Лягушка под зонтом

– Она не рыжая, у нее цвет волос неспелой морошки. Он схож с цветом летнего песца, если мало света... Я знаю такую...

– Послушай, а ты сам не хочешь на Большую Землю? – быстро спросила она, чтобы пресечь его намеки.

– Большая Земля сама к нам пришла. Зачем надевать чужой малахай?

– В точку, – сказала она. – Это правда. Ты умный, Куропач. Про чужой малахай я тоже додумалась, но недавно. А жаль, надо было раньше.

Ольга увидела в его глазах то, чего не видела никогда. Он смотрел на нее не так, как всегда. Вообще-то арктические мужчины не смотрели так на женщин. Это, вдруг пришло ей в голову, взгляд из телевизора.

Когда от куропатки остались только косточки, он сказал:

– Птицы много, но она стала кочевать.

– Кочевать?

– В Арктике теплеет. Куропатка полюбила другие места.

– Не понимаю, – сказала Ольга.

– Я тоже не понимаю, как Куропач может остаться без своей птицы.

– Тогда он станет просто Хансута Вэнго, – засмеялась Ольга.

– Он не станет. Он не хочет.

– Говори толком. – Ольга поморщилась. Она чувствовала себя возбужденной от еды, от рюмки водки, от этого чума, в котором они с Куропачом сидели – и где? На самых подступах к Москве.

– Ты давно видела Крикливую Крачку? – спросил он.

– Кого? – Ольга не поняла. – Какая Крачка? – Она перебирала в голове школьных знакомых, знакомых родителей. Она никого не знала под таким именем. – А кто это?

– А-а, ты уже уехала, когда ей дали это имя...

– Погоди. Неужели ты говоришь о Зое Григорьевне? – Он молчал, но Ольга поняла – о ней. – Я не знала, что у нее такое прозвище. – Она засмеялась. – Придумают же!..

– Она бывает у тебя? – не отступал Куропач.

– Иногда заезжает, – сказала Ольга как можно равнодушнее. Но насторожилась.

Хансута Вэнго продолжал:

– Куропатки перешли на землю, которую она считает своей.

Ольга смотрела на него. Значит, Куропач не с Зоей Григорьевной? Она ничего не говорила об этом. Впрочем, и так ясно, Куропач – ненец, земля атабасков не его... Но туда ушли птицы...

– Твои куропатки замечательные, – защебетала она, отмахиваясь от неприятных мыслей.

– Они должны остаться моими, – тихо сказал он.

– Но я их съела! – дурачилась она. – Куропач, расскажи лучше про жизнь в Хатанге.

– Я сплю и вижу, как мы с тобой снова идем на охоту за поселок...

Он посмотрел на часы, в тот же миг позвонил мобильный.

– Я приеду, – говорил он в трубку. – Какая улица? Не понял. Островитянова? Остров, понял.

Закрыл аппарат, положил в карман и сказал:

– Прости, Такутка, мы должны вернуться в Москву. Но прежде – вот это. – Он сделал неуловимое движение пальцами, Ольга заметила мелькание женских рук. На столе появилось блюдо.

– Что это? – спросила она, улавливая холодноватый запах рыбы. – Икра? Неужели взбитая икра лосося с оленьим молоком?

– Она.

– Как давно я это пробовала, – сказала Ольга. – Даже вкуса не помню. – Но узнала.

– Узнала, – кивнул Куропач.

– Так же, как тебя. С первого взгляда, – добавила Ольга.

Он чуть заметно усмехнулся:

– Но рецепт новый, с европейским вкусом, как говорят.

– Как и ты, – заметила Ольга. – Ты тоже не прежний.

Их вез в Москву тот же водитель, но дорога казалась Ольге другой. Она смотрела в окно машины и видела не Подмосковье, она видела Арктику в самом начале разноцветной осени. Она ехала по ней не на машине, а на мопеде, за спиной у Куропача, только много лет назад.

Она ощущала его запах, его не мог заглушить дезодорант. Но он не дразнил ее, как и прежде.

– Куропач, я рада, что ты снова появился. Ты вернул меня туда, куда мне так хотелось.

Он наклонился к ней, коснулся губами ее уха, за которое она заложила светло-рыжую прядь. Серебряное колечко-серьга качнулась.

– Я тебе позвоню.

Ольга вернулась домой рано, еще было совсем светло. Валентина Яковлевна удивилась:

– Не ожидала. Значит, на самом деле не свидание, а встреча одноклассников. – Взглянув на нее пристально, бабушка сказала: – Ну как? Пошла ли на пользу моя забота?

– Ты про что? – не поняла Ольга.

– Я рассказала тебе о трех категориях мужчин, если помнишь.

– А, ты об этом. – Ольга быстро посмотрела на нее. – Еще как пошла. Если бы не твои странные слова, которые теперь не кажутся странными, я могла бы доставить неприятности Зое Григорьевне. Которых, судя всему, у нее предостаточно.

Валентина Яковлевна кивнула.

– Так было всегда и будет всегда, – словно приговор, отчеканила бабушка.

– Что ты хочешь сказать? – Ольга поморщилась. Ее смущало отношение бабушки к Зое Григорьевне. Всякий раз в ее словах она улавливала насмешку. Совсем легкую, едва заметную, но она была.

– А то, что главная борьба в нашей жизни – это та, которую мы ведем с самими собой.

– Ты прямо как Куропач. Полунамеки, полузагадки, – отозвалась Ольга.

– А он-то тебе какую загадал? – Валентина Яковлевна засветилась от любопытства.

– Если я все правильно сложила, то не в его интересах, чтобы Зоя Григорьевна сделала то, что задумала.

– Ты насчет общины? – спросила Валентина Яковлевна.

– А ты откуда знаешь?

– Да все оттуда. Я все-таки много лет занималась Крайним Севером. Там, среди льдов, мысли не слишком скоро тают...

Ольга засмеялась.

– Ну вот, опять ты в своей манере...

– Ох, Ольга, мы меняемся так медленно...

22

На круглом столе гостиничного номера темнели вещи, белели бирки с номерами лотов.

– Вы только посмотрите, Никита, – не отрывая пылающие пламенем глаза, говорил Владилен Павлович, – на такую малость денег – столько добра!

– Но вы затем и ехали, – заметил Никита.

– Затем я тебя и взял, – в тон ему ответил Мазаев.

– Можно подумать, не вы сами выбирали, что купить.

– Может, и выбирал, да без вас не купил бы. Это я вам честно говорю.

– Например? – Азарт Мазаева заражал.

– Вот он, пример. – Мазаев взял со стола нож. – Меня смутила его неряшливость. Да, если оценивать по нынешним временам, видна неряшливость отделки металла. Посмотрите. – Он снял навершие рукоятки, которая болталась. – Представьте себе, этот металл – серебро. Такое темное, как чугун какой-нибудь. Я внял вашим словам о том, что когда-то серебро было доступнее и дешевле железа.