Лю Яо. Возрождение клана Фуяо. Том 1. Полет птицы Пэн

Мучунь чжэньжэнь с горечью подумал: «Этот маленький ублюдок такой упрямый. Если в будущем он не достигнет величия, то непременно станет великим бедствием».

Итак, маленький ублюдок Чэн Цянь был официально принят в клан Фуяо.

Первую ночь в павильоне Цинъань он провел без сновидений и спал до без четверти четырех следующего дня. Чэн Цянь легко уснул в новом месте, не терзаясь мыслями о доме.

На следующее утро Сюэцин причесал его, собрав волосы в пучок, и облачил в длинные нарядные одежды.

Обычно юношам, не достигшим двадцати лет, не нужно было перевязывать волосы и носить головной убор, но, по словам Сюэцина, Чэн Цянь больше не был обычным ребенком, так как теперь он состоял в клане бессмертных.

Самое большое различие между официальными кланами и «фазаньими» заключалось в том, что последние занимались невесть чем. Пусть начало истории «одомашненного» клана и было сомнительным, он все же обладал настоящими богатствами. Одним из них были талисманы. Бесценные заклинания, которые, если верить легендам, нельзя было получить и за несметные сокровища, здесь красовались повсюду, даже на деревьях и камнях. Указав на один из начертанных на дереве символов, Сюэцин сказал Чэн Цяню:

– Если третий шишу потеряется, просто спросите дорогу у камней и деревьев.

С этими словами Сюэцин шагнул к дереву, желая продемонстрировать.

– В Зал Неизвестности, – наклонившись к корням, прошептал он и пояснил: – «Зал Неизвестности» – резиденция главы. Третий шишу только вступил в клан, а потому сегодня должен получить от него наставление.

Зрелище, развернувшееся перед Чэн Цянем оказалось таким захватывающим, что он позабыл все припасенные слова. Корень, к которому обратился Сюэцин, слабо засиял.

* * *

Небо только начало светлеть, но солнце еще не взошло, и мерцающие, словно лунный свет, блики, собираясь вместе, рассеивали тьму и наполняли лес поистине волшебной атмосферой. Эти крохотные огоньки плыли по воздуху, оседая на камнях и деревьях. Наконец они превратились в сверкающую лесную тропинку.

Это был не первый магический артефакт, который видел Чэн Цянь, но первый полезный!

Сюэцин хорошо разбирался в человеческих чувствах. Он знал, что этот хмурый мальчик очень своенравен, а потому, видя, как сильно тот очарован, не стал указывать на это и подождал, пока Чэн Цянь придет в себя.

– Третий шишу, сюда, пожалуйста. Следуйте за светом.

Шагнув на дорожку, вымощенную светящимися камнями, Чэн Цянь почувствовал себя совершенно другим человеком, собирающимся войти в другую, новую жизнь.

– Брат Сюэцин, кто это сделал? – спросил Чэн Цянь.

Сюэцин не мог повлиять на привычку Чэн Цяня звать его «братом», оставалось только смириться с этим и отвечать на вопросы:

– Глава клана.

Чэн Цянь снова был потрясен, ему трудно было в это поверить.

Совсем недавно Чэн Цянь видел в учителе лишь забавного длинношеего фазана. Он не казался ни полезным, ни привлекательным – может ли быть, что он на самом деле не был мошенником?

Мог ли он обладать какими-то особыми талантами?

Мог ли он быть мастером, прямо как те, о ком слагались легенды, – кто сокрушал любые преграды и подчинял ветер с дождем?

Чэн Цянь попытался представить это, но обнаружил, что все еще не способен испытывать трепет перед учителем.

Следуя по сверкающей дорожке, Сюэцин привел Чэн Цяня в Зал Неизвестности.

Зал Неизвестности оказался маленьким домиком с соломенной крышей – ни магических артефактов вокруг, ни вывески над дверью. У входа висела лишь небольшая, размером с ладонь, деревянная дощечка с небрежно вырезанной на ней головой зверя. Зверь кого-то очень напоминал, но его имя ускользнуло из памяти Чэн Цяня. Рядом со звериной головой виднелись символы. Надпись гласила: «На один вопрос три не знаю» [43] .

43

На один вопрос три не знаю ????? (yi wen san bu zhi) – в значении «о чем ни спросишь, ни о чем не знает».

Домик выглядел более чем скромно и напоминал жилище бедняка – Чэн Цяню даже представилось, будто он вернулся домой, в деревню.

У входа в домик расположился маленький двор, в центре которого стоял трехногий стол – четвертую ножку заменял камень, старая столешница была испещрена трещинами. Сидевший за ним Мучунь чжэньжэнь, оправив полы одежд, внимательно вглядывался в блюдце.

Блюдце было сделано из грубой керамики, на скорую руку, а гончар, создавший его, видимо, не отличался мастерством – формой кривая посудинка напоминала нечто среднее между квадратом и кругом. На дне ее лежало несколько старых ржавых монет. Оттеняя причудливость друг друга, они несли едва уловимый отпечаток мрачной старины.

Чэн Цянь невольно остановился. В какой-то миг ему показалось, что учитель смотрит на монеты необычайно серьезно.

– О чем триграммы [44] поведали вам сегодня, глава? – улыбнулся Сюэцин.

Услышав вопрос, глава клана убрал монеты, спрятал руки в рукавах и торжественно сообщил:

– Дао Небес подразумевает, что в сегодняшнем меню должна быть тушеная курица с грибами.

Сказав это, он слегка подкрутил усы, закатил глаза и шмыгнул носом, выражая этим свое истинное желание.

44

Багуа ?? (bagua); восемь гуа или восемь триграмм – старинный китайский символ, с помощью которого пытались выразить все многообразие явлений природы и человеческого бытия. Используется в гаданиях и амулетах, помогая принимать благоприятные и своевременные решения, делать выбор.

Стоило Чэн Цяню увидеть выражение его лица, как в его памяти всплыл давно забытый образ. Чэн Цянь понял, кого напомнила ему стоявшая у входа табличка, и пришел к выводу, что вырезанная на ней звериная голова была головой колонка.

Невежественные сельчане ничего не знали о мудрецах, не говоря уже о буддийских и даосских писаниях. Даже боги, которым они молились, были фальшивками. С легкой руки деревенских неблагочестивые бессмертные, такие как «Великий святой Хуан» и «Великий святой Цин», превратились в божеств и обрели широкую известность.

«Великий святой Хуан» был духом колонка, а «Великий святой Цин» – духом змеи-оборотня, также известным как «змей – защитник семьи». Говорили, что поклонение этим двум великим бессмертным могло защитить дом и подарить благополучие.

Чэн Цянь видел мемориальную доску, установленную в его деревне в честь «Великого святого Хуана», – на ней была точно такая же звериная голова.

Подумав об этом, он взглянул на Мучуня и вновь отметил, насколько тот худощав. У главы клана была маленькая голова, узкая челюсть, длинная талия и короткие ноги… Словом, старик во всех отношениях напоминал колонка!

Обуреваемый сомнениями, Чэн Цянь шагнул вперед и поклонился учителю, который, как он считал, вполне мог оказаться духом колонка в человеческом теле.

– Не стоит, это мелочно, – с улыбкой отмахнулся учитель. – В клане Фуяо нет строгих правил этикета.

«А что у вас есть? Курица, тушенная с грибами?» – с горечью подумал Чэн Цянь.

В этот самый момент их ушей достиг крик Хань Юаня:

– Учитель! Шисюн! О Небеса, какой убогий дом! Учитель, как ты можешь в нем жить? – воскликнул Хань Юань едва переступив порог. Он был отличным примером того, как подобает «не церемониться» в клане. Хань Юань по-хозяйски обошел весь двор и наконец остановился прямо перед Чэн Цянем.