Луна в кармане

– Насколько же противно люди могут себя вести, - покачала головой Морган, когда я рассказала ей

об этом.

– Невероятно противно, - отозвался Норман в окошко, через которое подавал приготовленные

блюда.

– Неважно, - махнула я рукой.

– Важно! – Морган круто повернулась на месте и посмотрела мне в глаза. – Ты – не дурочка, Коли,

и не позволяй никому заставлять тебя так думать, ясно?

– Ясно.

– Так. Обычные начос: бобы, чипсы, сыр, перец чили. Начос люкс: все вышеперечисленное плюс

курица или говядина, помидор и оливки.

– Пфф, - фыркнул Норман, передразнивая посетительницу.

– «Пфф» в состав не входит, - парировала Морган. – Все, работаем дальше.

Учеба путем сравнений и поговорок продолжалась.

– Хорошее отношение – хорошие деньги, - не уставала повторять Морган. – Плохое отношение –

прибыль соответствующая.

– Да заткнись ты уже с этой чепухой, - бурчала каждый раз Изабель, а я смущалась то ли от советов

Морган, то ли от того, что она делится ими со мной.

Несмотря на всю свою мудрость, однако, Морган часто не могла взять себя в руки, если наступал

«час пик». За первые две недели она дважды заявила, что «завязывает со всем этим». Трижды –

если считать нашу первую встречу. Она говорила, что с нее довольно, снимала фартук, кидала его

в Изабель и выходила на улицу, говоря, что собирается высказать кому-нибудь все, что о нем

думает. Несколько минут спустя она возвращалась, потому что люди уже уехали, завязывала

фартук снова и возвращалась к работе. Изабель никак не реагировала на эти эпизоды, судя по

всему, она вообще ничего не принимала близко к сердцу. Драматизма Морган с лихвой хватало

на них обеих.

Иногда я брала дополнительные смены, работая за Морган, чтобы она могла быть дома и ждать

звонка Марка. Она всегда была очень благодарна за это, временами даже чересчур, часто

подвозила меня до дома. Иногда я работала и за Изабель, чтобы она могла выспаться или пойти в

свободное время на пляж. На благодарность от нее можно было не рассчитывать – чаще всего она

бросала «Спасибо» через плечо и скрывалась за дверью, да и то не всегда. А если мы работали

вместе, то радио неизменно было включено погромче, чтобы нам не пришлось разговаривать.

Уходила она, не оборачиваясь, о том, чтобы подвезти меня, не могло быть и речи – впрочем, я не

жаловалась. Я провела годы, мирясь с шепотком за спиной, сплетнями в раздевалках и обидными

записками, приклеенными к моему шкафчику, меня называли жирдяйкой и толстозадой, шлюхой

и потаскушкой, а еще придумали специальное прозвище – Скважина, так что я не возражала

против того, чтобы меня игнорировали. Слишком долго я этого ждала, чтобы сейчас быть против.

Когда я работала утром, то, приходя домой, заставала Миру, дремлющей в кресле. Она любила

поспать днем, говоря, что без этого плохо себя чувствует. Я снимала обувь и на цыпочках

прокрадывалась в свою комнату, где могла заниматься своими делами.

Мира не была образцовой домохозяйкой, так что все кругом было покрыто слоями были, а

комочки шерсти Кота Нормана часто обнаруживались под стульями или под диваном. Как-то раз я

решила прибраться в своей комнате, вымыть окна и пропылесосить под кроватью. С окнами все

прошло удачно, но, когда я обнаружила в шкафу три пылесоса, оказалось, что все они

«СЛОМАНЫ», так что пришлось повозиться со шваброй.

Размахивая тряпкой, я размышляла о Мире. Она часто ездила по городу на велосипеде, по

вечерам ослепляя встречных водителей и прохожих ярчайшим светом фонарика, прикрепленного

к рулю. Тетушка обожала теплый салат с курицей, домашние пончики и кукурзные хлопья. Также

она была постоянно занята какими-то «проектами» - то есть чинила старые (и часто не

поддающиеся ремонту) вещи, добытые на гаражных распродажах. Ее мастерская была завалена

этими самыми проектами – фигурка свиньи на трех ногах, игрушечный поезд, недосчитавшийся

колес, складной стул с разломанным надвое сиденьем. Лишних вопросов я предпочитала не

задавать.

По вечерам тетушка устраивалась перед телевизором и вплотную занималась своими

«проектами». Ни один из них не был до конца закончен, всегда оставалось «еще немного» и

«совсем чуть-чуть», однако дело стояло на месте. Мира всегда гордилась собой, победоносно

объявляла, что «все готово», но затем обнаруживала пару-другую недоработок, и все начиналось

по новой. Иногда прошедшие через тетушкины руки вещи внешне казались вполне себе

исправными, но позже в них становились заметны изъяны, как, например, с будильником,

который она починила специально для меня. Красный круглый будильник выглядел прекрасно и

показывал правильное время, вот только вместо веселого звонка по утрам он издавал непонятное

урчание и дребезжание. Закончилось все тем, что я купила нормальный будильник в магазинчике

неподалеку и тайком пронесла его в свою комнату, где спрятала под кровать, словно он был

контрабандой.

Главная странность, на мой взгляд, заключалась в том, что у Миры было достаточно денег, чтобы

купить все, что только душе угодно (и чтобы это были работающие и целые вещи) – к этому

выводу я пришла, случайно обнаружив однажды пачку банкнот в одном из выдвижных ящиков.

Удивленно пожав плечами, я тогда спустилась вниз, где тетушка сидела у телевизора.

– Мира, - позвала я, - а почему не работает ни один из трех пылесосов, и почему ты не купишь

новый?

Но она меня не услышала – ее взгляд был прикован к экрану. Я подошла ближе и услышала

знакомый голос.

– Меня зовут Кики Спаркс, - говорила мама. Она стояла в явно постановочной гостиной в какой-то

телевизионной студии, на ней был очередной ее спортивный костюм – шорты и топ – а перед ней