слышать шаги, когда они приходили. Я слышала, как каждый из них сказал “нет”. Элис добавила еще, что видит меня в будущем сильным и здоровым вампиром.

— Ты будешь прекрасна, — пообещала она перед уходом.

Эдвард вздохнул с облегчением, когда она сказала это. Хорошее видение. Но недостаточно хорошее, чтобы стоить этих мучений.

Но когда я умоляла Розали, она замешкалась после моей просьбы.

Эдвард зарычал. Было ли это ужасней, чем когда он рычал на Джеймса? Возможно так показалось моим ушам, которые становились все чувствительней с каждой минутой пожарища, воспринимая новые оттенки звуков, которые я ранее упускала. И я знала, что это значит. Она подумала об этом. Она подумала о том, не убить ли меня. Сияющий ангел Эмметта, воистину, возможно она даст мне…

— Роуз! — закричала я, охваченная надеждой, извиваясь в хватке Эдварда, — Роуз, Роуз, Роуз, Роуз, Роуз, Роуз, Роуз….

— НЕТ! — взревел Эдвард. — Розали, убирайся из комнаты! Я разорву тебя на кусочки, если услышу опять эту мысль, я сделаю это! Убирайся!

— Ро-о-о-о-о-о-о-о-о-о-оуз! — застонала я. Но ее быстрые шаги удалились. Мне показалось, что я даже услышала, как она выпрыгнула из окна.

— Белла, — сказал Эдвард. Он говорил очень быстро, но я уже могла следить за речью на такой скорости, хотя это отнимало все мои тщательно сберегаемые ментальные силы, — Белла, пожалуйста, не проси больше. Умоляю. Я не могу выдерживать это. Я сделаю что угодно, кроме того, чтобы убить тебя. Я не могу этого сделать. Все, что угодно другое.

— Можешь, — я сражалась за то, чтобы выговорить сразу несколько слогов, потеряв шанс, который почти реализовала Розали, — можешь… сломать… мне… спину…

— Что?

— Она… вылечится. Но я… буду… немного… меньше… ощущать… до… того… момента, — выдохнула я и снова беспомощно закричала, — возможно, — снова выдохнула я.

На четверть секунды повисло молчание. (Даже такая продолжительность времени была крайне значительна для меня, с агонизирующей четкостью.)

Последовал небольшой резкий удар в основание моей шеи, и все, что было ниже моих плеч, провалилось в блаженное небытие.

Я все еще дышала и могла слышать свое сердцебиение, но никакой сенсорной информации от тела ниже шеи не поступало. Медицинские познания Эдварда стали спасением — он знал, где нужно нанести удар. Моя шея и голова все еще горели по-прежнему, но потеря ощущений торса и конечностей была настолько драматичным облегчением, что я чувствовала себя опущенной в ванну с ледяной водой.

— Ох, — выдохнула я.

— Этого не хватит на весь остаток трансформации, — предупредил Эдвард, — и я не смогу сделать это еще раз. Как только спина вылечится, ее надо будет оставить в покое, или же обращение может пройти неправильно.

— Сколько? — мягко спросила я.

— Не знаю. Возможно несколько часов.

Несколько часов. Несколько часов, в течение которых только мое горло, лицо, скальп и череп будут разрушены до основания. Ну хоть что-то.

Хотела бы я суметь заснуть. Но я бы никогда не проснулась.

Я почти успокоилась, когда моя спина исцелилась. Я сумела только открыть горящие глаза и посмотреть на лицо Эдварда, искаженное, измученное беспокойством за меня, но такое прекрасное. Я смогла выдавить несколько предложений, делая перерывы на трудные и не дающие облегчения вдохи.

— Прости, — прошептала я, — за мольбы.

Он нагнулся поцеловать меня в макушку.

— Я прощаю тебя.

Эдвард не стал повторять просьбу не делать это снова, когда ощущения от тела вернуться. Возможно, он знал, что я не смогу выполнить ее.

— Я люблю тебя, — сказала я.

— Я люблю тебя, — ответил он мне с ужасно печальным видом. Не “тоже”. Он никогда не добавлял это слово. Однажды я спросила почему — попыталась воспроизвести в воображении ответ — это было слишком трудно. Воспоминания не были достаточно ясны, чтобы прорваться сквозь пелену боли. Сомневаюсь, что могла бы вспомнить имена родителей. Я же все записывала…

Через два часа, тридцать четыре минуты и шестнадцать секунд после перелома, спина сама по себе встала на место и погрузила меня в невыносимую агонию всего тела.

И я снова закричала.

*

Я могла ощущать, как мое сознание становится все шире. Это было похоже на фрактальный паттерн, медленно прорастающий новыми узлами. Я дошла до того, что даже ощущала небольшую благодарность каждому язычку пламени, хлеставшему мое тело, и каждому моменту опыта, что неизгладимо записывался в кристаллизованную совершенную отметку моей вампирской жизни. Ведь небольшое пространство на задворках моей головы, свободное от боли, тоже росло.

Эдвард говорил со мной. Я цеплялась за его голос, как за спасательный круг. Я все еще едва ли могла ощутить его руки вокруг меня или периодические поцелуи, которыми он касался моей кожи, и я старалась держать глаза крепко закрытыми, но я могла слышать его, все лучше с каждым проходящим часом. Он давал мне советы, как контролировать жажду, когда она придет, рассказывал предсказания Элис о прогнозе погоды на следующий месяц, зачитывал книги. Он снова и снова обещал мне, что все будет в порядке, что мы будем любить друг друга, что Элис видела это, что ее видения крепки как скала, что все будет хорошо и что он любит меня, и что все скоро закончится.

Я пыталась верить ему. Пыталась верить, что все не напрасно, что по ту сторону боли есть нечто, стоящее всего этого. Пыталась верить, что когда я выйду из этой печи, я буду так же сиять как они…

В восемь вечера пятницы, я ощутила прохладу в кончиках пальцев. Пламя отступало лениво, со временем. Но по мере того, как оно уходило из моих конечностей, оно собиралось в сердце и шее. Центры моей боли сжимались, пока не стало хуже чем раньше, так что даже новоявленная прохлада конечностей не могла компенсировать это. Мое сердцебиение ускорилось. Горло обращалось в пепел.

— Уже почти все, Белла, — прошептал Эдвард, — почти закончилось.

Еще не закончив изменяться, я уже чувствовала жажду. До этого я ощущала себя кипящей — а теперь была совершенно лишена жидкости. Мое пересохшее горло требовало облегчения. Я знала, что Эдвард имел в виду, когда он предположил, что какие-либо вампиры могли попробовать пить воду. Любой, кто проходил обращение в одиночку, вдали от вкуснопахнущих людей, счел бы вполне логичным это попробовать.

Языки пламени продолжали медленно, миллиметр за миллиметром, уходить из моих конечностей вглубь тела. Моему горлу не становилось хуже или лучше после первого взрыва сухости, в отличие от сердца, по мере того, как агония вливалась в него. Каждый последующее биение было быстрее предыдущего. Оно уже трепетало как крылья колибри.