Лямур, тужур и абажур

Бонни не прыгал, не сбивал хвостом вешалку и зеркало, не пытался встать на меня лапами (этакую пытку тяжестью он применял ко мне несколько раз), не обрызгивал меня слюной и не пачкал мою одежду. Пес лежал на полу и выл. Как видно, за долгое время моего отсутствия несчастный дог прошел все стадии страданий.

Как выпивающий человек вначале испытывает необычайный душевный подъем, беспричинное веселье и любовь ко всем окружающим, затем, с увеличением количества выпитого, переходит к агрессии и подозревает собутыльников во всех смертных грехах, а уж после начинает жалеть себя и плакать на плече соседа о своей загубленной жизни, так и Бонни вначале спокойно спал, потом, проснувшись и не найдя меня дома, слегка расстроился, но решил еще немного подождать. Когда я не пришла через час, Бонни рассердился на меня по-настоящему и решил хозяйку наказать. Он сбросил хвостом со стола мою любимую вазочку для цветов, окончательно изжевал покрывало на кровати и напустил слюны в мои новые домашние тапочки, неосмотрительно брошенные посреди прихожей. Когда я не пришла к его вечерней прогулке, Бонни пришел в ярость и сломал табуретку. По прошествии некоторого времени пес понял, что я не вернусь никогда, что его бросили одного, и впал в панику. А потом лег в прихожей мордой к двери и решил умереть на месте, чтобы хозяйка, когда она все-таки явится домой, мучилась совестью всю свою жалкую оставшуюся жизнь.

Полночи мы с Бонни налаживали отношения, я без устали повторяла, что никогда его не брошу и что ухожу так надолго не к какому-то постороннему мужчине и, паче чаяния, не к чужой собаке, а по делу, дядя Вася может подтвердить.

Бонни долго капризничал и обижался, он даже делал вид, что отказывается от еды, чему я нисколько не поверила.

Утром я встала с больной головой, невыспавшаяся и злая. На прогулке я пыталась спать стоя, но Бонни мне этого не позволил. У меня снова было срочное дело, так что я вывалила догу в миску вареных креветок и улизнула под громкое чавканье.

Говорила я или нет, что Бонни просто обожает морепродукты?

Снова я явилась в Машин институт.

Вахтерша встретила меня уже как родную и не потребовала пропуска. Я поднялась на второй этаж и зашла в деканат.

Ни самого декана, ни его заместителей по причине раннего времени не было, а может, они где-то читали лекции. За столом слева от входа сидела молоденькая девушка с очень строгим лицом. Вспомнив вчерашний Ленин рассказ, я представила, как она заворачивает телефонные трубки скотчем, и невольно улыбнулась.

Секретарша, заметив мою улыбку, еще больше посуровела. Видимо, она специально вырабатывала строгий вид, потому что из-за молодости не пользовалась авторитетом среди студентов.

– Вы по какому вопросу? – проговорила она строго. – Если насчет переэкзаменовок, то это только к Валерию Анатольевичу…

Я еще шире улыбнулась:

– Неужели я похожа на студентку? Спасибо вам большое, девушка! Вы мне польстили! На самом деле я из психоневрологического диспансера. Сейчас мы проводим перерегистрацию. Так вот, у нас состоит на учете студент вашего института Вадим Воронко. Мы должны провести его профилактический осмотр, а он не является. Поэтому я хочу узнать у вас его адрес и домашний телефон…

Пока я говорила, лицо секретарши неуловимо менялось. Вместо строгого и неприступного выражения на нем расцветала чистая, незамутненная радость.

– Вадим Воронко на учете в психбольнице? – воскликнула она звонким голосом. – Там ему самое место!

– Не в больнице, а в диспансере, – уточнила я.

– Ну какая разница! – Девушка потянулась к телефону, чтобы поделиться сенсационной новостью со своими подругами и коллегами, но одумалась и снова повернулась ко мне: – Что, вы говорите, вам нужно?

Я стала для нее лучшей подругой, и она была готова сделать для меня все, что угодно. Я даже пожалела, что мне ничего не нужно, кроме адреса балбеса Воронко.

Она продиктовала мне его адрес, домашний телефон, предлагала еще оценки за все годы обучения, и я едва вырвалась из деканата.

Спускаясь к выходу из института, я увидела в конце коридора Машину группу, которая выходила из аудитории. Маша была здесь, и Лена тоже. Выглядели обе не самым лучшим образом.

Зато Вадик Воронко, которого я уже знала в лицо, был свеж и весел.

Я решила, что нужно воспользоваться удобным случаем и познакомиться с его средой обитания.

Дядя Вася ждал меня в машине перед входом в институт.

Я протянула ему записку с адресом Воронко.

– Странно… – протянул он, прочитав адрес.

– Что странно? – не поняла я.

– Лена вчера сказала, что Воронко из богатой семьи, что у него полно денег. Этот адрес как-то не стыкуется с такой информацией. Вряд ли богатые люди живут на улице Сапера Грызуна…

Действительно, в нашем городе обеспеченные люди селятся если не в загородных домах, то в районе Таврического сада или в «золотом треугольнике», ограниченном набережными Невы, Фонтанки и Невским проспектом. В самом крайнем случае – в элитных новостройках возле Суздальских озер.

Улица же Сапера Грызуна расположена в отдаленном и неудобном районе между Лиговым и Сосновой Поляной, там же, где находятся небезызвестные улицы Матроса Бодуна и Генерала Крикуна.

– Ну что ж, съездим, поглядим… – Дядя Вася с опаской включил зажигание.

На этот раз его «жигуленок» вел себя вполне прилично, ни разу не заглох, и мы всего через сорок минут уже ехали по той самой улице Сапера Грызуна.

Эта улица нисколько не обманула наших ожиданий – унылые типовые пятиэтажки и «дома-корабли» с трещинами по фасаду, кое-как замазанными цементом, между ними – одинаковые торговые центры в ярких нашлепках рекламы, торговые ряды под открытым небом… кстати, даже небо здесь казалось более хмурым и унылым, чем в центре.

– Ну, вот он – дом номер двенадцать… – показал дядя Вася на грязно-белый девятиэтажный дом. – Не похоже, чтобы здесь обитали олигархи или даже представители среднего класса…

Мы остановились около нужного подъезда, выбрались из машины. Дядя Вася с тоской посмотрел на свои «Жигули»: в этом районе даже такую машину могли за полчаса разобрать по винтику.

Но делать было нечего.

Мы подошли к подъезду.

При всех минусах этого района для нас имелись и некоторые плюсы: так, хотя на двери и имелся кодовый замок, кто-то из предприимчивых жильцов вставил в него щепочку, так что дверь подъезда вовсе не закрывалась.

Мы переглянулись и вошли внутрь.

Лифт, разумеется, тоже не работал.

К счастью, квартира Воронко находилась невысоко, на третьем этаже. Мы поднялись по лестнице, и Василий Макарович решительно нажал на кнопку звонка.

Никакого звука мы не услышали, и только тогда заметили, что идущий от кнопки провод оборван.

Тогда дядя Вася постучал в дверь.

– Сейчас! – донесся из глубины квартиры надтреснутый старушечий голос, и снова все затихло.

Мы прождали еще несколько минут, и Василий Макарович снова постучал.

– Сейчас! – раздался тот же самый голос.

Мы еще несколько минут простояли под дверью.

– Да что же это такое! – не выдержал дядя Вася и несколько раз изо всех сил шарахнул кулаком по двери.

С притолоки посыпалась цементная пыль, из-за соседней двери раздался раздраженный крик:

– Я тебе постучу! Я тебе так постучу, костей не соберешь! Я тебе сейчас по голове костылем постучу! Ты думаешь, если я инвалид, так уже ничего не могу?

Но за дверью квартиры Воронко наконец послышались шаркающие шаги и недовольный старушечий голос: