Люби и властвуй

– Ах, рах-саванн, до чего же ты умный! - без особой иронии воскликнул Знахарь. - Ты, наверное, и в Хуммера не очень-то веришь?

– Оставим это! - вскинулся вновь Дотанагела, которому явно было не по душе поминать Хуммера всуе. - Видите ли, Эгин, есть два довольно необычных обстоятельства.

При этих словах Дотанагелы с кормы донесся оглушительный надсадный треск, потом омерзительное скрипение, и что-то грузно вывалилось за борт.

– Пошли «молнии Аюта», - процедил Самеллан так, словно бы речь шла об азартных скачках. И еще в его голосе Эгину почудилось умело завуалированное злорадство.

Дотанагела, впрочем, был теперь безмятежен, как каменное изваяние. Похоже, брань пошла ему на пользу, изгнав прочь из его естества суетную накипь злобы. Полностью проигнорировав утерю драгоценного оружия, Дотанагела продолжал:

– Два обстоятельства, Эгин. Во-первых, вы не представляете, что и в каком количестве теряет гнорр в эти мгновения. Он сейчас в определенном смысле уподобляется лисе, которая попала в капкан и отгрызает собственную лапу, лишь бы удрать на трех. А во-вторых, очень злую шутку сыграл с нами Норгван. Временно лишив меня самоконтроля, ввергнув в пучины боли и страданий, которые вам, рах-саванн, к вашему счастью, и не снились, он тем самым вверил мое Сердце Силы во власть гнорра. Если угодно, он использовал мою истинную суть так, как стрела использует тетиву для полета. И даже в этом случае я могу со всей уверенностью заявить, что только животный и неподдельный страх за собственную шкуру заставил Лагху переступить границы, положенные могуществу смертных.

– Выходит, мы, горстка утомленных беглецов, представляем опасность для шкуры самого гнорра? - не удержался Эгин. Слишком уж дутым величием полнились слова Дотанагелы. Не двинулся ли пар-арценц своей «истинной сутью» в область банальнеишего безумия?

– Да, Эгин. Мы представляем прямую опасность для гнорра. Потому что если нам суждено выжить сейчас, то рано или поздно мы уничтожим его. Не следует также забывать о том, что на его место предостаточно претендентов, а наше бегство - самая большая катастрофа в истории Свода Равновесия за последние сто лет. Как вы думаете, гнорр виновен в этой катастрофе? С точки зрения Сиятельного князя или, скажем, пар-арценца Опоры Вещей?

Эгин не ответил. Потому что на корме снова раздался оглушительный грохот, и на этот раз он явно не собирался затихать. «Зерцало Огня» доживало свои последние часы.

Глава десятая ЦИНОР

Мокрая кошка. Вот это зрелище! Тощее, дрожащее на ветру тельце. Даже если ветра нет, кажется, что оно дрожит на ветру. Хвост, с которого капает. Шерсть, прилипшая к бокам. Выступающие ребра. И безумные глаза с искорками тихого бешенства. Вот на такую кошку и была более всего похожа госпожа Вербелина исс Аран, сидя на шершавом валуне, какими густо усеяно цинорское побережье. Авор, как ни странно, тоже каким-то чудом доплыла до берега, невзирая на свой тщедушный вид и платье из харренского бархата, которое, напитавшись водой, наверняка тянуло вниз куда сильнее, чем стальные клинки.

Отстучав зубами с час, Вербелина и Авор все-таки решились на то, чтобы снять с себя платья и остаться в исподнем. Стыдливо удалившись от остальных, они выкручивали свое тряпье. А затем, беспомощно озираясь, спрятались в щели между камнями. Матросы, как водится, бросали на них бесстыдные взгляды. Дотана-гела, Эгин, Знахарь, Самеллан и Иланаф - благородный костяк «Зерцала Огня», - вдохновленные примером Вербелины и Авор, тоже разоблачились до полной наготы, разложив свои вещи на валунах.

Уцелевшие матросы сделали то же самое.

Кое-кто еще боролся с волнами и, то и дело поскальзываясь на прибрежных камнях, пытался выбраться на берег. Кто-то уже карабкался вверх - туда, где собрались те, кому повезло остаться в живых и доплыть до берега первыми. Но Эгину было понятно, что их отряд увеличится от силы на пять-десять человек. Те, кто еще не выбрался на берег, скорее всего уже не выберутся никогда.

Сам Эгин чувствовал себя сравнительно неплохо.

Несколько ссадин на ногах, разодранный до кости локоть, вкус моря во рту, соленая юшка из носа и шум прибоя глубоко-глубоко внутри черепа. Как он ни старался, а не наглотаться воды было невозможно. В отличие от большинства коллег, Эгин сразу сообразил, что доплыть до берега с оружием невозможно, а потому, поднырнув в толщу очередного вала, отстегнул пояс с мечом и кинжалами. А затем на тот же манер избавился от камзола. Сандалии, которые были легки и вдобавок трудно расстегивались, он пощадил. Равно как и штаны с батистовой рубахой. Все это сейчас окружало его благородную наготу напоминанием о той огромной дистанции, которая пролегла между людьми и, предположим, дельфинами. Едва ли последним пришло бы в голову изобретать одежду, милостивые гиа-зиры.

Эгин сидел к морю спиной. Откровенно говоря, один вид этой затихающей, пристыженной солнцем стихии теперь внушал ему бескрайнее, непреодолимое отвращение. Он глядел на малиновую печать восходящего солнца, а иногда - на серьги Овель. Не будь он таким сентиментальным дураком, каким казался себе в тот вечер, когда вещал сапфировые клещни на шнурок, а шнурок на шею, последнее напоминание о ней ушло бы на дно вместе с «Зерцалом Огня». Не то чтобы Эгин видел в этих клешнях хоть какой-то прок в их настоящем положении. Но уж, по крайней мере, он не сомневался в том, что с серьгами обсыхать на диком и бесприютном берегу враждебного Цинора гораздо приятней, чем делать то же самое без них.

Как ни странно, все те, с кем Эгин трапезничал в «капитанском зале» в первый вечер, уцелели. Являя контраст со всеобщей обездвиженностью и обессилен-ностью, Иланаф; большой любитель водной стихии и лучший пловец и ныряльщик среди всех товарищей Этана, расхаживал по берегу. Он был мокр, наг и горд, словно индюк; тощ, словно угорь, но на лице его играла улыбка. Несколько позже Эгин узнал причину столь оптимистического поведения на фоне всеобщего мрачного полуотчаяния. Дело в том, что Иланаф не только выплыл сам - с мечом и двумя кинжалами, но еще и выволок на берег Авор, которая без него уже давно кормила бы крабов.

Дотанагела, распустив свои седые волосы по плечам, сидел, облокотившись спиной о валун и обхватив костлявые колени руками, что весьма плохо вязалось с романтическим представлением Эгина об излюбленных позах пар-арценцев. Глаза его были закрыты.

Знахарь сидел поодаль от него и… грыз ногти, с интересом следя за тем, кто и чем занимается. Эгин почему-то не сомневался в том, что он достиг берега одним из первых. Хотя первым, разумеется, был Самеллан. Тот и не думал слагать с себя полномочия капитана, а потому, обменявшись с Дотанагелой многозначительными кивками, покинул «благородных» и присоединился к своим матросам. Эгин слышал краем уха его густой бас, отдающий приказания, расточающий похвалы и бичующий пороки.

Стараниями Самеллана и других «лососей» очень скоро был разведен костер из водорослей и сухой травы. Разумеется, он скорее чадил и вонял какими-то знахарскими снадобьями, чем грел. Но все-таки это был костер. И его пламя нашептывало людям успокоительную ерунду о том, что их положение отнюдь не безнадежно.

– Мы пробудем здесь до вечера, - спокойно и громко сказал Дотанагела. - Во-первых, потому что наша одежда должна высохнуть. Во-вторых, потому что разведчики едва ли успеют возвратиться раньше.

А в-третьих, оттого, что к вечеру тела погибших прибой должен будет вернуть земле.

Никто не возражал ему. Никто не комментировал его слова. Даже Шотор, у которого, как казалось Эгину раньше, язык зудел беспрерывно. Что, впрочем, не такая уж редкость у пятнадцатилетних мальчишек. А потому, когда Иланаф нарушил тишину, все воззрились на него в растерянности и недоумении, как если бы он был говорящим тюленем.

– А где, по-вашему, пар-арценц, мы будем хоронить их? И кто будет исполнять обряды?