ЛЯДЬ

– Всё ты меня, Натаха, на гнусь какую-то подбиваешь, бордель класса люкс покоя не даёт…

– Не даёт, милая, не даёт. Только он и не мужик же тоже, чтобы давать, он у меня мечта. Ты, вон, мечтаешь – кстати, а о чём ты мечтаешь?

– Ни о чём, – спокойно констатировала Малая.

– То есть как? О чём-то же, засыпая, грезишь. Принц какой или хотя бы мерседес… Ты не думай, смеяться и подтрунивать не стану, у меня же воспитание.

– А я вот как раз и думаю. Но мечтать, что поделаешь, не приходится. Всё же есть, как заказывали. Пытаешься, бывает, затянуть эту песню, только всё одно понимаешь: случись оно завтра – и что? Лучше станет тебе лично или вокруг красивее? Мир не переделать, да и ни к чему это, а остальное вполне устраивает. Будет больше, ярче – хорошо, не будет – может, и лучше.

– Счастливый ты человек, подруга. Или несчастный. Так сразу и не скажешь.

– Довольный. И довольно об этом.

– Да погоди, ведь интересно же. В кого ты такая сука. Дом, покой, семья, дети – ужели не брезжит вдалеке хотя бы, не мерещится?

– Боже, или кто за этот вопрос отвечает, меня упаси от эдакой напасти. Девять месяцев блевать, растяжки, всё порвано, и после ещё лет двадцать ор слушать, таская его повсюду. Ах, посмотрите, какой великолепный карапуз… Да хрен ли в нём великолепного, детёныш как детёныш.

– Это ты сейчас так говоришь…

– Нет, это я всегда так говорить буду, – огрызнулась Малая. – И не надо кормить баснями про материнский инстинкт да прочую слащавую белиберду. Терпеть не могу этот покровительственный тон молодых родителей, особенно мамаш. Ах, такое счастье… Дура, когда тебя последний раз благоверный отец семейства-то нагнул, и не вспомнишь. Или он целибат держит из уважения к единственному и неповторимому – чреву. Противно, та же секта, что и вегетарианцы. Жрёшь свою траву и жри, пока не затошнит, но не лезь к другим с лекциями о здоровом питании – или мало на свете без тебя остолопов.

– Чего к диете-то привязалась, – теперь уже Натали хотелось переменить тему. Вера в продолжение рода была тем немногим, что осталось у неё нетронутым, и она разумно опасалась хлёстких замечаний отработавшей, по-видимому, изрядное число эрудитов коллеги.

– Бред потому что, – ловкий маневр удался, – человек развивался целый Кайнозой, у него выработался совершенно определённый гормональный фон, и вдруг один какой-то умник заразил людей напастью, похуже вируса гепатита. Тычут в рожу своей Индией, так ведь там жрать банально нечего испокон веков, при таком-то населении. Или кто вспомнит хоть одного махараджа, пробавлявшегося исключительно паровым рисом? Нет таких. Простейший же приём, вроде нашего великого поста: раз в брюхе всё одно по весне сквозняк, хотя бы на душе будет спокойно и хорошо от богоугодного дела. Никто же не спорит, хорошо и нужно – но в своё время и обстоятельства, зачем без толку людей голодом морить-то.

– Всё тебе не так.

– Мне – всё так. Лишь бы вокруг никто не советовал, как так и как лучше.

– Как да как… Впору и обосраться, глубокоуважаемый проповедник, юмор – что выпад рапирой. Его следует наносить безошибочно, но дозволяется, коли обстоятельства благоприятствуют, не побрезговав, вломить противнику в висок эфесом. Бесспорно, не слишком изящно. Зато живой.

Смеющаяся искренно женщина прекрасна, но при наличии однополого аккомпанемента ласкающие слух чуть только не соловьиные трели быстро перейдут в гогот да ржач, которому позавидует и дородный мерин. Зато хорошо.

– Посмеялись и хватит, – резюмировала Натали. – Снова о деле: есть кто на примете из англоговорящих наших, да лёгких на подъём?

– Один есть точно. Если на звонок ответит, считай, удалось – ни черта целыми днями не делает.

– Звучит достойно. Вперёд, подруга. Да позови его в кабак сначала, а то с твоими данными никакого учения не получится.

Арик, как звали его раньше, осознанно успешно забыл, посмотрел на часы без стрелок, задумался, что-то, видимо, просчитывая в уме, затем очнулся и произнёс:

– Хочешь стать богом, просто сойди с ума, вот и весь путь. Только там неинтересно, – рассказчик заметно дёрнулся лицом. – Скучная она, эта властность, обыденная. Всё по умолчанию, знаешь, – он схватил себя за мочку уха и трижды резко потянул вниз со словами: «Влезла, падла, запятая». – Когда всё хорошо и ты всему голова, последней и думать незачем. Вмиг превращаешься в дегенерата. Оттого все боги так хорошо начинают, а затем быстро скатываются до скабрезных поповских нашёптываний у алтаря. Мотивации нет, ты же уже – бог. Навечно и безвозмездно. А вообще всё это, – он обвёл взглядом помещение, – довольно тривиальное пространственное уравнение. Вселенная существует в восприятии муравья, живущего в той же Вселенной. Бесконечная самовоспроизводящаяся структура. Парадокс. Теоретически не опровергнуть, но и практически не доказать. Иными словами, – несколько сбавил тон, – платить я тебе больше не буду.

– Звучит как признание в любви.

– Оно и есть. Но ты дослушай. Независимо от границ восприятия, которые могут пролегать в зоне десятиминутной езды от центра родного посёлка, пространство, со всем его наполнением, иначе говоря, исчерпывающая, тотальная информация о нём, должно быть в состоянии уместиться во всяком сознании. В противном случае произойдёт неизбежный коллапс и системный сбой. Коли материя есть, но даже понятие о ней не умещается в отдельно взятой башке, иными словами, для кого-то не существует, значит, существование его не абсолютно. То есть сознание и материя должны быть едины и органичны, без возможности наличия по отдельности. Что в числе прочего объясняет и логику смерти, – он был добровольный неизлечимый шизофреник, её «приятель-метафизист».

– Вроде как онанист, только почётнее и с претензией, – традиционно грубо, но вместе с тем доходчиво изящно объяснил Арик происхождение очередного термина. – В претензии вся суть. Что ты там, кто ты, зачем и почему – препирательство для кретинов, спешащих сделаться одной из переменных искомого уравнения. Ценность имеет только неизвестность. Вакуум, неподвластный в том числе и богу, – уж поверь на слово. Настоящее, что существует лишь в будущем. И я, следовательно, говорю, что нет у меня с собой мелочи, – его монологи часто рождались и столь же бесследно терялись в хитросплетениях возбуждённого сознания. – Она мне в ответ, что у неё тоже. В принципе, ситуация для кода фатальная. Именно поэтому выход всякий раз следует находить, причём не самостоятельно, но исключительно продавливая обратную сторону. Раз только поддался, и всё – уложился в алгоритм. Обратного пути оттуда, надо понимать, не имеется.

Личность та ещё. Тот случай, когда никогда не знаешь, хорошо всё будет или плохо. Но скучно не будет точно. В порыве бреда, если подобное возможно у кого-то уже пребывающего в бреду, мог резко, иногда на половине предложения или фразы перейти на английский, что окончательно убедило её в полезности данного субъекта. Деньги, к слову, у него всегда были, обновляясь на карточном счету подобно бессмертным персам Дария, но секса не было никогда. То есть физиология наличествовала, а всё остальное нет.

– Понимаешь, – объяснял он ей. – С едой и этим делом у меня беда. Вкусно-то есть приятно, соответственно, но лень. Жевать что-то, тем паче, куда-то двигать. Оно мне к чему вообще? С первым, положим, совсем не поспоришь, и в сутки-двое раз необходимо заправиться, чтобы зубы от цинги не повыпадали – ты не представляешь себе, что такое протезирование… Помнится, две жизни угрохал на одну только коронку. А отсутствие второго какие даёт последствия? Гормоны да лёгкая, заманчиво будоражащая кровь агрессия. Так ведь же радость, и ведь куда большая, нежели пятнадцатиминутная физзарядка.