Люби меня

Чертова Богданова!

Как же бесит, что она мне даже не пишет. Я, вспоминая о ней, сутками насилую весь свой организм. Она же… Такое чувство, будто ей реально похрен, что я уехал.

Срываюсь. Цветы отправляю.

В ответ получаю одну короткую отмашку.

Сонечка Солнышко: Спасибо!

И это все? Лучше бы вообще ни черта не писала.

Еще помню, как она отдала один из моих подарков своей подружке, но, блядь, лезу на сайт Картье и выбираю там браслет со странным названием «Love». Я, конечно, в курсе чертового перевода, просто не понимаю, к чему оно там… Цепочка и два крупных литых сцепленных между собой кольца на ней – это красиво. Это узнаваемо. Это роскошно. На этом все.

Однако…

Этот мой выебон у Сони вообще никакой реакции не вызывает. Абсолютно. Хоть бы свое гребаное «спасибо» накидала. Но нет. Она не пишет ничего. День, второй, третий… Ни хрена. Хотел бы думать, что проблемы с доставкой. Но в отчете, который приходит мне на мыло, все черным по белому, блядь: «Получено».

Зато мама, очевидно, с ума сходит.

– Это перебор, – заявляет с утра пораньше, сдавая себя с потрохами. Следит. – Ты же не станешь так каждую вторую баловать? По существу Соня тебе никто. Ваш статус как пары – чистая блажь. Она даже не невеста, – одним лишь этим холодным назидательным тоном скручивает мой желудок в неуемном желании блевать. – Давай же смотреть правде в глаза, сынок. Соня – обычная девочка. Такая же, как и все остальные. В твоей жизни не первая и не последняя…

– Она – первая настоящая, – жестко перебиваю и резко подрываюсь со стула. – Я возвращаюсь в Одессу, – объявляю прежде, чем понимаю, что вообще, блядь, творю.

– Ты… – теряется следом за мной мать.

В глазах – глобальное потрясение.

Кто-то умер? Может быть, я?

– Ты не можешь сейчас лететь домой. У нас отпуск и…

– Кто, интересно, меня остановит? – толкаю с ухмылкой.

Отрицаю, конечно, что подъем за грудиной – что-то позитивное. Это че угодно, мать вашу, но не радость от того, что скоро увижу Богданову. Я же не настолько увяз.

Не настолько…

– Саша, – голос матери суровый как никогда, но мне глубоко похер. – Не предавай из-за какой-то пигалицы семью. Будь мужчиной.

– По последнему – отцу расскажи, – бросаю и ухожу.

Не утруждаясь проверкой рейсов, быстро сваливаю все свое барахло в чемоданы и под финальное бухтение предков направляюсь на выход из дома.

– Я заблокирую твой счет, – опускается до самых низменных угроз отец.

– К счастью, в моем распоряжении есть и собственный, – вываливаю так же безапелляционно.

На личное бабло в Картье я, конечно, особо не разгонюсь, но на нормальную комфортную жизнь хватит. Начну с этого месяца брать по гейму[1] на пару проектов больше, так и вообще разницы не почувствую.

В горле на нервах пересыхает.

Рисуюсь, безусловно. Тех денег, к которым на родительском обеспечении привык, мне не заработать. Я это понимаю, и в груди волей-неволей сухой жар расползается.

– Оставь его, – тормозит неожиданно отца мать. И голосом, будто у нее скрепы внутри, выписывает разрешение, которого я не собирался дожидаться: – Пусть возвращается.

С чего вдруг такая милость, я даже не пытаюсь понять. Мне откровенно похуй. Я рвусь в Одессу как одержимый. В аэропорту, когда выясняю, что рейса в родной город сегодня нет, в лепешку расшибаюсь, чтобы успеть на Кишинев.

Четыре часа в эконом-классе. И еще три – на не самом фешенебельном трансфере через границу Молдова-Украина. Я, сука, сам от себя в ахере.

Никому не сообщаю, что вернулся. Даже Шатохину. Заезжаю домой, чтобы сбросить груз в виде багажа, принять душ и прибарахлиться. С Миконоса же как первомайский дятел летел: в шортах и в сланцах. Никогда такого со мной не было, клянусь. Хорошо, что никто из своих не засек. Собственно, поэтому и не просил Тоху встретить.

Пока еду к Богдановой, выдумываю сотни разных оправданий своему поведению. Но никак не хочу признавать истину.

Всего десять дней ее не видел.

Блядь… Целых десять дней!

Как же я хочу ее поцеловать! Сука, это совершенно точно клиника. Без вариантов.

Вот не надо было пробовать. Не надо было ее целовать! Если бы не вкусил этот сладкий яд, переборол бы все. Определенно бы справился.

А теперь что?!

Столько всего в мыслях накручиваю, а когда, наконец, добираюсь до конечного пункта назначения, все здравое из башни на хрен выносит. Опасаясь, что Богданова не выйдет, звонить не берусь. Да и нет у меня сейчас никакого терпения, чтобы сидеть и слушать гудки.

В подъезд проскакиваю следом за смутно знакомой преподшей. Она еще, не рассмотрев меня, взвизгивает, будто я маньяк какой-то. По роже – а верняк, по взгляду – похож стопудово. Но милфа умудряется оценить все, что ниже, и, видимо, решает, что я все же слишком крут, чтобы гоняться по подъездам за телками.

Блядь, хорошо все-таки, что я со сланцев успел выпрыгнуть.

– Добрый вечер, – выдает преподаватель приглушенно, не переставая жаться к стенке.

На миг откатываю к своему обычному надменному выражению лица, чтобы дать ей понимание: даже если она вдруг не против, ебаться здесь – ниже моего достоинства.

– Добрый вечер, – давлю мрачно. – Я к Богдановой.

– Четвертый этаж…

– Знаю.

Уронив свое долбанутое достоинство обратно, стремительно взлетаю наверх.

Протарабанив кулаком в дверь, с опозданием соображаю, что надо было, наверное, хотя бы веник какой-то прихватить. Явился без ничего, получается.

Сука… Ослина.

Теперь как? Наглостью, что ли, брать?

Сука… Слышу шаги, и сердце бешено разгоняется. За десять дней отвык от этой ебучей хероты. Думал, потихоньку отпускает.

Сука… Стоял бы я здесь после всех этих долбанутых переправ, если бы отпускало!

Оглушающие щелчки замков. Ослепляющий свет. Дезориентирующий выброс эмоций.

И… Она.

Едва ее вижу, в груди адский замес стартует.

[1] Здесь: гейм – геймдизайн, как процесс создания формы и содержания игрового процесса разрабатываемой игры.

25

Я по тебе скучала.

Он… О, Боже мой, это ОН! О, Боже мой… Боже мой!!!

Что он здесь делает? И какого черта он такой красивый?!

Мое сердце останавливается, дико сжимается и принимается колотиться с такой сумасшедшей силой, что по всему организму вибрации идут.

– Ты одна? – сходу заряжает Георгиев, не удосужившись даже поздороваться.

Ответа не дожидается. Надвигаясь, буквально проталкивает меня вглубь квартиры. Едва успеваю выставить ладони, чтобы не позволить ему притиснуть себя к стене.

Останавливаю, но уже слишком близко к себе.