Лягушонок на асфальте (сборник)

– Назидание о благодарности родителям обкатывал в уме.

– Похвально!
– сказал Леонид, выслушав торопливую исповедь Вячеслава, и

тут же ударился в балагурский тон: - Благодарность? Пережиток. Что-то в етом

дикое, от деревни, от еённой сердобольности. Мы - человеки двадцатого века.

Деревня, почитай, нами заменена на поселки и города. Все превратим в город,

все, а опосля в шлак. Зазря, что ль, всяческих домн понаизобретали?
– И опять

строго, проникновенно: - Русская, Славка, у тебя душа, совестливая.

Собственно, малыш, мы-то, русаки, недавно объявились на важной

исторической роли. Дети мы, русаки, потому благородство, честь и совесть в нас

держатся прочно.

– Не во всех.

– В основном.

– Но я в основном считал себя чистым, а на поверку оказался равнодушным

к родному отцу. Разве это чистота?

– Мучения совести - признак чистоты.

– Они бывают и у страшных преступников. У меня внутренние срывы. Не

решусь признаться. Перестанешь уважать.

– Чего не было, того не было. Так что признавайся.

– Брось ты с шуточками.

– Что? Мышке слезки, кошке игрушки?

– Пойми.

– Я-то тебя понял. Ты пойми себя. Срывы? Чьим глазом взглянуть.

Мечешься. Ну ладно, дальше надо резать.

Прежде чем пройти к стеллажу, Леонид пропел проказливую частушку на

манер веселой башкирской песни:

Сидел ворон на дуба

И клевал своя нога.

Жалобно, жалобно,

Еще очень жалобно.

Напевая, он мелко строчил каблуками по чугунному полу, как делают это башкирские

девушки и парни на вечерках в деревнях у подножья хребта Ирындык.

15

С завода они поехали в гараж. Ремонт мотоцикла закончили засветло. Чтобы

помирить Вячеслава с отцом, Леонид надумал устроить мальчишник.

Пока Вячеслав ходил в магазин, Леонид разговаривал с Камаевым по телефону.

Позвал Камаева в гости, тот уклонился: нет настроения. Леонид прибегнул к притворству:

кабы, дескать, он был при славе, чинах и депутатстве, то Камаев бы его не гнушался и

захаживал на огонек без церемоний. Камаев ухмыльнулся и окрестил его демагогом. Для

порядка Леонид пообижался, попыжился, однако больше не стал прибегать к уловкам,

рубанул-прямиком: Славка, мол, шибко почитает своего папу и желал бы с ним

объясниться в подходящих условиях. На это Камаев сказал, что для такой цели самые

подходящие условия - родительский дом. Попытался завлечь Камаева природой. Мотоцикл

на ходу, катанем на два дня в горы, поохотимся, порыбачим и, конечно, поплотней

притремся душами. Камаев простецкий мужик, не злопамятен и на природу любит

выскочить, а тут заартачился, проявил угрюмую самонравность. Охотиться сейчас подло:

последнюю дичь добивать. Клев плохой: рыбу, как и дичь, почти на нет извели.

Притирается металл к металлу, душам это ни к чему. Душе необходим простор, как звезде,

ну и галактическое равновесие.

– У людей оно - согласие, Сергей Филиппович.

Камаев согласился с Леонидом, Леонид было опять начал зазывать Камаева в гости

(«Чего тебе стоит? С дочерью покалякаешь. Встречаетесь в год по обещанию. И ради

Славки, ради Усти с Тамарой, даже ради Василька...»), но Камаев его оборвал, а следом

попросил с увещевающей интонацией не поить Вячеслава водкой. Леонид взъерепенился,

крикнул, что обязательно напоит Вячеслава до сшибачки, да и сам крепко надерется и

придет к Камаеву, дабы устроить с ним матч французской борьбы.

Когда Леонид выскочил из телефонной будки, он решил отменить выпивку и завтра на

рассвете уехать в горы. Вячеслав одобрил его решение, но намекнул, что не мешало бы

взять в коляску кого-нибудь для украшения. Чтобы поманежить Вячеслава, Леонид сказал,

что возьмет в коляску Ксению, и заметил просветление на лице Вячеслава. Порадовался

тому, что шуряка не огорчило это, а также тому, что присутствие Ксении в горах, как

всегда, будет придавать его настроению чувство грандиозности.

Леонид, казавшийся Вячеславу пожилым человеком, сохранял, по его наблюдениям,

некоторые умилительные юношеские свойства, к примеру влюбленность в Ксению. Свою

влюбленность Леонид не умел прятать и по каким-то невольным побуждениям с гордой

откровенностью проявлял на людях. И хотя для Леонида мысль о том, что он обязан ради

Вячеслава оставить Ксению дома, была предательской мыслью, он заявил, что по

справедливости надо бы взять в горы Тамару. Вячеслав рассиял. Леонид, довольный

собственной самозабвенностью, вернулся в будку телефона-автомата и набрал по

подсказке Вячеслава номер Заверзиных. И тут их обоих постигло разочарование: отчим

Тамары ответил, что она отбыла в деревню для уборки овощей.

Поехали вдвоем. Ксения осталась. Она и Устя готовились к засолу яблочных

помидоров и собирались наварить на всю зиму кабачковой икры.

Еще в сумерках миновали водонапорную башню, вызвавшую у Вячеслава солдатское

сравнение: граната, врытая рукояткой в бугор. Из-за этого, наверно, вдруг подчеркнулось в

уме, что он недавно закончил службу, что уже работает и что вместо счастья, которое

грезилось в армии, несмотря ни на какие сомнения, живет страданием. Тут Леонид

обратил внимание Вячеслава на Белую гору и напомнил ему, как однажды они шли через

нее на огород и Вячеслав увидел ящерицу и упрашивал поймать, а сам боялся ловить, а

когда Леонид поймал, брезговал брать в руки, но умолял не отпускать, хотя Леониду

приходилось нести ее на ладони. Вячеслав посмеялся над этим случаем и подумал, что

слишком уж жалеет себя, точно какой-нибудь мамсик, и стал всматриваться в очертание