Лягушка под зонтом

– Владилен Павлович, – быстро проговорил Никита. – Почему бы вам не открыть антикварный магазин?

– Так вот, о куклах, – сказал Мазаев, будто не слышал вопроса. Он закрыл шкаф, оставляя куклу в привычной обители. – Меня просят купить одну, а я покупаю три, разных. Потом жду. Начинающие коллекционеры отвечают известной поговорке: коготок увяз – всей птичке пропасть. Очень скоро меня попросят еще об одной, потом еще... Антикварная лавка – это я уже на ваш вопрос отвечаю, – лишние хлопоты. Я мог бы и магазин открыть. Из Европы я вожу не только вещи, но и вещички. – Он подмигнул Никите. – Прет-а-порте.

– На самом деле? – Никита удивился. – Одежду?

– На самом. Одежду. Она у меня в другой комнате. Магазин на дому. Приходят дамы. Общение, удовольствие, деньги. Мне нравится одевать женщин. – Он помолчал. – Потом добавил с усмешкой: – Когда-то нравилось раздевать. Но эта, – Мазаев повернулся к шкафу, – эта все знает. Она одобряет: я привожу хорошие вещи, к цене покупки никогда не пририсовываю два нуля. Только один. – Он хихикнул. – Знакомая дама, которая закупала в европейских стоках вещи для хозяина, говорила, что он был весьма увлеченный художник – пририсовывал два нуля. Ха-ха. Но Москва покупала. Она все покупает. Так что, Никита Тимофеевич...

– Не надо отчества, – остановил его Никита. – Я не привык.

– Как скажете, – кивнул Мазаев. – Никита, у меня к вам серьезное деловое предложение. Поедете со мной в Европу на этот раз? – Никита смотрел на него удивленно. – За мой счет, разумеется.

– Зачем я вам? У вас все блестяще налажено.

– На аукцион. Мне нужен эксперт под боком.

– Куда именно?

– В Бельгию. Там весьма любопытный вариант – распродают начинку одного дома. Точнее сказать – замка. Знаете, сейчас в Европе пошла мода – наследники выставляют открытый дом. Можете купить все, что понравится. От домашних тапочек хозяина и его зубочисток до картин.

– Вы уже знаете, что в нем? – спросил Никита, чувствуя небывалое волнение. Вот оно, начинается... Просыпается другая половина Никиты Дроздова, отцовско-дедовская. Он не станет усыплять ее никакими словами Натальи Петровны.

– В общих чертах, – ответил Мазаев. – Вы станете моим проводником по лабиринту. У вас французский, немецкий, английский? – Никита кивнул. – Сам я немного знаю фламандский. – Он усмехнулся. – Петр Первый знал его хуже моего, а ничего, научился строить корабли.

Никита вскинул брови:

– Вы и про это знаете? – Он не сдержал удивления.

– Так жизнь сложилась, – уклончиво ответил Мазаев. – Я учился в кораблестроительном. Очень, очень давно.

– Ого!

– А вы думали, Мазаев умеет только зайцев спасать. – Он многозначительно посмотрел на Никиту. Никита оценил намек и с удовольствием рассмеялся.

Может ли он отказать этому человеку? Мазаев увидел в нем то, чего он сам в себе давно перестал видеть. В ярости, от бессилия переменить себя, он кричал вслед ушедшей Наталье Петровне: «Кого вы сделали из меня?! Я сам не знаю, кто я!»

Теперь, когда он узнал о себе гораздо больше, он просто сказал:

– Конечно. Поедем.

Он досидел у Мазаева до звездного неба, как сказал Владилен Павлович, взглянув на часы. Он перебирал вещицы, которые выкладывал перед ним хозяин. Главное потрясение Мазаев приберег к концу визита своего гостя.

– Никита, я хочу вас кое-чем угостить.

– Не откажусь, – сказал он, чувствуя благодарную радость желудка – наконец-то вспомнили о нем.

Мазаев вышел на кухню, Никита услышал шипение масла в сковороде. Похоже, сейчас он получит глазунью.

– Кушать подано! – услышал он и встал.

Вымыв руки, вытер их о бумажную салфетку, вошел в кухоньку.

– К стене, пожалуйста, там место для гостей, – командовал Мазаев.

На столе стояли тарелки с антрекотами.

– Как вы быстро...

– Я не спросил, как вы любите – сильно прожаренный или средне. Одна просьба: если не по вкусу, не стреляйте в поваренка! – Мазаев поднял руки, прикрыл ими глаза. Как будто и впрямь опасался выстрела.

Никита сел и...

Он смотрел на приборы, на нож и вилку, которые лежали по разные стороны от тарелки.

– Мой Бог! Да неужели! – проговорил он сдавленно, словно руки Мазаева уже отлепились от глаз и душили его. – Это... Это же...

– Да-да-да... – тарахтел Мазаев. – Каковы, а?

– Даже кремень в лапках...

– Настоящий, имейте в виду. Родной кремешок...

Никита жадно рассматривал крошечные кремневые пистолеты на ручке вилки и ножа.

– Да вы возьмите в руки, Никита. Берите, – подталкивал его хозяин.

Никита взял нож.

– Начало восемнадцатого века, – выдохнул он. – Я знал, что они есть, но никогда не видел.

Он трогал металл, украшенный гравировкой, подносил нож к глазам, чтобы рассмотреть спусковой крючок, тоненький как иголочка. Она раздваивалась на конце – змея, открывшая пасть. Были видны даже крошечные зубы.

– Да вы ешьте, режьте мясо. Нож заточен, вилка тоже.

– Вы оставите их себе? – спросил Никита, пытаясь пригасить блеск глаз. Он поднял вилку, поднес к глазам. Это была пара, несомненно.

– Пока не наиграюсь. – Мазаев хихикнул. – А антрекот-то хорош...

Это была правда.

20

– Летишь на свидание? С Куропачом? – Валентина Яковлевна вышла из ванной, в руке она держала зеленую зубную щетку. Трижды в день она чистила зубы, сейчас собиралась сделать второй подход, поэтому Ольга могла не смотреть на часы – ровно половина второго. – Когда тебя ждать? Ночью или утром?

– Вообще не жди, – махнула рукой Ольга. – Захочешь спать – ложись.

– Но с ним-то ты не улетишь? Если он такой бизнесмен, как рассказываешь, не ровен час – посадит в личный самолет, и прости – прощай, моя дорогая!

Если Валентина Яковлевна начинала говорить слогом древней бабушки-старушки, Ольга знала: это предупреждение. Но от чего? Неужели от чар Куропача?

– Но это же Куропач! О чем волнуешься? Старый друг, который хочет поболтать со старой подругой.

– Мужчины существуют двух типов, – вздохнула Валентина Яковлевна, засунула щетку в карман синего махрового халата и сложила руки на груди. – Я тебе уже говорила, хорошо помню, что мужчины бывают двух типов...

– Да знаю, – перебила Ольга. – Я тебя другим цитирую.