Любань. 1942. часть 1

Леонтий с сотоварищами, Иваном и Григорием, решили оборудовать укрытие в длинном овражке, на окраине перелеска, максимально ближе к деревьям, по всем правилам сибиряков-охотников. Выкопали в плотном, слежавшемся снегу, под небольшим углом, лаз - углубление до твердого дна овражка, установили плетеную еловую лесенку, расчистили, вглубь, в виде кувшина пещерку, устелили дно мелкими сосновыми ветками, более толстыми укрепили потолок, снаружи ветками обозначили условный периметр своей "берлоги". В дальнем углу оставили место для разведения огня: кипяток вскипятить, погреться при случае. Под утро, съев по сухарю, голодные и уставшие, но согревшиеся от работы, прикрыв вход, сплетенным из веток творилом, прижавшись, друг к другу, они заснули. Снаружи лютовал буран: морозный, колючий ветер заносил снегом тела погибших во вчерашнем бою, прикрывал ночные следы живых и места укрытий красноармейцев.

11.

С наступлением вечера и после окончания немцами артобстрела, бойцы выползали из своих "укрытий" для осуществления ночного наступления. Командиры отделений собирали своих, оставшихся в живых, бойцов.

– Бойцы, перед нами поставлена задача: уничтожить противника в дзотах, прорвать их оборону и удержаться на занятых позициях. К нам на помощь идут две стрелковые дивизии. До их подхода будем удерживать занятые позиции. Задача ясна? Далее, бойцы, при продвижении необходимо проверять воронки и овражки, возможно, там могут быть раненные. В ночную атаку пойдем пешком. Проверить свое оружие, обмундирование, обувь, выступаем через час.

В отделении Леонтия осталось семь человек вместе с сержантом.

– Ещё не воевали, а уже шестерых нет.

– Кто знает, что дальше будет.

– Бойцы, во время атаки держитесь в 3-4 метрах друг от друга, без надобности не стрелять. Передвигаться перебежками, используя естественные укрытия: воронки, расщелины. Выйдя на позиции, оцениваете обстановку и ждёте моего приказа.

Шли молча, в голове ещё гудело от вчерашних взрывов. Походу проверяли воронки: смерть вставала из воронок, частично занесённых снегом, в некоторых в разных позах лежали бойцы, одни были убиты, другие, возможно, просто замерзли, будучи тяжелоранеными или безсознания. Страха и жалости не было, была обида. Обида на то, что вот так может через минуту или час упасть и лежать любой из них.

"А фашист сидит в дзоте и ждёт свою мишень.
– Думал Леонтий, - И когда же они успели так быстро дзоты понастроить, как узнали, что именно здесь надо строить, что здесь будут бои. Ну, нет, я так просто не дамся! Паше и детям пообещал живым вернуться".

Впереди на черном горизонте вырисовались шапки дзотов.

По цепочке прозвучала команда:

– Ползком максимально приблизиться к рубежу противника. Залечь и подготовиться к атаке.

Где короткими перебежками, где ползком продвигались бойцы, защищённые ночной метелью. Леонтий чувствовал приглушенное дыхание Григория и Ивана, справа и слева от себя. Как-то неожиданно, шум и завывание метели, разрезали пулеметные очереди, слева, из дзотов, Леонтий ткнулся в снег, стараясь глубже вмяться в него. Тут же началась стрельба по всей линии и перед ним прошипели пули, расплавляя снег. Следующая очередь просвистела сзади, кто-то глухо простонал и умолк. "Пристреляли местность, сволочи. Ровно кладут. Ну, нет, я так просто не дамся! Паше пообещал живым вернуться!" Леонтий резко продвинулся вперед на метр, буравя снег впереди себя, и свалился воронку. Сзади, где он только что лежал, простучали пули, вспарывая мёрзлую землю. Прикладом винтовки, обстучав край воронки, Леонтий оборудовал себе позицию для стрельбы. Впереди, метрах в сорока, над снежным полем торчал дзот, из которого, размеренно велся пулеметный обстрел. Периодически с немецкой стороны взлетали белые ракеты, освещая вспаханное взрывами поле и цепочки немецких дзотов, размеренно простреливающих свои сектора. Прямая атака была невозможна.

– Леонтий, ты здесь? Живой?
– донёсся до него, справа, голос Григория Меньшикова.

– Живой! Ты как?

– Тоже пока нормально. Во жмёт, немчура, патронов не жалеет!

Ночные вылазки в наступление приносили мало пользы. Подползали максимально близко к немецким позициям и лежали в ожидании появления случайного фашиста в поле выстрела и в бойнице дзота. Иногда предпринимались атаки, но немцы открывали пулеметный огонь, и приходилось с потерями отходить на позиции, недоступные обстрелу.

Нужна была артиллерия и поддержка авиации. Но не было ни того, ни другого.

Буран усиливался, засыпая лежащих красноармейцев. Немецкие дзоты скрывались из виду в снежной круговерти и потому еще интенсивней стали вести обстрел.

Над воронкой, где находился Леонтий. возник заснеженный взводный Никонов:

– Живой? Не уснул, случаем?

– Живой.

– Приготовиться к атаке, самое время. Метель нам помощница. По сигналу ракеты - в атаку.

Взводный так же быстро исчез, как и появился.

Погладив винтовку и взяв её поудобней, Леонтий изготовился к атаке.

Пулеметные очереди ложились дружно, размеренно взрыхляя мерзлую землю, разлетавшуюся ледяными брызгами.

– Сколько же у них патронов заготовлено, строчат без остановки! А у нас тут по десятку на брата!

Справа донесся голос Григория:

– Леонтий, сколько ж это у них патронов-то. Хоть передохнули бы, что ли!

– Про тоже сейчас думал. Готовься, скоро сигнал подадут.

– Готов уже.

– Слышь, Леонтий, если что, убьют меня, не бросай здесь, хорошо!

– Не дури, Гриша, прорвёмся. И мысли эти брось!

По сигналу ракеты бойцы цепочкой двинулись к дзотам. Те, кто встал в полный рост, были положены сразу. Те, кто выдержал несколько секунд после пулеметной очереди, сумели приблизиться к дзотам на 20-25 метров. Вход пошли гранаты. Где-то справа, вдалеке, осветились от взрывов боеприпасов, сначала один, а немного погодя и второй немецкие дзоты.

Внезапно Леонтий ощутил кусающую и жгучую боль возле ребер в левом боку и упал, боковым зрением увидев, как какой-то боец слева от него, резко остановился, словно ударившись о невидимую преграду, медленно опустился на колени, уронил винтовку и тут же уткнулся лицом в снег.

Жжение подмышкой растекалось теплым и липким. Леонтий пошевелил пальцами, потом слегка рукой. Всё работало. "Значит скользом прошло и нужно остановить кровь". Перевернувшись на спину, он расстегнул ватник, достал кисет с махоркой и заложил его на рану, прижав рукой. В голове стучало и шумело. Подполз Григорий:

– Леонтий, ранен? Куда? Давай перевяжу.

– Да уже, махоркой перевязался!

Немцы перенесли пулеметный обстрел из дзотов на ближайшие подступы к своим позициям. Немецкая артиллерия молчала, видимо, чтобы не попасть в свои укрепления, но атака прекратилась: был получен приказ снова отойти на исходные позиции, забирая раненых и оружие убитых.

Позже к Григорию и Леонтию присоединился Иван, и они сопроводили его до полевого госпиталя, который располагался в перелеске, недалеко от их "берлоги".

В госпитальной палатке было много раненых, одни громко кричали, кто-то стонал, а кто-то сидел, молча, закусив от боли губы до крови. Молоденькая медсестра обработала и перевязала раны, вернув ему окровавленный кисет:

– Это Вы правильно сделали, что вот так остановили кровотечение и обеззаразили раны. Я бы сразу и не додумалась бы до этого.

– Махра, дочка, давнее средство лечебное. У нас в Сибири все про то знают. Не раз выручала, даже зубную боль вмиг снимает. Ну, спасибо тебе, дочка. Подлечила. Пойду я.

Пока Леонтий был на перевязке, Григорий с Иваном проведали лошадей и узнали новости прошедшего боя.

– Представляешь, Леонтий, это наш, тот молодой лейтенант Малахов, помнишь, это он целых два дзота забросал гранатами.

– Не помню, но молодец лейтенант! Я вот только его не припомню, это ты шлындаешь везде и всех знаешь. Как там кони? Седого - то видели?